Стас достал пиво и со звонким хлопком открыл бутылку о стол. Ева сделал безразличное лицо, будто ему не хочется, но Стас отследил, как тот сглотнул слюну. Взять пиво в поезд было делом принципа. Полизависимость Евы – проблема Евы.

«Пусть хоть с судорожным припадком падает. Сам себя в ловушку загнал, себя я удовольствия лишать не собираюсь», – подумал Стас и глотнул пива, которое тут же вспенилось и попало не в то горло. Стас хотел тихо откашляться с закрытым ртом, но пришлось выплюнуть на пол все и встать, а точнее, выпасть из-за стола и зайтись в кашле.

Остальные пассажиры, даже те, кто разозлился, что он заплевал проход, забыли про гнев и начали тревожно переглядываться. Только Ева сохранял абсолютное спокойствие. Когда Стас прокашлялся и поднял на Еву покрасневшее лицо, тот с демонстративным удовольствием отхлебнул пива, отставил обратно и расплылся в ухмылке:

«Возможно, у меня и полизависимость, но я свои проблемы держу под контролем, а про тебя так не скажешь», – Ева с красноречивым молчанием протянул пачку влажных салфеток.

«Я свою проблему решу до конца лета, так что не надо так ухмыляться», – Стас так же молча вырвал салфетку из пачки и вытер размазанные по подбородку слюни.

Через десять минут о происшествии все забыли, и только пассажиры с другого конца вагона, идущие к туалету, недоуменно смотрели на подсыхающую липкую лужу на полу.

Ева и Стас погрузились в документы. Подпись отсутствовала, но по художественным иллюстрациям, в которые автор, очевидно, вложил больше сил и таланта, чем в поиск информации, было ясно, что это работа Кирилла. Текст почти полностью состоял из воды и орфографических ошибок. Ева, морщась, осилил очередной витиеватый абзац, передал лист Стасу и перешел к рисункам. Вот они, несмотря на далекую от реализма прорисовку, несли на порядок больше полезной информации.

– Тебе не кажется, что это похоже на девочку из японских ужастиков? – спросил Ева, разглядывая пугающе диспропорциональное женское лицо, наполовину закрытое черными волосами. Оно белело на фоне черноты приоткрытого шкафа. На следующей картинке это же лицо, вопреки геометрии пространства, пряталось в ящике комода среди носков.

– Ага, – Стас мельком взглянул на рисунок. – Дух японского происхождения, походу. Там подобная херь за последние сорок лет знатно расплодилась.

– Как японский дух попал в Мурманск?

– В Мурманск? В город с незамерзающим портом международного значения? – Стас оторвался от отчета, и посмотрел на Еву, и сделал театрально удивленное лицо. – Действительно как, блядь?!

– Ясно…

– Не… в принципе… – Стас задумался. – В эпоху глобализации такой дух может появиться в любой части света, но японские корни тут по-любому.

Ева закивал и посмотрел на другие рисунки. Сектанты считали, что источник магии – нематериальный мир, некая ноосфера, пространство общечеловеческого сна, возникшее и питающееся душевной жизнью людей. Теория, по мнению Евы, трещала по швам, входила в противоречие со знаниями эзотериков о Пекле, с другими теориями и сама с собой, но отлично объясняла, почему темные духи и другие магические тела, похожие на монстров из локального фольклора, как грибы вырастают в любой точке планеты, стоит только снять попсовый фильм о чем-то подобном. И это было не корявое «их оживила человеческая фантазия» из детской сказки, цепочка закономерностей была длиннее и сложнее…

«Но, по сути, так и есть. Коллективное бессознательное задает макет формы, которую распечатывает магический принтер. И кракозябра на экране, и реальный дух появляются из одного места».

Было и другое объяснение, популярное и, можно сказать, официально признанное: новые духи появлялись, мелькали в поле зрения людей и из-за этого попадали в поп-культуру, но Ева считал это притянутым за уши.

«Приплыли. Философия, первый курс. Сознание определяет бытие или бытие определяет сознание? – Ева усмехнулся собственной мысли. – Кто бы думал, что эта абстрактная херота будет иметь для меня практический смысл».

Он собрался спросить, что думает Стас о происхождении магических тел, но решил не поднимать тему Секты.

– Надеюсь, Кирилл не обидится, что его дело мы отжали… – вместо этого сказал он и потряс банку, проверяя, сколько осталось от энергетика.

– Обидится, конечно, но что ты предлагаешь? Рожать, чтоб Кирюху не расстраивать? – Стас взглянул на Еву исподлобья холодным взглядом, с которым мог и забрать последнюю печеньку из общей миски, и на курок нажать. – Кстати, что у тебя с ним?

– В смысле? – от неожиданности Ева поперхнулся и чуть не повторил представление Стаса, но сумел откашляться сразу.

– Ну, я же вижу, что вы что-то мутите? Мутите и отчаянно это скрываете.

– Да ничего такого… – Ева пожал плечами и начал осторожно подбирать слова. – Он иногда помогает с оформлением, – Ева не стал уточнять, что речь идет об оформлении локальных рейв-вечеринок, но Стас понял, о чем он. – Но это типа секрет… Я вроде как дурная компания, и Маришка будет не рада, если узнает, что мы с ее братом тусуемся, тем более на рейвах…

– Я недавно с ней созванивался, – Стас, сам того не желая, кардинально сменил тему, вступив в топкое болото.

– Да?! – Ева оживился. – И как она? – «Она спрашивала обо мне?»

– Отлично выглядит, похорошела. – «Ей лучше без тебя».

– Какие у нее новости в Новосибе? – «Ну, так спрашивала?»

– Курирует наш филиал там. Она передавала привет. – «Ты остался в ее прошлом».

– От меня, надеюсь, привет передал? – Ева спрятал под стол дрожащие руки.

Роман Евы и Маришки был коротким и ярким. Они никогда не любили друг друга, просто им было весело проводить время вместе, и это время они провели в глубоком загуле, возможном, только когда в деструктивном порыве сходятся два зависимых. Расстались они хорошо, как два друга, которым настало время разъезжаться по домам. И все же при воспоминании о Маришке Ева чувствовал сосущую пустоту внутри. И это было странно, ведь Ева действительно не любил ее. Маришку любил Стас и никогда не признавался в этом даже себе, ведь помимо всех своих проблем она в юности пострадала на охоте и стала бесплодна. Стас винил себя в этой трагедии – трагедии в глазах Стаса, ведь Маришка не хотела детей, – чувство вины полностью вытеснило любовь.

Стас и Ева посмотрели друг на друга:

«Вот лучше б Секту обсудили».

«Да уж».

***

Ночью, когда пассажиры легли спать и очередь на умывание рассосалась, Ева, стараясь не разбудить Стаса, слез с верхней полки и прокрался в туалет в том конце, что дальше от проводника.

– Бля…

В нос ударил въевшийся в стены канализационный запах, от которого не спасало даже приоткрытое окно.

«Здесь не убирались с Миллениума», – подумал Ева и натянул на нос пыльную маску.

Он зачем-то посмотрел на потолок, будто опасаясь, что с него на голову что-то стечет, шагнул и вступил в лужу.

– Блядь… – Ева поджал губы от отвращения.

«Смотри под ноги, кретин».

Он решил не думать о происхождении лужи, просто постарался двигаться аккуратнее, чтобы вода – Ева совершенно безуспешно убеждал себя, что это просто вода, – не затекла в шлепки. Он закрыл дверь и подергал противно мокрую и холодную ручку.

– Су-у-ука… – Ева начал подвывать.

«Просто кто-то помыл руки и не вытер».

Убедившись, что замок сработал, Ева достал из поясной сумки гидрогелиевые патчи для глаз. По заверениям в магазине, они должны были помочь снять отек. Ева бросил обиженный взгляд в зеркало: проблемой был не нос, Глеб действительно отлично его вправил, и не синяк, а опухшие веки, которые превратили молодое симпатичное лицо в харю спившегося бомжа.

Держать патчи нужно было двадцать минут. Ева почистил зубы, побрился, вырвал лишний волос из брови и теперь торчал перед зеркалом, не зная, чем заняться. Было неприятно находиться в грязном туалете, но разгуливать по вагону с розовыми наклейками под глазами тоже не хотелось.