Есть два традиционных варианта ответа: с точки зрения науки и с позиции метафизики. Научный подход заключается в том, что в какой-то критический момент количество переходит в качество: мозг человека в силу особых мыслительных возможностей превосходит по размеру мозг других животных и, соответственно, функционирует иначе. Нет особой функции, которая отвечала бы исключительно за воображение и генерирование идей: эти процессы происходят автоматически благодаря интенсивной работе нашего сознания, которую обеспечивает более крупный по размеру и, соответственно, более развитый мозг.

С точки зрения метафизики креативность представляет собой способность духовного свойства, которую мы зачастую называем разумом, или разумной душой; это уникальная характеристика свойственна лишь людям.

Каждый из нас может выбрать, какая позиция из этих двух ему ближе. Однако ни та, ни другая не выглядит исчерпывающей. Чтобы согласиться с первым вариантом, нужно понять, где именно находится та самая критическая точка перехода от обычной реакции к креативности. Чтобы поддержать вторую точку зрения, нужно мыслить метафизическими категориями. Разум, по мнению скептиков, – это лишь выдумка, своеобразная уловка, позволяющая обосновать наличие функций мозга, для описания которых у нейрофизиологов не хватает ни знаний, ни опыта.

Так что же делать в подобной ситуации? Я предлагаю поставить вопрос несколько иначе, чтобы избежать неопределенности и двусмысленности. Точнее всего обсуждаемую нами специфическую функцию человеческого мышления обозначает термин «воображение» – он объединяет в себе и фантазии, и изобретательность, и креативность, и переосмысление старого на новый лад, и рождение оригинальных идей, и вдохновение, и экстаз. Воображение – это всеобъемлющее понятие, оно в точности передает смысл новых взаимоотношений с реальностью: это умение и возможность представить то, чего не существует на самом деле.

Историкам (таким, как я, например) приходится в своем воображении воссоздавать картину далекого прошлого. Мечтатели уносятся в своих фантазиях в другие миры. Писатели описывают в произведениях никогда не происходившие события. Художники и скульпторы вынуждены, как сказал Шекспир, «опережать жизнь»; даже фотографы стараются поймать невидимый обычному глазу ракурс или иным способом запечатлеть реальность. Аналитики видят в полученной информации скрытый смысл. Изобретатели и первооткрыватели обязаны предвосхищать события, чтобы получить шанс на преобразование мира. Политики и реформаторы стремятся найти новые способы побороть зло и изменить будущее к лучшему. Каждая новая идея – это продукт воображения, которое требует умения нетрадиционным способом использовать накопленный опыт и переосмыслить действительность.

Так откуда у людей берется такое богатое воображение? Я считаю, за него отвечают три способности, две из которых развились в процессе эволюции, а происхождение третьей пока непонятно.

Первая способность – это память как высшая психическая функция, которая помогает нам придумывать что-то новое на основе имеющихся знаний и воспоминаний. Люди обычно хотят обладать хорошей памятью – надежной и твердой. Однако, как бы странно это ни звучало, плохая память чаще бывает лучшим помощником воображения.

Нет ничего удивительного в том, что сравнение людей и животных по уровню развития мышления всегда оказывается в пользу первых: в конце концов, инициатива-то исходит от человека. Мы обладаем способностью думать одновременно о разных вещах, можем чудесным образом догадываться, о чем думает другое существо, а еще в нашем арсенале имеется большое количество специальных символов. Но что касается памяти, тут у животных есть перед нами некоторые преимущества, можно даже сказать, превосходство.

Мой пес по имени Бью поражает меня своей способностью запоминать людей и маршруты. Если он прошел где-нибудь хотя бы раз, эту дорогу он уже не забудет. Он сразу вспомнил одну мою подругу спустя шесть лет после нашей последней встречи и бросился к ней с игрушкой, которую когда-то она ему подарила. Бью заставил меня поверить в историю, рассказанную Гомером, что лишь любимый пес смог вспомнить Одиссея, когда тот вернулся домой после долгих странствий. Бью точно помнит, куда запрятал свои игрушки и вкусные косточки, в то время как мне приходится каждый раз напрягаться, чтобы найти, куда я положил блокнот и очки.

Если у вас есть домашний питомец, уверен, вы можете рассказать немало подобных историй. Однако многие люди все же скорее готовы присоединиться к высказываниям Роберта Бернса в адрес «трусливого серенького зверька», у которого «вся в настоящем жизнь». На самом деле не стоит верить анекдотам про собачью забывчивость – различные исследования подтверждают тот факт, что по части запоминания нам до животных еще далеко.

Голубые кустарниковые сойки, например, помнят, где и когда они спрятали еду. Крысы легко могут найти выход из сложного лабиринта даже без съедобной приманки – я же могу заблудиться в обычном парке. Крысы запоминают дорогу по запахам. Они с легкостью проходят тестирование на так называемую эпизодическую память, то есть помнят в четкой последовательности, что, где и когда произошло. Клайв Уинн – специалист, изучающий особенности сознания и интеллекта животных, – сделал определенные выводы на основании проведенных экспериментов. Он отметил, что голуби много месяцев хранят в памяти информацию, связанную с добычей пропитания, – они находят дорогу домой после длительного отсутствия. Пчелам также не составляет труда запомнить дорогу к еде. Шимпанзе запоминают, каким именно камнем из множества имеющихся им удалось когда-то разбить орех. В лаборатории за вознаграждение они способны воспроизвести последовательность нажимаемых кнопок на экране компьютера или клавиатуре. Вампировые летучие мыши помнят, кто когда-то стал для них донором, и передают эту информацию своим голодным сородичам.

Люди, которые сомневаются в возможностях памяти животных, настаивают на том, что все это лишь условный рефлекс – вспомним, как в экспериментах физиолога И. П. Павлова у собаки начиналось активное слюноотделение в ответ на предъявление стимула. Данные выводы легли в основу такого известного научного направления, как бихевиоризм. Способность к запоминанию, которую демонстрируют крысы, летучие мыши, голуби и обезьяны, как сказал бы любой бихевиорист, – это условная реакция на внешний раздражитель, а не память в чистом виде. Однако чтобы подтвердить либо опровергнуть данную позицию, нам не хватает оснований. Аврелий Августин, которого я очень чту за ясность и непредвзятость мышления, был бихевиористом avant la lettre[2]. Он считал, что лошадь может вспомнить дорогу лишь по мере продвижения по ней шаг за шагом, но этот путь не откладывается в памяти животного как целостное воспоминание. Даже у такого святого человека были сомнения, которые пока никому толком не удалось проверить. Августин руководствовался религиозными убеждениями: Господь вряд ли наделил бы лошадь способностями, близкими к божественным. Современные догматики придерживаются такой же ошибочной точки зрения. Однако большинство физиологов уже отказались от точки зрения, согласно которой поведение человека есть простая реакция на внешние стимулы. Так почему бы не пересмотреть свои взгляды и в отношении животных? Многие особенности человеческого поведения стали понятны нам благодаря экспериментам с животными – шимпанзе и гориллами. В чем-то они очень похожи на нас. Мы можем понять причины их поведения, мы можем даже общаться с ними определенным образом. Речевой аппарат обезьян не позволяет воспроизводить человеческую речь, но зато они отлично понимают язык символов. Следуя инструкциям и выполняя действия по образцу, эти животные способны указывать на соответствующие значки, буквы и картинки для ответа на поступающие им команды.

Например, Панци – самка шимпанзе, живущая в лаборатории Университета Джорджии, – довольно ловко управляется с подобными символами. Ее общение с кураторами происходит при помощи карточек, которыми она размахивает, и клавиатуры, где она нажимает соответствующие кнопки. Во время планового эксперимента лаборанты на глазах Панци прятали сочные фрукты, игрушечные змейки, воздушные шары и бумажные поделки. После просмотра карточки с соответствующим изображением обезьяна не задумываясь указывала на место, где был спрятан нарисованный объект. Даже спустя шестнадцать часов животное находило около 90 % спрятанных ранее предметов. Все было абсолютно честно: ранее у Панци не было подобного опыта, а кураторы не могли ей подсказать, поскольку сами не знали, где были спрятаны предметы. Панци, таким образом, не просто подтвердила тот факт, что у шимпанзе есть чутье на поиск пищи, – она доказала, что животные способны запоминать некоторую информацию. Шимпанзе не только вспомнила последовательность событий в прошлом – на основании полученного опыта она была способна в дальнейшем предугадывать местонахождение пищи. В рамках другого эксперимента обезьяна при помощи клавиатуры уже сама помогала своему куратору находить спрятанные объекты. Чаще всего в экспериментах использовали орехи, но были и другие, несъедобные предметы. Заведующий лабораторией Чарльз Мензел сказал: «Мы всегда недооценивали память животных и до сих пор не знаем границы ее возможностей».