– Сразу видно, что вы, Платон Захарович, хотя и рождены для высшей гармонии, но кроме уличной шарманки ничего путного не слышали, – обиделся на офицера полковник. – Так и норовите меня перебить. Никакой дисциплины в русских войсках не стало. Вот тому пример: Как-то иду по проспекту при полном параде – вся грудь в орденах, а навстречу троица матросская в форменках и чёрных клешёных брюках прёт, в упор не обращая на меня внимания и не думая честь отдавать. Ржут о чём-то своём на весь проспект. Я им – замечание. Один из них, горбоносый такой, взъярился: «Я трижды триппером болел, а ты меня учить вздумал!?» – послал меня на тур. Меня! Боевого полковника. В жизни нижних чинов пальцем не трогал, а тут не утерпел. С таким удовольствием этого морячка, на француза похожего, по носу приложил – что, куда бескозырка, куда этот брюнет носатый полетел, чего-то с французским прононсом в полёте прокартавив. В компанию ему и двух других на мостовую отправил. Полковнику ещё хамить будут и руками махать… Неподалёку несколько солдат стояли, но даже не подумали офицеру помочь. Патруль не стал ждать – жалко сверчков полосатых. Ведь моментом в дисбат загремят, канальи. Бросил испачканные замшевые перчатки на бренные тела и дальше пошёл. Не стало дисциплины в столице Российской.
– А с дамой в шляпе как познакомились, Амвросий Дормидонтович? – сгорал от любопытства Благов.
– С какой ещё дамой? – в растерзанных от воспоминаний чувствах, сжимал и разжимал кулаки Гороховодатсковский. – Ах, да! – тут же успокоился, вернувшись к приятной теме. – Встретился мужественным взором с голубыми глазами красавицы и понял, что всю жизнь искал лишь её, – мечтательно улыбнулся полковник.
– На фоне штафирских земгусаров, господин Казанова, вы выглядели, думаю, весьма героически, – пряча в глазах иронию, польстил другу Рубанов.
– Ясное дело! – расправил орденоносную грудь Гороховодатсковский, не став выяснять про Казанову. – И в результате провёл ночь на шикарной даче в Дудергофе. Там и остался жить, наведываясь в Питер лишь по делам службы. После палаток и сельских домишек – огромный кирпичный дом, куда ведёт широкая каменная лестница, окаймлённая по краям начищенными, как на корабле, медными вазонами с розами. Тьфу, нигилисты! – вспомнил наглых питерских моряков. – А за домом – сад с гамаком и кортом, где играли с красавицей в лаун-теннис. Затем принимали ванну. Единственно, что бесило меня после встречи с моряками – это похожий на них здоровый чёрный пёс, всё время торчавший на волчьей шкуре перед кроватью. Смотрит и смотрит на нас дурацкими злыми глазищами, теребя при этом лапами волчью шерсть.
– Неужели когда-нибудь собаки победят волков? – неожиданно для себя воскликнул Рубанов.
Через несколько дней в штаб гвардии пришёл приказ Ставки – по железной дороге выдвигаться из Молодечно на Юго-Западный фронт, а начальник гвардейской группы Безобразов со своим начальником штаба генералом Игнатьевым, вызывались Брусиловым в Бердичев на совещание.
– Господа, – поздоровался главком Юго-Западного фронта с прибывшими генералами. – Поздравляю вас с предстоящим наступлением. Владимир Михайлович, мне известно ваше мнение, что гвардию следует беречь для крупных задач и не трепать её по мелочам, потому как это не только «ударное» войско, но и оплот престола…
– Так оно и есть, Алексей Алексеевич. Наполеон в двенадцатом году отказался двинуть гвардию в битве при Бородино, хотя вероятность победы в результате этого была бы очень высока. А у нас под задрипанной Сморгонью, видимо, чтоб медведей защитить, за два месяца боёв угробили цвет гвардии. В Измайловском полку после боевой страды насчитывалось чуть больше восьмисот солдат и десять офицеров. А сейчас в полках вновь стало по три тысячи человек. В некоторых и больше. Благодаря приказу государя, гвардейские войска пополнились выздоровевшими ранеными, закалёнными прошлогодними боями. Они-то и прививают молодым необстрелянным солдатам гвардейский дух.
– Одного духа мало, Владимир Михайлович. Ещё и выучка требуется, – язвительно хмыкнул Брусилов. – Как мне известно, за несколько месяцев стоянки в резерве, гвардейцев готовили так же, как перед войной в Красносельском лагере, совершенно не преподавая новые, выработанные боями, тактические приёмы. Зато они идеально ходят Александровскими колоннами, словно на юбилейных парадах последних предвоенных годов.
– Алексей Алексеевич, у вас, извините, какое-то предвзятое отношение к гвардии, – обиделся за свои войска Безобразов.
– Не предвзятое, Владимир Михайлович, а реалистичное. Я ничего не имею против гвардии, но только хочу сказать, что её обучали по канонам мирного времени и с минимальным опытом фронта. Ну что ж, господин генерал-адъютант, через несколько дней немцы рассудят, кто из нас прав, а сейчас пройдёмте в оперативное отделение, где на большой стенной карте я покажу намеченный мною, и утверждённый генералом Алексеевым, участок ваших боевых действий.
– То есть, какая-либо полемика неуместна и всё за нас с Игнатьевым уже решено, – нахмурился Безобразов, но Брусилов проигнорировал его выпад, взяв указку и водя ею по карте.
– Господин генерал-адъютант, – официальным уже тоном, без дружественных ноток в голосе, произнёс главнокомандующий, давая понять, что именно он здесь всем руководит, а остальные должны беспрекословно подчиняться его решениям. – На этом участке вашим войскам предстоит сменить полностью вымотанный в боях Тридцать девятый корпус, – сурово, не терпящим возражений взглядом, оглядел прибывших генералов. – Помимо входящих в вашу группу: Первого гвардейского корпуса под командой дяди императора великого князя Павла Александровича, Второго гвардейского корпуса, а также гвардейской и армейской кавалерии, вам приданы для усиления опытные Первый и Тридцатый армейские корпуса. Чем вы недовольны, уважаемый господин Безобразов? Отчего у вас столь едкий вид лица? – поставил длинную указку к ноге, словно солдат винтовку.
– Не едкий, ваше превосходительство, а сардонический, – изволил пошутить главный гвардейский начальник. – И отчего мой вид должен быть не желчный, коли вы посылаете гвардию наступать по открытой и плоской, как доска, полосе Суходольских болот, затем велите форсировать глубокую реку с высоким и обрывистым левым берегом, на котором закрепился враг, сбить его и гнать по лесисто-болотистым дефиле до самого Ковеля. Этот гнилой участок реки Стоход с её широкой болотистой долиной неприятель может защищать малыми силами. К тому же у него преимущество в тяжёлой артиллерии и авиации, – недовольным голосом произнёс Безобразов. – Вновь повторится Сморгонь и от гвардии останется пшик.
– Вы ещё в бой не пошли, а уже запаниковали, – улыбнулся, отчего-то став довольным, Брусилов. – Где же ваш хвалёный гвардейский дух? – вновь ткнул указкой в карту. – Это уже не обсуждается, Владимир Михайлович. Ваша задача – свежей ударной массой прорвать фронт противника и взять Ковель. Всё! Гвардейская группа выдвинется между Третьей и Восьмой армиями. Гвардия – таран, а две названные армии станут обеспечивать главный удар с флангов. Дата наступления – десятое июля.
Недовольный Безобразов даже не остался обедать, сразу после совещания отбыв в свой штаб.
Гвардия 6 июля, как ей было предписано, сменила в заболоченных окопах 39-й корпус генерала Стельницкого и стала обживаться и готовиться к наступлению.
– Господин мастер любовных интрижек, – ввёл в задумчивость – почётно это или нет, своим обращением Гороховодатсковского Рубанов. – Коли возникла оперативная пауза с дамами и на фронте, то следует поднатаскать новобранцев по вопросу штыкового боя и привить хотя бы элементарные навыки действий при прорыве многорядных окопных полос, со всех сторон перевитых колючей проволокой. Уверен, Палыч им это не преподавал. Леонтий, – увидел проходящего мимо Сидорова. – Озадачь взводных и старослужащих передачей боевого опыта пополнению. Только Барашина к ним не подпускай. Тут же внесёт во вновь прибывшую солдатскую массу упадочническое настроение, хотя и георгиевский кавалер.
