– Коля, скажи, сколько будет шестью восемь?
Улыбка исчезла. Парень отвернулся, опустив ресницы, медленно провёл подушечками пальцев по отполированному до блеска рулю, едва заметно вздохнул и тихо сказал:
– Сорок девять.
– Ты шутишь? – воскликнула Маша. – Ведь ты нарочно! Да?
– Всегда так говорю. Все смеются.
– Ну, раз знаешь, что будут смеяться, значит, шутишь!
Она и сама не смогла бы объяснить, почему так завелась. Чувствовала горечь от того, что слова Кристины Дмитриевны подтвердились, но не только горечь. Что-то тёплое, материнское шевельнулось в груди. Хотелось обнять этого недотёпу, прижать к себе и шептать ободряющие слова.
– Я, правда, не помню. Учил-учил, да так и не выучил. Нужно в тетрадке смотреть табличку, чтобы отвечать.
– Не переживай, – многие живут себе спокойно, абсолютно позабыв, сколько будет семью семь. – За людей считают машины.
– Мне не нужно ничего считать, – едва заметно пожал плечами Коля. – Мама раньше помогала, теперь Оля.
– Это кто? – взявшаяся было за ручку двери девушка снова обернулась. – Кто эта Оля?
– Сестра. Оля хорошая.
– Хм… Не сомневаюсь. Ну, ладно, я пойду. Спасибо, что довёз. Сама бы я полчаса хромала.
– Пожалуйста.
Маша выбралась из машины и побрела к общежитию. Слышала, как удалялся урчащий звук мотора, не оглянулась, не махнула рукой. Было очень грустно. Как же так? Милый-милый Коля даже не осознаёт, насколько отличается от других парней. Не только тем, что не способен к арифметике. Он совсем, совсем другой. Пришелец из иных миров.
2. Визит
Варя Дьяченко
Варя остановилась у двери профессорской квартиры с металлической пластиной, хранившей напоминание о когда-то проживавшем здесь человеке: «Озерцов Виктор Андреевич». Оперлась на покрашенную в бежевый цвет стенку и наклонила голову, стараясь выровнять дыхание. Здешний четвёртый этаж сродни обычному шестому – дом с высоченными потолками дохрущёвской эпохи не имел лифта. Стоило сюда лезть? Не напрасно ли она затеяла этот визит? Варя напоминала самой себе пятиклашку, задумавшую пожаловаться на обидчицу и явившуюся с этим к завучу.
Наверху зашумели. Женский голос просил захватить мусор, мужской недовольно торопил.
– Она тоже мать, она поймёт! – пробормотала себе под нос Варя и нажала на кнопку.
Раздалась звонкая трель, и уже через минуту послышался стук каблучков.
– Кто там?
– Эльвира Васильевна, добрый день! Позвольте войти, мне нужно поговорить с вами.
С пятого этажа, судя по звуку шагов, стали спускаться. Варя нервно оглянулась. Ей почему-то было важно оказаться в квартире, прежде чем её кто-нибудь увидит здесь. К счастью, раздался щелчок замка, дверь распахнулась, пуская гостью в прихожую. Поспешно заскочив туда, замерла, рассматривая хозяйку. Худощавая фигура – предмет зависти, сама Варя имела склонность к полноте и вынуждена была неотступно следить за весом. И ещё: ни одной седой нитки! Тёмно-русые волосы, уложенные на затылке замысловатой велюшкой, не знали краски. А ведь Эльвире скоро шестьдесят стукнет! Варе немного за тридцать, а ей приходится применять оттеночный шампунь, чтобы скрыть седину на висках.
– Здравствуй, деточка, что-то не припомню, ты ученица Виктора Андреевича?
– Нет-нет. Мой отец работал с профессором. Константин Константинович Рогов.
– А! Костик! – улыбнулась Эльвира Васильевна. – Знаю-знаю.
– Да, – Варя кивнула и закусила губу. Зачем она говорит об отце, ведь речь о муже. – Можно мне пройти?
Лицо хозяйки стало печально-задумчивым:
– Виктора Андреевича нет.
– Так я к вам, хочу поговорить о муже, о Сергее.
– Он ученик э-э-э…
– Нет, руководит аспирантами в институте.
– А твоё имя как, деточка? Что-то не припомню.
Варя назвалась, с трудом пряча раздражение. Что за манера беседовать на пороге!
– Так я пройду?
Хозяйка вздохнула и нехотя раскрыла двустворчатые остеклённые двери, пропуская навязчивую визитёршу в гостиную. Здесь витал дурманящий аромат лилий.
Центр комнаты занимал большой круглый стол с шестью венскими стульями. Через приоткрытое окно доносились детские голоса. Захотелось выглянуть, убедиться, что с дочками всё хорошо. Пришлось оставить Аню и Таню на площадке с горкой и качелями. Двор закрытый, ничего не должно случиться, но материнское сердце сжимается от любой неизвестности.
Эльвира Васильевна уселась за стол и тронула вязанье – крючок и начатое кружево. Кремового цвета салфетки были разложены повсюду: под цветочными горшками, под вазой с теми самыми лилиями на этажерке, на спинках дивана и кресел. Смотрелось это по-деревенски, но не без уюта.
– Располагайся, деточка, – профессорша недовольно сдвинула брови. – Мою свекровь звали Варварой Фёдоровной.
– Я Константиновна, – поправила её Варя. Садиться не стала, провела ладонью по гладкой спинке стула, шумно выдохнула и сказала то, с чем пришла. – Эльвира Васильевна, умоляю вас, поговорите с Катей. Пусть она оставит Сергея в покое. У нас дети. Танечка и Анечка обожают отца, его уход из семьи ранит их. Да и мне будет тяжело. Как прикажете поднимать девочек одной?
– Сколько им?
– Шесть.
Эльвира Васильевна, продолжая теребить кружево, мечтательно посмотрела на огромную хрустальную люстру:
– Шесть… Как давно моим было шесть. Оле скоро тридцать. Лене двадцать семь, Коле двадцать четыре, а Катюшке двадцать два.
– Вы поговорите с ней? Зачем Кате эта связь? У них такая разница в возрасте! Потом, в институте Сергей держится исключительно из-за моего отца. Уход из семьи повредит карьере. Прошу, убедите дочь оглядеться, вокруг столько молодых, перспективных…
– Деточка, – перебила её профессорша. – Я что-то не пойму. Кто такой Сергей? Ученик Виктора Андреевича?
– Не совсем. Вернее… Серёжа работает в институте. Катя под его началом собирает материал для диссертации, а он увлёкся. Понимаете?
Варя навалилась всем весом на стул, ножки заскрежетали по паркету. Эльвира Васильевна вздрогнула, взгляд её стал настороженным:
– Воспитанием занимается муж. Дети не прислушиваются к моему мнению, так уж повелось, – она встала и указала на дверь. – Напрасно вы сюда пришли. Советую обратиться к Виктору Андреевичу. Ищите его в институте. Он очень занят и редко появляется дома.
Что говорит эта женщина? Варя видела её на кладбище – бледную как мраморная скульптура в чёрной кружевной накидке с букетом тёмно-красных роз в руках. Не могла же она не знать, кого хоронит!
Поборола минутное онемение:
– Профессор умер два года назад. Странно было бы обращаться к нему с просьбами.
Сказала и сразу пожалела. Скользнуло по полированной столешнице отброшенное вязанье, с шорохом упало на пол, крючок звякнул о паркет. Эльвиру Васильевну трясло. Запрокинув голову, она комкала на груди трикотажную кофточку и стонала:
– Во-о-он! Вон пошла, негодница! Как ты смеешь говорить такое в моём доме? Во-о-он!
– Простите, я… простите… – мямлила Варя, испугавшись, что профессорша брякнется на пол и забьется в припадке, – …простите, я не думала…
– Что здесь происходит? – у входа в гостиную стояла внешне похожая на Эльвиру Васильевну ещё молодая женщина. Она мельком посмотрела на профессоршу и тут же перевела взгляд на Варю. – Мама, кто это?
– Папина ученица. Олечка, знаешь, что говорит эта паразитка? Что папа умер! Он на совещании. Скажи ей!
– Он на совещании, – ровным голосом повторила женщина, приблизилась к профессорше, обняла за плечи и стала подталкивать к двери в смежную комнату. – Я всё объясню нашей гостье. Иди, пожалуйста, к себе. Не нужно переживать.
– Как же? – всхлипывала, профессорша, перестав трястись. – Разве можно так о живом человеке?
– Нельзя. Она больше не будет. Иди, скоро твой сериал начнётся.
Эльвира Васильевна резко остановилась:
– Клубок!
Только теперь Варя смогла отмереть. Она метнулась к лежавшему на полу кружеву, подняла и протянула Ольге. Та, кивнув, передала матери и затолкала-таки её в соседнюю комнату. Обернулась:
