Но в плотном, тяжелом сумраке ничего не изменилось и не пошевелилось.

«Разве бывает так, чтобы родной дом не вызывал никакой реакции?»

Мужчина, обогнув строение, осторожно заглянул в окно.

Его восприятие комнаты было таким же равнодушно-серым. Через эту призму обстановка казалась особенно убогой: давно не беленная печь, кривоватая деревянная мебель, беспорядок.

На потёртых шкурах на полу расположились два человека: мужчина и женщина. Мужчина пытался одеваться, но женщина мешала ему, играючи отнимая вещи и прижимаясь обнажённой грудью то к руке, то к спине любовника.

– Драгана, прекрати! – почти строго сказал мужчина. – Ты же знаешь, Горан скоро вернётся.

Женщина отпрянула и капризно надула губы.

– Так рано он может вернуться только без добычи. А значит, так ему и надо! Пусть знает, что я всё ещё желанна для других. Может, хоть это заставит его больше стараться.

Мужчина в ответ лишь усмехнулся, продолжив одеваться.

Авантюрин стоял, замерев, с широко открытыми глазами. Среди эльфов адюльтер был делом совершенно неслыханным. И, пусть он ещё и не был женат, наверное в такой ситуации он бы почувствовал…

Боль!

Боль накатила так внезапно и сильно, что Авантюрин упал на колени. Собрав волю в кулак, он оглянулся в поисках источника, но вокруг было всё по-прежнему темно и безжизненно. Зато внутри эльфа кипела такая горючая смесь из злости, боли, обиды и ревности, что Авантюрин не выдержал и со спазмами исторг из себя всё, что ел за последние сутки.

Ему было так плохо, что он не видел, как Горан отошёл от окна и вернулся к окраине леса, дождавшись, пока любовник его жены отправится восвояси, и только после этого вернулся домой.

Драгана расчёсывала блестящие черные волосы. Вокруг неё царил всё тот же беспорядок, и было ясно, что горячим ужином встречать мужа она и не собиралась.

– Что, опять ничего не принёс? – В вопросе было столько яда и презрения, что Авантюрин содрогнулся. Горан невозмутимо подошёл к печи и разжёг огонь, собирая нехитрые припасы для приготовления постной похлёбки.

Жена следила за ним с нарастающим раздражением. Её злило, что он пришёл с пустыми руками и что не обращает на неё никакого внимания.

– Да чего же ты никчёмный, – процедила она, – уже вторую неделю ничего: ни эльфов, ни хотя бы мяса. И как меня только отдали за такого неудачника!

– Тебя отдали за того, кто единственный во всей округе не знал, сколько мужчин перебывало у тебя под юбками, – холодно отозвался Горан.

Драгана вспыхнула.

– Приблуда! Кто бы у меня ни был, они хотя бы знают, что можно сделать с женщиной. А ты ни на что не годишься и в этом смысле тоже!

– Просто меня не привлекают проторенные тропы. Не вижу смысла соваться туда, где до меня побывали толпы. И я уже не приблуда, а муж дочери старосты, верно? Уж поверь мне, если бы я мог, с удовольствием сдал бы тебя обратно, волоком за волосы бы к отцу притащил…

Перебранка продолжалась, а на холодном каменном полу от каждого пропитанного злостью слова корчился Авантюрин, не замечая, как его опутывает чёрная склизкая плесень.

***

На следующий день Горан добыл на охоте оленя. Обессиленный Авантюрин надеялся увидеть или хотя бы почувствовать радость от добычи, но ощутил лишь пепел горечи.

Чуть позже стало ясно почему. Драгана не обрадовалась мясу. Упрекнула в том, что Горан попортил шкуру, и заметила, что олень мелковат, «как и всё остальное у тебя».

– Хотя чему я удивляюсь? Ты ничего не можешь сделать нормально. «Неудачник», – сказала она и вышла из дома, отправившись к родне в гости, чтобы её вдруг не заставили помогать с разделкой туши.

А Авантюрин впервые в жизни испытал почти непреодолимое желание ударить женщину. Это было так гадко и отвратительно, что он со стоном обхватил себя руками.

Горан методично и не торопясь разобрался с добычей. Пообедал похлебкой, на этот раз с мясом, не получив, впрочем, никакого удовольствия от еды. Вышел во двор и долго смотрел на тусклое серое небо, усыпанное бесцветными звездами.

– Не знаю, как ты это сделал, но знаю, что ты ещё здесь, мелкий ублюдок. Я снова чувствую. Ты думаешь, сделал мне одолжение? Да будь проклят день, когда я тебя встретил. Посмотрим, надолго ли тебя хватит.

От холодного и злого голоса у Авантюрина на голове зашевелились волосы.

Честно говоря, он тоже не знал, надолго ли его хватит.

***

Через пару дней Авантюрин понял, что наблюдение за Гораном приносит только нестерпимые муки и ничего больше. И что ему нужно вернуться обратно во мрак и попытаться найти хоть что-то живое в душе охотника. Что-то, с чем можно начать работать.

Впрочем, от боли это не спасло. Даже когда он не видел, что происходило с охотником, его постоянно мучили злость, ревность, обида, отчаяние, страх.

Если бы всё было как раньше, эти чувства были бы не внутри эльфа, а рядом, на виду. И он без труда бы выкинул их в Пустоту. Но как раньше не было. Поэтому он не имел ни малейшего понятия, что ему делать. Оставалось лишь надеяться, что если он сможет навести порядок, то у него получится открыть портал и сбежать.

Авантюрин взял за правило блуждать по сознанию Горана по ночам. Потому что корчиться от боли во мраке, когда ты даже не понимаешь, что происходит, оказалось совсем невыносимо.

Через несколько дней Авантюрина посетила внезапная мысль: а почему он стал проводником только плохих эмоций? Почему ничто не приносит Горану радости?

Твердо решив найти ответы на эти вопросы, Авантюрин, уже начавший немного ориентироваться, быстро прошёл по сознанию охотника, не пытаясь разглядеть жизнь в окаменевших уродливых фигурах, а сразу направился в глубины памяти.

Здесь было немногим лучше.

Стеллажи, обыкновенно пыльные у других людей, у Горана были сплошь покрыты чёрной гнилью. Маслянистая мерзость густо растеклась по воспоминаниям, делая их одинаково противными.

Превозмогая брезгливость, Авантюрин наудачу сунул руку в первый попавшийся стеллаж. Гниль, жирно чавкнув, неохотно отдала маленький потёртый томик.

Сдержав рвотные позывы, эльф протёр книгу. Воспоминания оказались детскими. Картинки медленно оживали под умелыми пальцами мага, хоть и отказались стать цветными.

Маленький мальчик, едва начавший ходить, вперевалку ковыляет к красивой молодой женщине, держа в руках цветок. Он улыбается и неловко протягивает подарок, а женщина внезапно чихает.

По всей видимости, у неё аллергия.

– Что ты принёс, идиот! – внезапно кричит она, зло вытирая навернувшиеся на глаза слезы. – Брось это немедленно!

Мальчик ошеломлён и напуган. Напуган настолько, что не успевает разжать ладошку так быстро, как хотелось бы матери. За что немедленно получает оглушительную пощечину, от которой дергается голова, а на щеке загорается алое пятно.

«Цветы – это плохо» – таким выводом заканчивается воспоминание.

Содрогнувшись, Авантюрин отбросил томик, как ядовитую змею. Снова запустил руку в гниль и открыл новый эпизод, даже не протерев его.

Воспоминание начинается с чувства голода. И восхитительного аромата мясной похлебки, от которого сводит живот, а рот наполняется слюной.

Маленький Горан крутится вокруг стола, на котором стоит котёл с ужином. Мать куда-то вышла, но оставила на самом видном месте длинную деревянную ложку.

Ведь нет ничего страшного в том, что он немного попробует?

Дальше воспоминание становится сумбурным. В нем зафиксирован гневный окрик, сильный испуг, опрокинутый котёл, ожог, а затем и порка от отца за испорченный ужин.

«Быть невоздержанным в еде – большой грех» – огромными буквами выведено кровью в конце томика.

От неровного почерка и черных липких пятен на грязно-буром шрифте Авантюрина замутило. Его бы вывернуло, но он уже слишком давно ничего не ел и не пил.

Вдох. Пауза. Выдох…

Вернувшись на смотровую площадку, эльф застал очередную ссору супругов. Авантюрин зажал уши, чтобы не слышать перебранку, но это не спасало от пульсирующей боли.