– Я плохо умею, – прошептал он. – Управлять им. А через него – всеми.
И замолчал, осторожно допивая драгоценную влагу и нехотя пододвигая пустую чашку Найке. А та застыла, пытаясь своим детским умом понять, что это значит. Бануш голосом заставил её согласиться с ним дружить?
Она возмущенно сдвинула брови и посмотрела в его испуганные виноватые глаза.
– Больше не смей так делать, – как можно суровее произнесла она. – С друзьями так не поступают!
Бануш моргнул.
– Ты будешь со мной дружить? – прошелестел он.
– Разумеется, дурачок, – Найка забрала свою чашку и поднялась на ноги. – Зря ты разве так старался? Значит, ты точно хочешь со мной дружить. А это уже неплохое начало.
Чтобы продолжить такое отличное начинание как дружба с Банушем, Найка быстро, как только могла, добежала до кабинета директора. Она очень боялась передумать, ведь из младшей группы никто не ходил по всему приюту!
Директор Амыр и впрямь не знал про жестокое наказание, данное Банушу Айару. Он выпустил Бануша, отругал воспитательницу. А заодно, за непослушание и беспокойство за пропавшую на несколько часов Солунай, позволил ей самой на собственной шкуре проверить, как сидят в башне. Она сидела там до ужина, завернувшись в подбитое куриной чешуей жесткое, но непродуваемое одеяло и пила горячий кисель. Одиноко, но не страшно. А потом пришел Бануш, притащил Жылдыс и Катеньку, и наказание превратилось в полный восторг. Катенька еще сообразила отпроситься, и теперь они прервали этот круг наказаний за поддержку в наказании.
Катенька была самая умная из них, но лишь до тех пор, как в девять лет не сменила шкурку. Вместе с потерей облика уходил и её острый разум. Как не жаль было Солунай, спустя несколько лет стало окончательно ясно, что подругу нужно отпустить.
Но задолго до этого они подружились с Банушем им вскоре стали не разлей вода. На Айару Бануш не злился, хотя она еще несколько раз запирала его без воды. Но и он тренировал на ней свой голос, твердо приняв, что на друзьях такое испытывать нельзя. Айару вздохнула с облегчением, когда Бануш и вся их группа перешли в среднюю группу.
– Однажды я отправлю её в болото и скажу сунуть голову под кочку, да так и стоять, пока не задохнется или болотник не утащит, – равнодушно пообещал Найке Бануш и больше они не поднимали тему Айару. Что до обещания, оно было искренним, но Бануш не уточнял, когда это случится, и Солунай была спокойна.
К тому же у неё появился новый повод для переживаний. Среднюю группу, куда входили все дети с семи до двенадцати лет, уже спокойно отпускали за пределы двора. Вот и в тот день их с Банушем отправили на болото за ягодами, а Жылдыс осталась с прихворавшим братом. Катенька же как раз впала в спячку, плотно укутавшись в свой кокон.
Они собрали каждый полный туес и присели у болотного огонька пожарить парочку лежалых куриных сосисок, что с помощью голоса добыл Бануш с кухни.
– А ведь ты, Найка, тоже чудовище, – совершенно спокойно, словно речь шла про собранные ягоды, произнес Бануш. – Только вот какое?..
– С чего ты взял? – возмутилась Найка. – Я человек!
– Да конечно, – зевнул Бануш, не прикрывая рта и острых зубов. – Это пусть няньки так думают и продолжают тебя баловать. Но я-то чую знакомое. Просто не могу понять, на что ты больше похожа. Ты и на Вассу немного похоже, и на меня…
Если при упоминании Вассы Найка приободрилась, то второе сравнение заставило её совсем упасть духом.
– Не хочу упырем быть как ты, – выпалила она раньше, чем успела подумать. – То есть… прости… Но…
И она, смешавшись, совсем замолчала. А Бануш похлопал своими невозможно прекрасными глазами, да ну хохотать! Найка даже обиделась немного. Вообще-то он должен был обидеться, но когда у них было всё по-людски? С чудовищем-то.
– Я не вампир, – наконец отсмеялся Бануш. – Поменьше бери книги у Марты, она всякую ерунду читает. Вампиры, если они и есть, нежить. А я живой и теплый, можешь потрогать.
Он тут же получил подзатыльник и едва не улетел в болото, но Найка поняла, что он прав.
– А кто тогда? На вампира просто очень походит, – словно оправдываясь, пояснила она.
– А это я скажу тебе не раньше, чем пойму кто ты, – ответил Бануш. – Прости, но иначе не честно. Я ужасно любопытный, чтоб ты знала.
Это Найка и без того знала, поэтому только кивнула. Да, он первый начал ходить вокруг Катеньки еще до того, как она впала в свою спячку. И ведь разгадал, кто она. И её тоже разгадает. Если она, конечно, чудовище. Во что сама Солунай категорически не верила.
– Давай начнем с простого, – тем временем продолжил Бануш, осторожно пробуя горячую сосиску, пахнущую болотным газом и подкоптившимся мясом. – Что тебе хочется больше всего. Может, гнездиться? Или собирать драгоценности? Пить кровь? Убивать людей?
На каждый вопрос Найка мотала головой, лишь на «пить кровь» на мгновение задумалась, но всё же решительно отмела и этот вариант. Просто вспомнилось как в тумане что-то из детства. Теплая, вкусно пахнущая рука. Соленая густая жидкость. Слабенькую Солунай докармливал Александр Николаевич лично, и пусть её вовсе не тянуло к крови, вспоминать это было приятно.
– Хорошо, – не стал отчаиваться Бануш. – Хвост у тебя есть? Чешуя? Когти?
– В том-то и дело, что ничего нет! – начала злиться Найка.
– Давай проверим, – поддразнил её Бануш и дернул за штаны. Этого Найка стерпеть уже не могла, и они покатились кубарем, к счастью, в другую сторону от трясины. Разозлившаяся, грязная и страшно обиженная Найка сама не поняла, как укусила Бануша. Её оправдывало лишь то, что он уже пару раз довольно ощутимо укусил её.
И лишь поняв, что он почему-то не отвечает больше на удары и вообще лежит мешком, испугалась.
– Бануш! – она затрясла его за плечи. К счастью, он открыл глаза и даже разлепил губы.
– Ты меня отравила, – еле слышно прошептал он. – Тащи к Гансу, я тут не хочу окочуриться. Не реви, дура! И туеса не забудь!
Всё правильно, без ягод лучше не возвращаться.
Глотая слезы, Найка накинула Банушу на голову капюшон, в руки, сложенные крестом, сунула оба туеса, а длинные рукава связала, чтобы ягоды не вывалились. И поволокла его за ноги обратно к приюту. Ганс должен был помочь.
Вообще-то старого немца звали иначе. Джисфрид. Но выговорить его имя без запинки могли только взрослые, а Александр Николаевич как-то назвал его одним из Гансов, вот дети и подхватили. За спиной его звали так, а в лицо «герр Шварц». Старику нравилось.
Айару, обожавшая придумывать и рассказывать страшные истории про приютский персонал, рассказывала, будто в войну Джисфрид Шварц был среди врачей, ставивших опыты над заключенными канцлагерей. Попал в плен, был отправлен с другими заключенными куда-то на закрытый проект в Сибири. Бежал и вот осел в приюте. И давно бы уже умер, возраст его был уже к ста годам, не меньше, но крепко залип на месте силы в нутре Заповедника и, пока он не покидал нутра, мог продолжать жить.
Верили в это только самые маленькие дети, но Ганса обходили стороной, кроме тех случаев, когда болели. Болели же приютские редко – не иначе как целебный куриный бульон помогал. Ну и что было правдой еще – немец и впрямь никогда не покидал приюта. К счастью, жил он в небольшом флигеле, пристроенном снаружи. Иначе Найка представить не могла, как ей доволочь Бануша.
Выдохшаяся, перепуганная, она минуты три молотила в дверь флигеля, пока врач не открыл.
– Вот, герр Шварц, – провыла она, наконец давая волю слезам. – Я его отравилаааа!
– Опьять ельи вольчьи ягходы? – вообще-то Джисфрид отлично говорил по-русски, получше многих приютский, но в минуты волнения начинал заикаться и говорить с акцентом.
– Нет, – Найка помогла втащить Бануша и уложить на койку, и указала на следы от зубов на запястье мальчика. – Вот!
– Зачщем вы укусили мальтщика, Сольюнай? – удивился врач.
Он ловко оголил руку Бануша до локтя и вогнал иглу. К игле подсоединил капельницу и повесил её на специальный крючок. После этого он оттянул оба века Бануша, заглянул туда, потом в рот и, оставшийся довольным осмотром, сел, складывая руки на коленях. Его взгляд, внимательный и насмешливый, смутил Найку.
