– Ты приветствовал меня словом. Будто рад со мной познакомиться. Хотя и думаешь, что с моим признанием тебя убьют.

Солин встретил её взгляд не мигая:

– Вот именно.

***

– И всё-таки они ничего не смыслят в еде. Вообще, кто им сказал, что эльфы любят сладкое? Этот их ужасный сахар совершенно не то же самое, что нектар и пыльца… Неудивительно, что они толстые и злые. Если бы я ел такое каждый день всю жизнь, тоже бы озверел.

– Зато, может, вырос бы, – прищурилась Тария. – А вдруг всё дело только в питании? Представляешь, если бы мы сравнялись с ними в размерах… Кто бы тогда ещё кого боялся!

– Ой, нет! Даже ради окончания войны я не начну есть дохлятину. Есть принципы, которыми невозможно поступиться!

– А в доме Первоцветов готовят круассаны с медом?..

Тария поддалась искушению и растворилась в легкой болтовне. Было так приятно вспоминать о родине… Разговаривать с кем-то, чей глаз не больше всей твоей головы. Не чувствовать запахи чужого огромного тела.

Когда-то ей казалось, что мир с людьми возможен. Теперь за эти мысли ей хотелось дать пощёчину себе прежней.

– … а потом они подожгли Древо. Если бы не предчувствие Клариэля, мы были бы там, внутри. И всё же не все спрятались достаточно хорошо… И я – тоже. Я хотел быть ближе к Древу, хотел видеть их лица, запомнить и отомстить… Я не подумал, что дым будет таким едким и его будет так много. В общем, меня выкурили, как какую-то пчелу.

– Давно ты здесь? – Тария подвинулась ближе к Солину и положила ладонь ему на руку. Её глубокие царапины не зажили и некрасиво бугрились на гладкой полупрозрачной коже. Солин с трудом отвёл от них взгляд и сжал зубы.

– Не знаю. Меня долго держали на нижних ярусах, а там совсем теряешься во времени. Но думаю – долго. Слишком долго. Я… прошёл свой путь.

– Не говори так, – Тария отпрянула, – я не могу остаться здесь одна!

– Возможно, это тоже скоро кончится, – Солин посмотрел ей прямо в глаза, – если они не найдут то, что ищут. Ты уверена, что рассказала всё правильно?

Тария вздохнула.

– К сожалению, скорее всего, да. Я могла что-то немного напутать, но… я слишком хорошо помню Колыбель. А этот Матей… мне никогда ещё не доводилось иметь дело с таким, как он. И дело даже не в порезах, он…

– Тсс… – Солин прижал палец к губам, – не надо. Я понимаю. Но всё же рад, что не доживу до того дня, когда люди найдут Колыбель.

Тария ничего не успела ответить, даже если бы нашлась, что сказать. Но они оба уже слышали тяжелые шаги в коридоре. Она посмотрела на Солина, прикоснулась ладонью ко лбу, а затем – к сердцу.

– И я не забуду тебя, Тария из Дома Благодати.

***

Полуголый мужчина съежился на неудобном стуле, больше всего на свете желая исчезнуть из этого проклятого места. Но чуда не случилось, и приходилось слушать этот вкрадчивый, но холодный голос, от которого отчаянно знобило.

– А знаешь, зачем на допросах раздевают людей? Чтобы оценить масштаб работы. Не все пытки одинаково эффективны. Ты не поверишь, но есть люди, готовые перенести парочку переломов, и даже лишиться нескольких пальцев, но не сказать правду. У меня как-то был клиент, который, оставшись без глаза, всё равно мне наврал. Нет, друг мой. Допрос – это искусство. Нужно найти что-то, что будет слишком дорого для тебя, чтобы этого лишаться. У каждого есть свой предел, и моя задача – найти его ещё до того, как я приступлю. Отмывать кровь утомительно, как и долго возиться с тобой. Да и проверять твою ложь может оказаться накладно…

– Прошу, – проскулил мужчина, – я не предавал короля!

– Все так говорят. Но предательство – это не такое простое понятие, как принято считать. Повар мог бы предать короля, подсыпав ему отравы или приготовив несвежее, и тем самым помешать государственным делам. Казначей предает короля, когда ошибается при подсчете налогов. Крестьянин предает короля, когда ленится и губит свой урожай…

– Я ничего такого не делал! Прошу вас! Я ни в чем не виноват! – голос мужчины сорвался на визг.

– Грубо перебивать человека, который рассказывает тебе важные вещи. И неразумно перебивать того, кто собирается тебя пытать. – Матей назидательно поднял указательный палец вверх, а потом задумчиво посмотрел на него. – Пожалуй, в наказание я лишу тебя пальца. Чтобы ты помнил этот урок.

– Нет! Нет, прошу вас! Я ювелир! Я работаю руками! Не оставляйте меня без пропитания!

– И всё ещё слишком глуп… Поразительно, как некоторые люди не умеют воспринимать реальность. Тебе нужно беспокоиться о своей жизни, а не о работе. Но раз уж ты настаиваешь… И заметь, не я начал этот разговор! Наверное, тебе просто хочется облегчить душу. Не томи себя, расскажи о своем ремесле. И не забудь упомянуть об алмазах графа Дидье.

Пленник побледнел и перестал дергаться.

– Скажи, ведь ты сразу понял, что они не местные? И не надо отпираться, ты же профессионал. Увидев иностранную драгоценность, ты, конечно, как верноподданный своего короля, попросил у графа документы на камни. И что же он тебе ответил?

Ювелир открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. И совсем по-рыбьи выпучил испуганные, почти бесцветные глаза.

– Вот видишь, ты опять молчишь… Ну кто после этого упрекнет меня в отсутствии терпения? Пожалуй, я приступлю. И поверь мне, в следующий раз ты замолчишь, только если я засуну твой отрезанный палец тебе прямо в глотку.

Истошный крик эхом отскочил от стен. Но Матей с ножом в руке прошёл мимо ювелира и открыл дверь камеры.

– Я уж думал, вы никогда не придёте. Учти, кровь бы сам отмывал. И стул, если бы этот слизняк обгадился. Возвращайся через час, за это время мы управимся.

Матей, отпустив подчиненного, вернулся на свое место, но уже не один.

– Ну же, хватит слёз. На твоё счастье, у нас появились более чистые и эффективные методы работы. – Матей повернулся к новоприбывшему. – Зафиксируй страх, который он испытывает, только пусть боится теперь не пыток, а предать короля, так же сильно. И всю любовь, какую найдешь, преврати в любовь к его величеству.

– Даю слово, – улыбнулся Солин, – после моей работы он при виде вашего короля будет писаться от восторга.

***

Ювелир широким легким росчерком подписал признание. Он улыбался, глаза его блестели.

– Я так рад, что всё рассказал! Это такое счастье – наконец облегчить душу. Меня так терзала вина перед нашим королем, и сейчас я готов принять любое наказание. Даже моей жизни не хватит, чтобы искупить мой грех!

– Ну что вы, – поморщился Матей, – хорошие мастера на дороге не валяются. Королю вы куда полезнее будете живым. За вашу провинность мы конфискуем часть вашего имущества, а также обязуем вас сделать несколько одолжений его величеству.

– Все что угодно!

– Угодно, угодно… Не успеешь оглянуться, как настанет пора осеннего бала. Королеве не помешают новые украшения. Изъятые у графа Дидье алмазы вполне подойдут… Кроме того, мы проверим все наводки из вашего признания. Если они подтвердятся, вы подпишете ещё несколько бумаг… Ну а сейчас вас проводят к выходу. Король милостив, и вам никогда не следует забывать его доброту.

Стражники под руки выволокли ювелира, который всё продолжал лепетать слова любви и верности короне.

– Я надеюсь, он успокоится потом? Или до конца жизни останется таким дегенератом?

– Обижаете, – вскинул брови Солин, – восторги улягутся за пару часов. Это так, побочный эффект и последствия пережитого страха.

– Что ж, в таком случае – благодарю за работу. И прошу прощения, что вам временно пришлось переехать в темницу. Как там наша гостья?

Солин помедлил с ответом.

– Всё ещё не готова к предложению его величества.

– И мы пока не готовы его сделать, – пожал плечами Матей, – сначала нужно убедиться, что она не наврала. Неужели мы действительно найдем эту гребаную Колыбель?

Солин немного нахмурился от пренебрежительного тона, но благоразумно решил не обострять диалог.