С самого детства я слушала и другие ее сказки, особенные. Но только теперь я поняла, насколько и те, и другие были важны в нашем мире.

В таких «сказках» главной героиней была Природа. Она отбирала медленно, болезненно, всегда что-то важное. Она безучастно смотрела на страдания людей. А потом, в своей непонятной мудрости, давала что-то взамен. Однажды она дала этому миру Связь, чтоб людям легче было переносить все сложности и лишения. Связь помогала. Связанные делились последним друг с другом. Вытаскивали из беды. Так всегда было в сказках мамы. Эти слова успокаивали меня, особенно когда было особенно тяжело от обезвоживания, или же когда я перегревалась на солнце.

Укладывая меня спать, мама иногда напевала строчки песен о Связанных, которые чудесным образом находили друг друга. Она склонялась надо мной, ее пепельные волосы касались моего лба. Никого не оставалось во всем мире, только мама, я и непридуманные чудеса нашего мира.

Однажды я, как всегда убежав за пределы Оазиса, заблудилась в Пустыне. Я шла и шла. Песок заметал следы, и я совсем потерялась. Ноги меня не слушались со страху.

Меня нашли. Принесли домой. В ту ночь я впервые и увидела своего Связанного. Непонятно откуда пришло осознание, что этот человек просто не мог быть кем-то еще. Это была просто тонкая светлая фигура на фоне ночного неба. Я хотела дотронуться до высокого незнакомца – и не могла. Его окутывал электрический свет. Свет искрил, разливался синими волнами. Из-за этих электрических помех лица моего Связанного не было видно.

От его фигуры отделился светящийся шар и медленно поплыл ко мне. Когда я уже почти смогла дотянуться до него, я резко проснулась.

После того случая моя жизнь быстро вошла в колею. По-другому просто и не могло быть. Все всегда неизменно превращалось в рутину, и я продолжала заниматься тем, что было мне по душе. Я не особо заботилась о судьбе системы Фаза, частью которой мне скоро предстояло стать и больше почти не вспоминала о своем Связанном. Я была обычным ребенком Зеленых. До своего шестнадцатилетия. Тогда я и узнала, что являюсь иной.

Как и все совершеннолетние обитатели нашего мира, я обязана была пройти болезненно неприятную процедуру вживления Мастер Диска. Это такая штука, которая, как утверждают Агит-голоса, не дает потеряться, помогает найти свое место в системе Фаза.

Вживлению в систему предшествует полная проверка. Твое психическое и физическое здоровье как будто рассматривают под микроскопом.

Для этой цели меня и еще целую группу сверстников привезли в один из Эоловых Оазисов. Как и у всех, у меня взяли все необходимые анализы. Как и все, я прошла кучу тестов. Меня взвешивали и измеряли. Определяли пульс и объем легких. Все мои параметры были тщательно зафиксированы и отправлены на один из Верховных Дисков.

А потом на меня надели дурацкую резиновую шапочку с проводами, чтобы измерить электрическую активность мозга. Но стоило им включить прибор, как он перегорел. Заискрился, вспыхнул и потух. Так же, как и вся техника в Оазисе. Никто не понял тогда, что со мной было не так. Нас с отцом просто отправили домой без объяснений. Отец молчал всю дорогу обратно. Он находился в жутком напряжении, я только сейчас это понимаю. А я испытывала только одно, желание, чтобы он просто поговорил со мной. Все это было слишком странно. Конечно, мама бы нашла способ меня поддержать, но ее не стало за несколько дней до моего совершеннолетия – и я просто опасалась упоминать о ней в тот момент.

Вот как я ее потеряла.

Я никогда не видела дождь. До того самого дня. Это казалось мне волшебством. Чем-то, чего, оказывается, так не хватало. Выбежать прямо под прохладные струи – это выглядело так естественно. Темные тучи заволокли все небо, но никто не придал этому значения. Грянул гром. Никто не ожидал осадков, но что-то случилось в атмосфере. К сожалению, в Оазисе Зеленых не было подходящей для анализа аппаратуры, так что вопросов оказалось гораздо больше, чем ответов. Помню, как одна пожилая дама бегала, шлепая босыми ногами по мутным лужам, и кричала о каре небесной. Тогда ее еле успокоили. Отец тоже встревожился, особенно потому, что не мог понять природы дождя, так внезапно рухнувшего на нас.

А потом была шаровая молния. Сгусток электричества. Как из моего детского сна. Появившись из воздуха, она плавно плыла через наш Оазис. И только у меня хватило (или не хватило) мозгов дотронуться до этого светящегося шара. Он притянул меня.

Я не услышала треска, не ощутила удара. Сила молнии подняла меня над землей, выгибая. И только много позже мне объяснили, почему опускаясь, я увидела маму такой. Она лежала, раскинув тонкие руки. И не дышала. Кажется, ее кожа обуглилась.

Все дело в том, что мама была рядом. Она увидела, как меня обволакивает свет, как подкидывает вверх и выкручивает – и бросилась мне на помощь. Энергия электрического разряда, которую я получила от молнии, убила ее. Ударила через мои руки в ее ладони – и я стала проводником. В одно мгновение. Цепляя и сжигая кожу выше запястий, как раз тогда, когда она, уцепившись в мои ладони, пыталась потянуть меня на себя. Заряд прошел сквозь ее тело, а во мне по непонятным причинам остался.

В какой-то момент, придя в себя, осознав, что произошло, я выдохнула с каким-то дурацким, страшным облегчением. «Вот мы и дошли до финиша, – подумалось мне, – упали на дно, и выплыла только одна из нас». Пролетели, задевая зеленой тенью, сказочные караваны самодвижущихся лесов. Пролетели – и канули в пустыню. Пронеслась пепельно-бледная вселенная – и растворилась в горящей темноте. Стало холодно. Льдистое дыхание черноты прошлось по коже и навсегда засело в кончиках пальцев.

Мама предпочитала долгие прогулки под деревьями рутинной отработке. Где-то там, между деревьями, ее и закопали…

Меня не трогали. С того самого момента, как шаровая молния коснулась меня, а я ее. Не потому что знали что-то – просто из предосторожности. Видели ведь все, кто был рядом, как подкинуло, как сожгло маму, едва та прикоснулась ко мне. Видели – и передали другим. В сообществе Зеленых, любая выходящая за рамки действительности реальность, весть о ней, распространяется, как пожар. И вот уже те, кто когда-либо взъерошивал тебе волосы, играя, или вел за руку, или направлял, здоровался крепким объятием, обходят стороной. Лучший пример подал отец. С того ужасного дня, с того страшно освобождающего меня и маму момента, он не прикасался ко мне.

Анализы перед вживлением Диска проводили аппаратным способом – что бездушным машинам ток внутри меня? А когда Эолы заподозрили неладное, облачили и меня, и сами погрузились в толстый розовый пластик. От него меня будет тошнить еще долго – только я еще не знала об этом тогда.

Диск мне так и не вживили. Но через некоторое время приехали люди Обороны, погрузили нас с отцом в бронированную машину – и просто увезли. Попросили Старосту не вмешиваться, а нас – не сопротивляться.

Оазис Эолов оказался совсем новым. Ох, как загорелись тогда глаза у отца! Именно ему и поручили наблюдать за мной. И эта работа, и новая, сверкающая чистотой лаборатория, так не похожая на полевую палатку в Оазисе Зеленых – все это стало его реальностью. А я стала Объектом 104.

План Эолов был прост: исследовать Объект. Перед отцом поставили задачу – выяснить, как Объект смог вывести технику из строя. И он принялся за дело. Не знаю, что там ему пообещали за меня. Просто в один день он забыл, кем был когда-то и что жил в Оазисе Зеленых.

Моя жизнь подчинилась строгому распорядку. Ни о какой свободе больше речи ни шло. Расписание. Тесты. Нагрузки. Проверка возможностей и психических пределов сознания.

Я до сих пор помню, с каким плотоядным взглядом отец натягивал латексные перчатки, как рассматривал меня с отстранённым научным интересом.

Это трогало меня, но не так сильно, как могло бы. Больше всего отбивало желание чего-либо хотеть совсем другое. С того момента, как меня ударило молнией, я все никак не могла отогреть руки. Кончики пальцев стали абсолютно ледяными. Это казалось какой-то жуткой шуткой – иметь возможность испепелять одним прикосновением и быть не в состоянии согреть пальцы.