Вечно он ведёт себя странно. С самого первого дня Драгана невзлюбила мужа. И даже не потому, что он был не из местных, и не потому, что отец спихнул её с нарушением всех обычаев, не сыграв толком свадьбу.

Горан не улыбался в ответ на её улыбки, не горел страстью в её постели. Был вечно хмур, но самое противное – молчалив. Никогда нельзя было предугадать, что у него на уме. Совершенно не похож на всех знакомых ей мужчин, и это сводило её с ума.

Перепробовав разные способы добиться внимания, теперь она гуляла от него почти в открытую. Вся деревня знала об этом, и Горан просто не мог не замечать. Но – ничего не делал. Будто она пустое место для него и не достойна даже ревности.

Только в последние дни он начал хоть как-то реагировать на неё, пусть даже это и выражалось в скандалах. А теперь вот хохочет. Над чем? За эти годы она вообще впервые видит, как он улыбается. Странно – раньше ее бесило вечно каменное лицо, но видеть его веселье оказалось еще более раздражающим.

Внезапный смех прекратился. Горан подошёл к ней вплотную, прищурил глаза.

– Завтра я уеду.

Драгана пожала плечами. Ну конечно, уедет – эльфа же надо продать. И чем ближе к столице отправится муж, тем больше денег получит.

– Я составлю список, что надо привезти с ярмарки.

– Ты не поняла. Завтра я уеду насовсем.

Драгана вспыхнула. Так вот, значит, как? Теперь, когда он наконец при деньгах, она ему больше не нужна?

Отец перестал возиться с ней, как только родился брат. Сречко бросил её ради Милки, хоть и обещал жениться. А уж сколько было других, уже после него! Все они клялись, что она, Драгана – лучшая. Самая красивая, самая желанная. И все её бросали.

А Горан?.. Приблуда без роду и племени. Такую обиду она стерпеть не могла.

– Не посмеешь! Я всё скажу отцу, и тебя приволокут обратно! Нет такого закона, чтобы мужу не заботиться о жене. Только смерть тому причина!

Горан схватил её за волосы чуть пониже затылка, слегка потянул назад и улыбнулся. Улыбка больше походила на оскал: глаза остались злыми, обнажились только ровные, крепкие белые зубы.

– А есть такой закон, чтобы жене пускать к себе под юбку половину деревни?

– А что мне оставалось делать, если тебе там совершенно не интересно?

Драгана не шевелилась, чтобы ненароком не дернуть головой. Муж держал её крепко, но не больно, пристально глядя. Вместо привычного равнодушно-рыбьего выражения сегодня его взгляд был твёрд и яростен. Внезапно Драгана почувствовала, что возбуждается. Будто поняв это, Горан усмехнулся.

– Так вот чего тебе не хватало все эти годы? Сказала бы, что любишь пожестче, это не сложно.

Он отпустил её волосы и слегка оттолкнул от себя. Драгана покачнулась и отвернулась. Отчего-то на щеках выступил яркий румянец.

– В твоих интересах будет доказать всем, что я умер. Быть вдовой не зазорно, но, если люди узнают, что я тебя оставил, никто тебя не пожалеет. Всем известно, что ты блудница, даже твой отец не станет позориться и пытаться привести меня назад. Если тебе повезет, когда-нибудь в деревне появится очередной дурачок и тебя снова выдадут замуж. Ты красива, и, если будешь разумна, всё у тебя сложится хорошо.

Почувствовав дрожь в коленях, Драгана опустилась на шкуры. Глаза стали мокрыми. Ненавидя себя за слабость, срывающимся голосом она спросила:

– Почему? Почему ты пришел тогда, и почему уходишь сейчас? Зачем было это всё?

Горан долго молчал перед ответом.

– Я запутался. Забыл, что значит – быть живым. А теперь… мне нужно взыскать несколько долгов кое с кого. Но тебе я больше ничего не должен.

Горан спокойно подошел к печи, положил себе еды. Драгана отвернулась, пряча слёзы.

Странно… она так долго ненавидела мужа, но сейчас мысли о том, что он навсегда исчезнет из её жизни, не вызывали облегчения.

Ей казалось, что всё в очередной раз разваливается на куски.

***

– Так и будешь молчать?!

Авантюрин, поддавшись досаде, ударил кулаком по прутьям клетки. Горан и бровью не повёл, а вот ушибленная рука отозвалась болью. Эльф зашипел.

Поначалу он принципиально не собирался разговаривать с охотником. Да и было не до того: временами ему казалось, что он вот-вот умрёт.

Но силы постепенно возвращались. Сначала его перестало тошнить от подслащенной воды. Заметив это, Горан начал делиться с Авантюрином своей едой. И хоть человеческая пища не шла ни в какое сравнение с кулинарными шедеврами Флоры, силы она восстанавливала не хуже.

Когда физическое недомогание отступило, Авантюрином овладели муки совсем другого рода.

Сколько уже прошло времени? Что думают его родные? Увидит ли он снова маму? Как отец выкрутится перед Советом и объяснит пропажу?

Эти и многие другие вопросы не давали Авантюрину покоя. Он стал очень плохо спать: вместо тяжелых, полуобморочных снов пришли другие, полные тревожных картинок.

Вот Совет догадывается, куда делся Авантюрин. Но наказывают почему-то не отца. Связанная мать плачет, а старейшины решают её казнить.

Хвала Природе, до сцены убийства Авантюрин всегда просыпался. Весь в поту, с мольбами о помиловании на устах и мокрым от слёз лицом.

В других снах ему удавалось вернуться домой, но отец с позором изгонял его из семьи. Неудавшаяся невеста Агара с хохотом смотрела, как Авантюрин уходит в лес, и желала ему там умереть, попав в сеть какому-нибудь пауку покрупнее.

Как бы то ни было, хоть кошмары происходили только в его голове, предельно ясно: прежняя жизнь кончена. Он не сможет просто так вернуться домой и сделать вид, что ничего не случилось.

От этого неопределенность и молчание Горана тяготили вдвойне.

– Куда ты несешь меня?

Авантюрин пытался сделать свой голос грозным и требовательным, но вышел только жалкий писк. Заданный уже в тысячный раз вопрос вдруг оказал эффект.

Клетка перестала раскачиваться в такт шагам. Горан тяжело вздохнул и спросил:

– Если я тебе отвечу, ты перестанешь буянить и донимать меня?

Не веря своим ушам, пленник осторожно кивнул.

– Мы идём в королевский дворец. Был бы ты обычным эльфом, я бы продал тебя на базаре. Но ты эмпат, и за тебя дорого дадут Особые королевские.

– И что потом?

– Потом ты расскажешь им, где находится Колыбель. И тогда война будет окончена.

– Какая война? И что такое Колыбель?

Горан усмехнулся.

– Хорошая попытка. Но я тебе очень не рекомендую прикидываться дурачком перед особистами – эти ребята не любят шутить. А методы их работы тебе сильно не понравятся. В сравнении с тем, что они будут делать, то, что ты пережил во время связи со мной, покажется тебе детским лепетом.

– Но я правда не знаю, что такое Колыбель!

– Ну да. А моя жена – святая невинность.

Устыдившись, что выдал что-то личное, Горан схватил клетку и пошёл дальше. Но даже его шаги выдавали, как он сердит. Авантюрину стало не по себе – ведь он стал невольным свидетелем очень многих унизительных сцен. Мало того что вряд ли их было приятно проживать – знать, что кто-то всё это видел, наверное, ещё хуже.

– Мне жаль.

Горан остановился и резко опустил свою ношу на землю. Авантюрин не успел сориентироваться, и его сильно приложило о прутья.

– Чего тебе жаль? Да ты и понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти.

– Ну… кое-что в несчастливых браках я понимаю.

Горан громко хмыкнул.

– Ну да, конечно. Эльф, эмпат – и знаток неудачных отношений. Пытаешься вызвать у меня сочувствие? Не выйдет, я слишком много о вас знаю. Больше, чем ты можешь представить.

Авантюрин молчал. Эльфы ушли из этого мира почти тысячу лет назад. Неужели у людей бывает настолько долгая память? Сколько человеческих поколений сменилось с тех пор?

Да, иногда эмпаты заглядывают в этот мир, раз кто-то из людей занимается охотой. Но разве случайные встречи могут дать хоть сколько-то верное представление о культуре современных эльфов?

– Война с вами всегда была утомительна… Но, когда стало известно про Колыбель, все словно с ума посходили. Никаких перемирий, переговоров. Невозможно войти в лес и быть уверенным, что вернёшься обратно. Невозможно лечь спать и надеяться, что проснёшься в своем уме. Поступая на службу, я думал, что сделал правильный выбор. Думал, что идеально подхожу. Если бы я только знал, чем всё кончится… Но судьба – удивительная вещь. В каком-то смысле справедливо – ты исправил то, что сломали во мне из-за эльфов. Но не думай, что тебе это поможет. Я больше не хочу принимать участие в идиотском противостоянии. Слишком много у меня отняли, и самое время наверстать упущенное.