Когда любовник пришёл, принцесса ждала голая и распаренная. Виктор обнажил могучий орган, перешагнул бортик и навис над ней. Она сделала всё так, как он и просил. Тогда Виктор поднял невесомую фигурку перед собой, налил в руки геля и начал массировать шею, грудь, бёдра. От его прикосновений тело испытало оргазм без проникновения. В голову ударил алкоголь, мышцы налились силой. Зрение обрело четкость, и привычные вещи разукрасились в кислотные цвета. Хотелось чувствовать его внутри.

После Виктор на руках отнёс её в кровать. Греясь теплом камина и телами друг друга, любовники соединились. Время растянулось. Катерина чувствовала каждую клеточку на его теле, растворилась в запахе. Пропал дом и лес. Остался тактильный контакт.

К рассвету истощенные они говорили до бесконечности. Катя вскрыла тайники души, на мгновение сняла личину принцессы и предстала капризной девчонкой, мечтающей о собственном замке. Слёзы лились, и не осталось сил остановить водопад жалости к себе. Но Витя её не осуждал и не смеялся. Прочувствовал.

***

Зеркало пошло кровавыми трещинами, мироточит. Неровные кусочки осыпались, блестят на плитке. ОНО десятилетиями видело страх, впитывало боль узников, и готово разделить со мной негатив. Нужно сосчитать кусочки, закопать в землю, но я не верю в приметы. Не будет семи лет страха перед неминуемым. Все, кто мне дорог гниют на погосте.

Любуюсь самым крупным осколком. Сколот, искажает. В отражении труп с угольно-черными яблоками глаз. Он что-то шепчет бескровными губами. Молится лукавому?

Острые грани режут ладонь, пускают грязную тёмную кровь. Кончик вгрызается в мягкие ткани, ползёт к вене. Острие ускоряет ход, вычерчивает гиперболоид. Я не чувствую боли. Лишь нарастающий жар в предплечье. Осталось недолго…. Три-пять минут… Жизнь уйдет из вены.

Кусочек-отшельник повис, схваченный болтом при попытке побега. Он, преступник, лжёт: это не моё лицо! Демон больше не прячется.

Беру осколок тоньше: великолепный нож для свежевания. Вычерчиваю кровавую полосу по овалу лица. Болевой шок, мой союзник, парализует нервные окончания. Оголённые мускулы играют, доказывают, что способны на гримасу. Вишнёвая жидкость пряная, солоноватая, жжет губы.

Дверь покидает косяк. Они пришли! Я не вернусь в клетку!!! Медленно поворачиваюсь, улыбаюсь мускулами. Рука ныряет в огонь газовой колонки. Пламя бежит гуськом от кисти и выше, по локтям, плечу и шее. Осязаю запах плавящихся волос. Кожа плавится и сворачивается, словно береста. Радужка глаз разжижается, поглощая зрачки.

***

– Кис, кис, кис! Ну, ты где, глупыш? Снежоок! Снежооок!

Белокурая полненькая девчонка неуклюже рыскает по пояс в траве. Плотные колосья полевой травы колышутся от тёплого летнего ветра. Анютка потеряла любимого котенка.

У бабушки на хозяйстве проживает целый зоопарк: куры, несколько гусей, две ленивых хрюшки и престарелый дворовый пёс, редко покидающий будку. А любимица, беленькая кошка Анфиса, чуть больше месяца назад окотилась.

Пятеро маленьких проказников жили в сенях: два рыженьких, два черненьких и один белоснежный, как мама. Любимец. Маленькая Аня дала ушастому питомцу имя – Снежок. То, о чём малютка мечтала жаркими июльскими деньками.

– Кис, кис, кис!

Вскоре котята оторвались от материной груди. Любопытные питомцы познавали большой мир. Вначале осторожно, потом смелее.

Проснувшись утром, девочка не нашла Снежка. Облазила сени, двор. Миновала фруктовый сад, полакомившись большой спелой грушей. В огороде, уходящем в горизонт, среди грядок капусты мелькало белое тельце. Обрадовавшись, пухленькая девчушка побежала ловить непоседливое животное. Заблудился, глупыш.

Послышался жалобный писк. Клубок прокатился по борозде, скрылся за капустными листьями.

Одёрнулась. Мерзкий симбиоз клубящейся гадюки и задних лапок котёнка кружился в страшном танце. Сочащиеся ядом клыки впились в худые бока между рёбер. Котёнок жил, пищал, пока змея поглощала заживо. Кольца сжимали тело, яд отравлял органы. Девочка завизжала, упала, руками отгребая подальше. Страх парализовал, но ненависть к ползучей твари оказалась сильнее. Кочан капусты полетел в клубок. Попала: писк прекратился. В траве осталась голова котёнка с безжизненными глазами и ртом, застывшем в последнем писке.

Кошмар растворился. За годы жутких сновидений Аня выучила сценарий до мелочей, но завтра, закрыв глаза, вновь окажется там, в огороде, где горизонт сливается с небосводом. На часах половина четвёртого. Сон ушёл с холодным потом и не вернётся к утренним сумеркам. Девушка поворочалась на мокрой подушке, отдала дань слабости. Затем укуталась в халат и на цыпочках пробралась на кухню. Горячий чай разбудит мозг. Из комнаты матери слышится храп. Приглушённый, похож на смех старика. Замерла. Только бы не проснулась!

Нехотя заскрипел винчестер, не желая просыпаться в такую рань. Экран встретил приветствием и заставкой неестественно голубого неба и зелёного луга. Нельзя природу раскрасить китайским фломастером! Но это она с собой. Достала из-под кровати коробку с тетрадями. С просони не помогали ни очки, ни дымящий чай. Строчки в дневниках ходили волнами, плясали загадочный танец. Самбо страсти и отчаяния.

13 апреля 2007 года

Здравствуй мама. Праости что долго ни писал. Мне была не да этого. Я живу в детскам детском доме. Мне не нравица это место. Д ом очинь большрй но савсем не похож на больнитсу. Здесь всё па другому. Воспитател и злые и пастаяно ругаюца. туалет аткрывают два раза в день. утром на полчаса и вечиром на час. Сначала я писался изза чиго надо мною все смеялись но сейчас научился тирпеть.

Я ни показываю никому днивник потому что я боялся что его отбирут ребята старше. Счтобы снова писать мне пришлось стащит ручку у дижурной. Я знаю варовать нихорошо но без днивника начал снова плохо гаварить. Дижурная заметила прапажу и всыпала мне по рукам. Сказала что ищо раз и р уки мне оторвет. Ночью к нам приходят старшие. Самый большой из них мишка Зубов все завут его зуб паставил нас к стенке и долго смеялся. А потом они били нас. С утра п ришла дижурная осматрела маи синяки и сказала что я сам по себе был такой бо-лезненый а патом на ночь привязала к кровати за ногу.

я снова хачу кушать и очинь очинь сильно скучаю по Лине и по тибе. чесна чесна

… я увидел страшное здание словно впервые. Не принял, как старого знакомого, но мысленно поприветствовал и пожелал упокоения. Аварийный роддом посёлка, делящий площадь с «Домом малыша». Двухэтажный барак, выкидыш советского прошлого, рассыпался, но функционировал молитвами жителей. Жаль, слова не укрепят просевший фасад, а псалмы не залатают протекающую крышу.

Инкубатор, будто пробирка со спорами сибирской язвы отделенный от цивилизации.

Я запомнил его таким, но спустя годы остались дымные руины. Мы росли, не подозревая, что за стеной рождаются люди. Хотелось верить, ожидающие во дворе взрослые явились по наши души разукрасить контуры одноцветного детства. Оказалось, за своими кутятами. А я родился слепой, но дополз из правого в левое крыло. Никто не встретил, никто не ждал.

Бездействующее месяцами родильное отделение служило пристанищем малоимущих, бездомных и больных. Умирали как специалисты изгнанные в ссылку акушеры. Гепатит, СПИД, сифилис: ангелы смерти, поджидали жертв, выселив магию рождения жизни.

И я простил малодушных медсестёр. Низкооплачиваемая работа и инстинкт самосохранения пробуждает зверя. Вчерашних студенток целевого обучения отвергали родные. Как прокаженных чурались соседи. Не хватало перчаток, пеленок, таблеток. Врачи писали письма в администрацию района, чтобы нас выселили в другой лепрозорий. Пусть в сарае без отопления, но подальше. Чтобы у их деток было право на долгую жизнь. Животные, защищающее потомство.

Страна боролась с аритмией. Петиции терялись, пережёванные бюрократической мясорубкой. Лишь когда обвалилось крыло, мы, чахнущие тепличные растения, покинули инфекционный бокс, чтобы найти пристанище там, где таким и место. Жаль, что малышей не похоронило под обломками. Или похоронило?