Почти половина горящей сигареты L&M, едва успев моргнуть последним угольком, упала в лужу, что потихоньку наполнялась моросящим вот уже неделю мелким противным дождём. Я подтянул повыше ворот чёрного плаща и вжал шею. На улице было достаточно прохладно, изо рта порой вырывался пар, хотя стояла поздняя весна. Я стоял, облокотившись на красную кирпичную стену старого здания мэрии города СитиГрад. Ожидал я помощника прокурора по экономическим преступлениям, господина Сэма Идри-Тока. На улице уже стало совсем темно, когда его машина на сжиженном геогеле подкатила к въездным воротам управы. – У руководителей жизни и машины самые современные, – подумал я и, отлепившись от стены, двинулся в сторону геогельевого аппарата.

– Добрый вечер господин Идри-Ток, – склонил я голову к заднему стеклу.

Из тёмной глубины машины показалось лицо чиновника, лишь наполовину освещённое ночным придорожным фонарём, и я увидел мерцающий алым глаз, что вопросительно и с неким пренебрежением уставился на меня. «Ох зря ты так снисходительно смотришь на всех вокруг», – пронеслось в моей голове.

– Простите сэр, – примирительно сказал я. – Меня зовут Александр, вы ведёте дело мадам Стэмковой, – лицо пассажира дрогнуло, и он, приблизившись практически в плотную к окну, открыл его. Лицо, испещрённое множеством мелких шрамов на правой стороне, с металлическими имплантами почти всей левой стороны, включая биомеханизированный глаз, скривилось в злой гримасе.

– Кто вы? – резко произнёс Идри-Ток господствующим тоном.

– Я же представился, разве нет? – повёл я кончиками губ, слегка оскаливая свои металлические зубы.

– О господи! – заверещал было чиновник, но я, подняв руку, остановил его резким окликом. – Заткнитесь, и где ваши манеры? А что самое главное, куда так быстро делось, ваше пренебрежение к окружающим, сэрр? – я вложил в последнюю букву всю имеющуюся у меня злость. Точнее, всю злость, что я мог с играть, ведь мне на него было абсолютно наплевать. Его жизнь лишь небольшая песчинка на моём длинном пути.

– Что вам нужно? – уже дрожащим голосом произнёс Идри-Ток.

– От вас? – выдержал я паузу, наслаждаясь моментом, когда загнанный в угол боящийся всех и вся человек вдруг понимает, что беда пришла не по его душу и сжатое и напряжённое до предела тело, почувствовав такое, начинает отпускать ситуацию, расслабляя мышцы. – От вас ничего, но вот от вашей дочери мне кое-что нужно, вы не против организовать нам встречу с ней? – спросил я мягко.

– Вссстречу, – немного даже заикаясь, переспросил испуганный до ужаса человек.

– Да, встречу, с мадам Циллионой Идри-Сэм-Ток, организуете?

– Я-э, я, я не могу.

– Позвольте, помощник, разве Циллиона не ваша дочь? И разве вы не можете ей приказать пойти на встречу со мной? Или вы не желаете мне помогать?

Из разбитого видеофона, послышался треск, и, запинаясь, чей-то голос осведомился.

– Вы будете заезжать, или я закрываю ворота? В такой поздний час не положено по инструкции держать так долго открытыми входные ворота мэрии.

– Да-да, сэр, мы сейчас проедем, – спокойным голосом отрапортовал я и, глянув на неподвижного водителя, вернулся к разговору с Сэмом Идри-Током. – Итак, о чём мы? Ах да, так что, господин помощник, ваше это нежелание не организовывать встречу? – я вперился в один живой глаз чиновника. Его трясло, глаз наливался слезами, страх сковал его, и он никак не мог ответить, даже если бы и хотел, и я продолжил: – А, впрочем, ни к чему мне ваша помощь, господин Ток, ведь мы уже виделись, – с этими словами я стал медленно поднимать левую руку, держащую за светлые волосы голову. Я смаковал, я наслаждался, я видел, как его глаз видит сначала волосы, затем лоб, как это изображение медленно, будто в слоумо, передаётся по каналам в мозг, как он его обрабатывает и выдаёт предположение «Дочь!», но следом поступает новая и новая информация, и вот уже предположение становится фактом, и, не давая осознать это, мозг выдаёт вывод, полагаясь на всё новые данные, и этот вывод страшен. Я видел, как его лицо меняется, становиться хрупким и искажённым, как он осознаёт, что это его дочь, глядя на неё глаза в глаза на расстоянии дециметра. Его взгляд застыл, а моя рука медленно начала подниматься выше, и вот то, точнее, вот та вся безнадёжность и тот первобытный страх показывается в человеке, когда он видит, что тела нет. В руке лишь голова, извергающая остатки уже сворачивающейся крови. Лишь голова его дочери в руке незнакомца, так знакомого ему незнакомца. Ведь он знал его, не лично, он знал его на бумагах, знал некое родовое поместье, где проводил обыск на предмет хищения бюджетных средств с главной подозреваемой, старушкой-домработницей, мисс Арии Стэмковой, где и фигурировал некий Александр. Вдруг в мозгу зажглась картинка, которую он видел в этом поместье, на сохранившейся одной, очень старой, фотографии позапрошлого века. Выцветшее и почти прозрачное изображение показывало молодого мужчину, стоящего не то с топором, не то с косой, сидевшая на лавочке девушка или женщина, лицо не разобрать, а в руках у женщины предмет. Такой предмет, который он отчётливо видит сейчас перед собой, в руке знакомого незнакомца.

– Я убью его! Я его искалечу, а потом вырежу ему сердце! Я его головой буду играть в футбол на гостевой поляне мэрии!!! – хрипло и от этого ещё страшнее кричал помощник прокурора у себя в кабинете, мечась из стороны в сторону, круша всё, что попадалось ему на пути: стол, стул, мультиглобус, рабочую оргтехнику, – вверх вздымались кипы бумаг, в стену летели всякого рода устройства, ударяясь и разлетаясь в дребезги.

– Успокойтесь, сэр, пожалуйста, успокойтесь – почти рёвом сопровождала его молодая девушка, секретарь, пытаясь не отставать от шефа она, неловко передвигая ноги в узкой юбке, то и дело спотыкалась и падала и, вновь вскакивая, бросалась к нему, абсолютно не помогая успокоиться, ведь её состояние, наверное, было ещё печальнее руководителя. То, что она услышала, когда шеф вбегал в здание, дотянулось до самой глубины её души, прорезая там глубокую рану. Белокурая, стройная, с практически незаметным под строгим рабочим пиджаком костюма бюстом. Стройные и ровные ноги, карие глаза и обе механические руки. Красавица всей мэрии была до безумия влюблена в свою самую близкую подругу Циллиону, дочь помощника прокурора по экономическим преступлениям.

– Что случилось?! Господин Идри-Ток! Остановитесь! – прогремел властный голос входящего в двери кабинета помощника. На пороге стоял высокий, темноволосый, габаритный пожилой мужчина, опираясь правой рукой на металлическую трость с чёрной прорезиненной рукоятью. Это был мэр города СитиГрад, господин Николай Исаевич Талл. – Сэм Антич, прошу вас, остановитесь и успокойтесь, сядьте, – указал он тростью на стоящее под окном кресло. Сядьте немедленно и расскажите, что случилось, и прекратите крушить государственное имущество. Послышался тихий писк и всхлипывание, в углу большого кабинета в красных тонах бесшумно ревела секретарь Мара Гвоздь, погружаясь в пучину отчаянья.

– И вы, мадам, успокойтесь, принесите воды и холодное мокрое полотенце! – крикнул Мэр в коридор и вошёл в кабинет, закрыв за собой дверь, скрывая помощника от взоров столпившихся сотрудников управы. Ведь это было из ряда вон, чтобы государственный деятель с идеальным послужным списком, лауреат областного конкурса следователей, примерный семьянин, имеющий очаровательную супругу и такую же прекрасную дочь, чтобы он, так скверно, грубо и громко выражался, да ещё и с такой экспрессией, да никогда, а тут!

– Присаживайтесь, присаживайтесь, уважаемый, нет смысла в вашей истерике, что случилось? – повторил Мэр уже в какой раз свой вопрос, а это он очень редко себе позволял, и, если человек не понимал с первого раза, он так же редко оставался рядом с этим властным управленцем города. Помощник остановился на середине кабинета и злобно глянул на мэра, управляющий такого натиска не оценил и, грозно глянув на Сэма, молча ткнул тростью в кресло, сам же спокойно усаживаясь на диван. Помощник вдруг понял, что перешёл границу дозволенного, и, чтобы сейчас ни происходило, мэр ему этого может не простить. От этого его напор спал, и он медленно и почти плывя по залу, дошёл до кресла и опустился, откинувшись на спинку. Его механический глаз светился не алым, он пылал ярко красным светом, пульсируя. В дверь постучались, и после разрешения в кабинет вошла гувернантка управы, с подносом. Полотенце и воду она отдала практически лежавшей в углу Маре, та с благодарностью приняла дары и вновь ушла в себя.