Однажды ею овладело такое отчаяние, что она расплакалась прямо перед шатром патриарха. Не в силах ничего объяснить, она сорвалась и побежала прочь из стана к себе в деревню. Там, упав на циновку и отдышавшись, она все же попыталась привести мысли в порядок.
"Кто получит от Израиля главное, царственное благословение и понесет его дальше? Добрый, справедливый, но недальновидный Реувен? Разбойники Шимон и Леви, одержимые безумной идеей?32 Конечно, по закону отцу наследует первенец, значит Реувен. Но, во-первых, он не интересуется традицией предков, а во-вторых, Иаков, хотя и простил его, а все же вряд ли настолько, чтобы вручить ему судьбу всей семьи. Все-таки, перенести свое ложе в шатер отцовской наложницы, дело нешуточное.33
Шимон и Леви, несомненно, достойны, и отваги им не занимать. Но после истории с местью за сестру Дину, когда они вырезали весь город Шхем, гнев отца не знал границ."
Кто-то из сведущих объяснил ей, что братья хотели раз и навсегда пресечь нападки на их семью. Но Тамар такое оправдание казалось неубедительным.
"Все же старик не склонен передать наследие в руки этих двоих, – думала она. – Вначале их нужно бы отмыть от крови. А впоследствии они могут пригодиться для чего-нибудь другого. Особенно руки потомков Леви."34
Уверенности в своих расчетах у нее не было, но за неимением лучшего, приходилось опираться на предположения.
"Йегуда – четвертый сын Иакова и Леи. Благочестие, ум и сила уживаются в нем, не вытесняя друг друга. И, пожалуй, он единственный из старших наследников, к кому старик испытывает уважение. Но что я знаю про него? Здесь он появляется редко, а у нас в деревне ходят слухи, которым едва ли можно верить. Ну да, у него непутевая жена, дочь вавилонского купца. Родила ему трех сыновей, один из которых еще совсем ребенок. Двое других – Эр и Онан – симпатичные насмешливые парни, соблазнители всех девушек в округе. Но они не воспитаны в духе традиции и не собираются создавать семью. Какого потомства можно от них ожидать?"
Далее по старшинству шли сыновья наложниц, но Тамар трезво рассудила, что так далеко дело не зайдет.35
"Значит, Йегуда, – сказала она себе. – Ну, будь что будет."
Она быстро убедила себя, что именно в этом колене зародится тот, кто в будущем изменит судьбы мира. От мимолетной мысли об этом у девушки захватывало дух. Однако, принятое ею решение пока никак не изменило мир. Чтобы сделаться родоначальницей главной ветви, нужно было принести наследника именно в дом Йегуды. Но как, как могла она подобраться к нему, стать членом семьи, преодолеть сорокалетний разрыв в годах? Тамар ломала голову, перебирая немыслимые варианты, и понимала, что шансов у нее нет.
Приход Тамар в мир слегка задержался – она родилась с опозданием лет на двадцать. Такое случается в древних историях, и об этом говорят: "Бог промахнулся стежком", имея в виду случайную, а может быть и преднамеренную неточность при исполнении глобального замысла. Вопрос лишь в том, как с этим обойтись. Тамар чувствовала произошедшую с ней ошибку и искала возможности выполнить свое особое, как она полагала, предназначение. Решимости было не занимать, однако никакой план действий не приходил ей в голову. Однажды во сне она услышала мягкий, но отчетливый голос: "Делай, что можешь". Тогда она попросила Иакова выдать ее за старшего сына Йегуды.
В то время Йегуда отошел от остальных братьев, поселившись в Тимне, и занялся разведением мелкого скота. Муки совести и чувство вины за продажу младшего брата ишмаэлитским купцам не отпускали его с того дня, как они с братьями принесли Иакову одежду Йосефа, выпачканную в крови заколотого козленка. "Мы совершили убийство, – день за днем в течение двух десятков лет стучало у него в голове, – двойное убийство. Несчастный брат! Несчастный отец!"
Йегуда не унаследовал от отца гибкой изворотливости ума; манипуляции с ивовыми прутьями у водопоя в расчете на многократный приплод крапчатых овец – до подобных ухищрений молодого Иакова Йегуда никогда бы не додумался, а слыша о них, лишь пожимал плечами.36 Однако, нелюдимость и упорный труд шесть дней в неделю делали свое дело: его дом постепенно богател, и вскоре он был избран верховным судьей окрестных поселений. Отныне он разбирал запутанные дела и даже мог выносить решения о казни и помиловании.
Дел было невпроворот, поэтому, когда отец неожиданно потребовал его к себе, Йегуда отправился неохотно.
Иаков указал ему на Тамар:
– Для твоего старшего. Девушка толковая, и в ней сила.
– Но отец, – возразил Йегуда, – у Эра в голове ветер. Он ни к чему не приучен и не силен в знаниях, а только бегает за соседскими девчонками. Какой из него муж?
– Все равно, возьми ее к себе в дом. Может, и у тебя что-то изменится.
Первое время Эр не мог оторваться от молодой жены. Безумия страсти охватили их в первую же свадебную ночь, и несколько дней они почти не расставались. Странным казалось лишь одно: в самом конце Эр покидал ее лоно. Вначале она приняла это за какую-то неизвестную ей мужскую особенность, а может быть и случайность. Но когда это повторилось снова, а потом еще раз, она все-таки решилась спросить.
– Я хочу, чтобы ты не потеряла ни осколка своей красоты, – улыбнулся Эр, с нежностью глядя на нее, любуясь точеными линиями ее тела. – А дети могут испортить твои божественные формы.
Водопад-великан, со дня свадьбы сверкавший в душе у Тамар разноцветными радугами, враз обрушился, превратившись в безнадежную лужу, обреченную на медленное, тоскливое высыхание. Всю оставшуюся ночь она не сомкнула глаз, задремав лишь под утро. А когда проснулась, увидела рядом мертвое тело. Давясь слезами, преодолевая подступившую к горлу тошноту, она отпрянула и закричала.
На сороковой день после похорон Тамар предстала перед Йегудой и потребовала себе Онана. Йегуда помолчал, подумал, затем вызвал второго сына.
– Восполни имя и род твоего старшего брата, – благословил он юношу.
То ли Онан не вошел еще в возраст, то ли было ему не до рождения потомства, а только воспринял он благословение отца как нежеланную ношу. Мало того, что он не пытался восстановить имя своего брата, зачав за него первенца, но к молодой жене даже не прикасался. Отвернувшись от нее, он прятал руки, издавая при этом звуки, напоминающие блеяние барана. Несколько ночей Тамар в изумлении смотрела на это действо, пытаясь понять, правильно ли она себя ведет, и что ей делать дальше. Не прошло недели после свадьбы, как Бог умертвил и Онана. А что еще должна была подумать Тамар, проснувшись рядом с мертвым телом? Какое-то время она сидела в оцепенении, ощущая глухой шум в ушах и бессмысленно глядя в одну точку. Оправившись от первого шока, она все-таки заставила себя подняться и продолжить жизнь.
Потом она стояла перед Йегудой, словно соляной столб, не решаясь посмотреть на свекра. Грузный Йегуда молча раскачивался на низкой скамейке в знак траура. Наконец, подняв на нее тяжелый взгляд, он произнес:
– Надень черное и возвращайся в дом твоего отца. Ты видишь, твои мужья умирают. Я не знаю, кто ты, и не действует ли через тебя Сатан. Я не понимаю, почему Бог так немилосерден ко мне. Хотя… может и догадываюсь. Но это старая история, и тебя она не касается. Мой младший Шейла еще ребенок, и он мой последний сын. Сейчас я не отдам его тебе. Подождем три года, пока он возмужает.
"Голос, словно трещина в камне", – подумала Тамар, покидая его дом.
Спустя три года она вновь предстала перед Йегудой:
– Срок пришел. Каково твое решение?
– Я не знал, что должен принимать решение, – пожал плечами Йегуда.
