– Приветствую всех собравшихся, – начал сидящий напротив меня пожилой мужчина, и его лицо передёрнуло еле заметными помехами, а голова на долю секунды отклонилась влево. В детстве на мультимедийной стене я видел, как перед каждым публичным выступлением ассистент Лектора приносил ему стакан воды, а тот неизменно кивал ему и одними губами давал какие-то указания. По всей видимости, этот небольшой ритуал убрали при монтаже.

– Приятно видеть, что столько молодых людей, несмотря на аномальные для нашего региона холода, пришли меня послушать, – он слегка провёл костяшками пальцев левой руки по гладко выбритому подбородку. – И начать мне хотелось бы с вопроса, который, я уверен, хоть раз задавал себе каждый из присутствующих сегодня в этой аудитории. А именно, в чём смысл нашей с вами жизни?

Лектор, внимая заглушённым для голографического воспроизведения ответам слушателей, немного подался вперёд, но тут же изображение дёрнулось, и он оказался в прежнем положении – снова следы монтажа. На сосредоточенном мгновение назад лице, очерчивая треугольник морщин, проступила добродушная улыбка.

Я отправил в рот кусочек углеводного батончика – до приторного сладкий – и запил его водой.

– Вы находите смысл в продлении рода, но хоть один из вас может рассказать каким человеком был ваш прадед? Я более чем уверен, что всё, что вы знаете о своих не столь далёких предках, уместится в пару сухих предложений, а некоторые, возможно, даже с трудом вспомнят их имена. Несомненно, для ваших правнуков та многогранная личность, коей вы себя ощущаете, тоже обратится пожухлой фотографией в семейном альбоме и скупым набором слов, а лучшим напоминанием о вас будет одно из внезапно проявивших себя наследственных заболеваний. И даже это вскоре канет в Лету – не останется ничего, только намотанный на колесо сансары генетический код, который вам, как носителю, никогда и не принадлежал толком. Вы просто выполняете курьерский заказ – доставляете посылку от своего отца своему же ребёнку. И вместо желаемой оплаты вам отсыпят лишь горсть мелочи в качестве чаевых, которая будет бренчать в головах ваших правнуков, силящихся вспомнить ваше имя. Разве есть в этом смысл? Нет, это, как и многое другое, только отвлекает нас от его поисков.

Лектор прочистил горло.

– Сейчас я озвучу очень важный тезис – если вы уже нашли смысл жизни, то это совершенно точно западня. Вы просто выбрали лёгкий путь, попали на крючок как глупая рыба. Прошу, не стоит воспринимать это как оскорбление. Я и сам будучи в вашем возрасте цеплялся за что попало. Пост-религиозное общество во времена моего студенчества только формировалось. И сколько их было – молодых бунтарей, тащивших в себе тысячелетний груз заблуждений, чью-то нелепую архаичную фантазию о бессмертии, о существовании по другую сторону бытия. Как-то раз мои сокурсники даже уговорили меня принять участие в пикете против насильственной передачи в ведение государства одного крупного собора. Тогда, признаться, я нашёл это действо воодушевляющим. Сплочённые одной верой, они боролись за свои ценности до последнего, хоть и толком не осознавали их суть. «Избавьте нас от этих болезненных сомнений и вечного поиска! – вопрошали бунтари внутри себя, но их рот упрямо декларировал. – Руки прочь от христианских святынь!»

Я закончил с завтраком и поставил пустой стакан на стоящий у дивана журнальный столик.

– Если человек в конце концов преодолевает минное поле из заблуждений и всё-таки осознаёт отсутствие всякого смысла своего существования, он приходит к тому, что нужно провести остаток жизни получая от неё удовольствие. Ловит себя на мысли, что единственное здравое решение – это праздно шатаясь по свету, получать новые знания и впечатления, ощущения и эмоции, отгораживаясь тем самым от тщетности бытия. К сожалению, преуспевают в этом немногие, большинство же просто не может позволить себе насладиться вдоволь всеми благами мира и попадают в порочный круг, где их видение «правильной жизни» не соответствует повседневной реальности. Заканчивается всё тем, что они, либо закрыв глаза на истину, возвращаются на своё минное поле, либо не в силах принять заведомо ложный смысл, выбирают вечный покой в деревянном ящике на глубине шести футов.

Лектор выдержал паузу.

– Вся проблема человека в том, что он не может полностью осознать отсутствие какого-либо смысла жизни. Понять это проще простого, вот сейчас я говорю, и вы понимаете, может, не воспринимаете меня всерьёз, но понимаете. До полного же осознания тщетности бытия нужно преодолеть огромную пропасть, преодолеть саму человеческую природу, которая отвергает подобные мысли, препятствует тому, чтобы они закрепились на подкорке. У каждого из нас есть предохранитель, и он срабатывает на разрушительные умозаключения, запускает механизм, что поглощает и переваривает всё, что мешает человеку жить в гармонии со своими иллюзиями.

Представьте себе горстку людей на поле боя. Отовсюду звучат автоматные очереди, снаряды то и дело разрывают землю, кругом горящие остовы машин, глаза застилает пыль. Каждый из этих людей не задумываясь бросится искать безопасное место: заползёт в окоп, прыгнет в яму или укроется за баррикадой из мешков с песком. Примерно то же самое происходит, стоит только человеку столкнуться с отсутствием смысла жизни – он прячется. Прячется за религией, семьёй, призванием. Одно укрытие приходит в негодность – ищет другое. Жизнь вне укрытий он себе даже вообразить не может.

Лицо пожилого человека вдруг потеряло всякую выразительность. Он снял очки и отсутствующим взглядом упёрся в сплетённые в замок пальцы рук перед собой.

– Когда мой предохранитель дал сбой, я ощутил твёрдую уверенность в том, что хочу быть честным с самим собой. Но если сперва я сознательно удерживал эти болезненные мысли при себе, будучи уверенным, что смогу подняться под их грузом и вырасти в нечто большее, чем просто человек, то вскоре осознал – мне с этим не справиться. Почти целый месяц я не выходил из своего дома. Большую часть времени просто лежал, ожидая, когда наконец придёт понимание того, как мне жить дальше, но дни проходили один за другим и не приносили никакого утешения. Мысли повторяли друг друга и только лишь угнетали. Они крепко прижимали моё, тогда ещё молодое и здоровое тело к кровати. Держали за горло, чтобы я не мог проглотить ни единого кусочка пищи. Я почти не спал, лишь иногда, совсем обессилев, выхватывал из наступающего утра пару часов забвения. При всём этом происходящее со мной меня не пугало. Я знал, чем это должно закончиться и будто бы даже не противился всё ближе и ближе подбирающейся ко мне смерти. По ночам она смотрела на меня из угла погружённой во мрак комнаты и ядовито скалила зубы, а я улыбался ей в ответ. Я знал, рано или поздно смерть заберёт меня и всех ныне живущих, обрушит города, высушит океаны, а когда придёт черёд солнца – погасит и его лёгким движением пальцев. Всё это неизбежно, и сопротивление ни к чему не приведёт.

Я был почти уверен, что в тот момент в аудитории стояла гробовая тишина. Почти такая же, как сейчас в моей гостиной.

– В одну из ночей я, к своему удивлению, провалился в глубокий сон, а когда очнулся, то вдруг обнаружил, что во мне осталась малая толика жизни. Поднявшись со своей постели, я взглянул на ком одеяла, сбитую простыню и дырявую от бесконечных ночных ворочаний наволочку на подушке и тут же развернулся и вышел из спальни. Мне хотелось оставить всё как есть, но при этом было ясное понимание того, что если ничего с этим не сделать, то я и дальше буду тащить за собой лишь беспорядок и своё нездоровое, пульсирующее уничтожающими мыслями сознание. Я вернулся и бросил последние силы на то, чтобы сменить постельное бельё. Самые простые действия давались с трудом: я убрал простыню, сдёрнул пододеяльник, вытряхнул подушку из наволочки, постелил новый комплект. Ещё недавно отражавшая моё бессилие, угнетавшая меня своим видом кровать пахнула свежестью, новой жизнью. Я тотчас же сгрёб всё грязное бельё в кучу, вынес на задний дворик своего дома, кинул в выложенный из камней очаг для барбекю, облил керосином и поджёг. Как только оранжевые языки взвились в небо, я снял с себя всё исподнее и тоже кинул в огонь.