И она началась, развиваясь бурными темпами, поскольку поддержку в народе нашла самую широкую. Уходящая под облака Башня была выбрана не случайно: в памяти потомков слишком свежи оказались предания о потопе. Поэтому люди, чтобы предотвратить очередное бедствие, надеялись добраться до неба, получив доступ к источнику дождя. Про обещание Бога никто не вспоминал, да и полагаться они предпочитали на собственные силы.

В запале энтузиазма строители Башни открыли технологию изготовления кирпичей, справедливо заметив, что обожженная глина лучше приспособлена для зодчества, чем необработанный камень. Так нерукотворное постепенно замещалось плодами человеческого труда, и люди шаг за шагом, кирпич за кирпичом отдалялись от Бога. Все бы ничего, да только строительные материалы сделались ценностью большей, чем человеческая жизнь. Разбившийся кирпич становился поводом для всеобщего горя, но, когда вниз срывался человек, на это мало кто обращал внимание.

Даже не принимающие участия в работах считали стройку своей. Не потому, что имели к ней отношение, а потому что ощущали себя частью чего-то грандиозного. Башня росла не по дням, а по часам, и у некоторых уже сложилось впечатление, что до неба осталось совсем немного.

Бог взирал на происходящее среди людей и видел, как подобно одинаковым кирпичам, личность превращается в безличие.

"Иначе и быть не может, – думал Он. – В этом смысл любой идеологии."

Исправление промаха Первого Человека явно не задавалось. Мир вновь двигался не в ту сторону.

В один из дней месяца Адара19 на исходе зимы строители вдруг перестали понимать друг друга. Только вчера они говорили на общем, понятном всем языке, и вот сегодня произошло то, во что никто не хотел верить. Многие бегали от одних знакомых к другим, пытались докричаться, взывали к разуму и состраданию. Но все было тщетно, договориться так никому и не удалось.

Потопа не потребовалось. В отличие от людей, Бог помнил о своем завете с Ноахом. Он разбил единый язык на семьдесят наречий и этим расстроил амбициозный проект. Адепты идеологии Башни, потеряв интерес друг к другу, разбрелись кто куда по всей земле. Вторая попытка исправления мира путем сплочения вокруг великой идеи обернулась прахом.

В Цдоме20 жили люди, превыше всего чтившие закон. Строгость предписаний дошла до того, что каждому выделялось его собственное жизненное пространство, с которым никто не имел права соприкасаться. Дружба и гостеприимство оказались у них не в чести, а со временем и вовсе были объявлены вне закона.

Вряд ли образ жизни горожан делал их счастливыми или приносил удовлетворение. Они тащили свой воз в призрачной надежде, что строгие рамки их бытия создадут в мире необходимые условия для восстановления Первого Человека.

"Все из-за него, из-за его эмоциональной незрелости! – жаловались они друг другу. – Ведь до его досадного промаха все в мире действовало по строгим правилам, как часы”.

“И даже, – прибавляли иные, – сама природа подчинялась незыблемому закону."

Однако и этому остроумному замечанию никто не улыбался. Однообразно и невесело тянулось существование местных обитателей, забывших о красках и чувствах.

Однажды в Цдоме появился человек по имени Лот. Поговаривали, что он размежевался со своим дядей Авраамом из-за споров их пастухов по поводу пастбищ. Лот попал в плен к четырем царям – хозяевам этих земель, и дяде пришлось вызволять его из беды, объединившись с другими пятью царями. После этого цдомитяне оставили Лота у себя. Как пришельцу ему предписывалось поселиться вблизи городских ворот. Его женили на племяннице одного знатного горожанина, и у него родились две дочери.

Еще полтора десятка лет Бог наблюдал за Цдомом и соседней Гоморрой, не изменится ли хотя бы что-нибудь в городах, не знавших милосердия. Но нет, жители судили своих соседей исключительно с помощью циркуля и линейки. Ни дуновения эмоций, ни чувства сострадания не пробуждалось в их душах. Это заставило высшие сферы задуматься о том, что даже самый утонченный инструмент, посредством которого Бог тщательно выверял нормы и подстраивал друг к другу величины мироздания, будучи неумело примененным, может сделаться причиной зла и разрушения.

Вдобавок ко всему, в Цдоме участились безжалостные суды над совершившими даже незначительное отступление от закона. На этой почве стало процветать доносительство, еще вчера казавшееся пережитком мрачных времен. Причем “стучать” не стеснялись даже известные в городе люди. Это называлось "Вечером преступление – утром наказание". Цдомитяне искренне верили, что исправляют мир.

Пользуясь всеобщей апатией, власть при помощи незатейливых софизмов убедила население в своей безусловной правоте в любой ситуации. Хотя мало кто из горожан покидал пределы близлежащей пустыни, большинство было уверено, что страны заокраинного запада преследуют одну цель – захватить и подчинить их себе. Образ врага глубоко засел в сознании людей, превратившись в главный ментальный скреп. У тех немногих, кто еще пытался свободно мыслить, подобная убежденность вызывала недоумение: ведь кроме залежей морской соли, да ползучего огня, которым регулярно угрожали всем вокруг, хвастаться в Цдоме было нечем. Постоянные враждебные выпады в сторону соседей закончились тем, что те прервали с обезумевшим городом всякие отношения. Каждый новый произвол власти тут же возводился в статус закона, развязывая руки карательным органам. К несогласным и пытающимся сопротивляться применялись репрессивные меры. Так продолжалось довольно долго, поскольку подавляющему большинству населения подобное положение дел было по душе.

Однажды на заходе солнца в городских воротах появились двое путников. Они постучали в двери Лота и были радушно приняты хозяевами. Случай по меркам Цдома вопиющий. Не прошло и получаса, как к дому начала стекаться толпа. Движимые праведным гневом горожане недвусмысленно потребовали выдачи им пришельцев для суда и приговора, ибо был нарушен священный закон, запрещающий прием гостей. Лот, выйдя из жилища, предложил взамен своих дочерей, чем вызвал еще большее неудовольствие собравшихся:

– Ты что, определяешь нас в насильники? – негодовала толпа. – Нам не нужны твои дочери, ибо они невинны. Нам нужны твои гости!

Не могли цдомитяне знать, что уже давно обречены вместе со своими злосчастными городами. Выйдя к толпе, незваные пришельцы окинули ее едва заметным взглядом. Вследствие этого или по какой-то иной причине, в ту же секунду местные жители потеряли всякий ориентир в пространстве и во времени, и ничего другого не могли, как хаотично передвигаться, натыкаясь на стены и друг на друга. Впрочем, это было уже не важно: один из гостей, архангел Микаэль, спешно уводил Лота и его семью в сторону гор; другой же, Габриэль, приступил к тому, зачем он сюда явился – низверг с небес на горящие города пепел и серу.

– Что бы ни случилось, не оборачивайтесь, – скомандовал Габриэль беглецам.

Но карабкаясь по острым камням пустыни Мертвого моря, чувствуя спиной нечто страшное и неотвратимое, молодая женщина все же посмотрела назад. Красивая и полная жизни, она так и запечатлелась в соляном камне – стремительный разворот точеного тела, волосы, выбившиеся из-под платка и ужас, застывший на прекрасном лице.

В смятении и страхе, движимые предчувствием неминуемого конца, уверенные в том, что они остались последними в мире людей, девушки, напоив отца вином, совершили инцест – как это часто случается, из самых благих побуждений. Отсюда взяли начало два больших народа Оман и Моав.

Совет высших ангелов был в разгаре. Управляющие всем сущим силы выдвигали доводы за и против человека. Сказало Милосердие:

– Создавай и береги его в надежде, что он научится добру.

Ответила Истина: