В черноте над Савелием образовались две багровые, источавшие греховный пламень, прорехи. Глаза пса! Стало быть, чертов санитар специально до поры до времени прикрывал веками свою суть. Только зачем? Разорвал бы сразу...

   -- Ты же сказал, что невиновен... -- сказал или подумал, что сказал, Савелий.

   -- Правду сказал, -- с изгальством произнес в его голове голос санитара. - Это не я, а пес во мне пришил старую кошелку. Раньше нужно было, до того, как ты сюда заявишься. Выргыза меня не для того избрала, когда валялся с кишками наружу после взрыва на мине... А чтобы за порядком следил.

   "А я?.. При чём здесь я?" --подумал Савелий.

   Петр, похоже, читал каждую мысль врача.

   -- Кажись, и ты когда-то был избран. Но все пытался бежать. Вот и добегался! - со злым торжеством сказал он.

   Слова санитара загрохотали в мозгу ничуть не слабее звуков приближения Выргызы. Они превратились в смутную картинку толщи воды, которая тянула его вниз, разрывала легкие болью, сдавливала со всех сторон подростковое тело. Да, он тонул однажды. Но ведь спасли же! Или нет?.. Значит, судьба всего лишь прислужница у Выргызы! Это кровожадный божок решает, кому и когда умереть. И для чего...

   А эти-то... участковый и следак из Глинища... Они ж не людей защищали, а чтобы все оставалось как есть.

   Савелию почудилось, что от лютого холода его смертный пот обернулся ледяным саваном. В совершенно бесполезной и иррациональной попытке заслониться от неминуемой муки он попробовал закрыть лицо полой халата, который не успел снять. Под руку попалось что-то непонятное, которое оттягивало карман. Полотнище какое-то... И Савелий накинул его на свои глаза, не видевшие ничего, кроме алчных и беспощадных угольков пса Выргызы.

   В тот же миг чудовищная боль саданула в уши. Это вселенский гром грянул рядом с псом и его жертвой. Полыхнула красная молния, видная сквозь полотно.

   Савелий не дождался прикосновения когтей и зубов и не услышал дикий вопль пса. Провалился в небытие, которое всю его жизнь находилось рядом с ним.

   ***

   Ему легко удалось объяснить разгром в морге и глумление над трупами белой горячкой санитара, который потом сам задохнулся от аспирации рвотных масс. А вот устоять перед напором главврача, который не захотел терять специалиста, Савелий не смог. Сказалась его привычка уступать во всем людям, хотя теперь в ней не стало необходимости. Как и потребности куда-то бежать. Савелий "оглох". Не слышал больше ни звука с той стороны.

   Он запомнил все происшедшее до малейшей детали. Но события словно бы превратились в пепел, который заполнил его душу и тронул волосы на висках.

   К нему приехали Настька с Настюшкой и радостно обжили новый дом. Савелий не смог разделить их веселье и планы вернуться в город к тому времени, когда дочке придется идти в школу. Он чего-то ждал. По утрам со страхом вглядывался в зеркало: нет ли отсвета адского пламени в глазах? Но его радужка всего лишь посветлела, как это бывает у престарелых или инсультников. Значит ли это, что ему предстоит занять место бабы Маши?

   Савелий равнодушно поучаствовал во встрече первого сельского Нового года, равнодушно съездил на курсы, где прежние коллеги отметили обнадеживающие изменения в его характере, поведении и высоко оценили выступление на конференции.

   И всё-таки дождался.

   Настюшка, его веселый ангел, простудилась ранней весной, да с такими последствиями, что педиатр назначил антибиотики. А потом настал тот страшный момент, когда дочка перестала дышать. Но, к счастью, все обошлось. Одна-две минуты жуткой паники и беспорядочных движений - то ли искусственную вентиляцию легких делать, то ли хвататься за то, что теперь всегда было при нем. За полотнище бабы Маши. Но его малышка справилась сама и сделала хриплый вдох. Радость от чудесного спасения дочки омрачала какая-то мысль, но Савелий не стал копаться в себе. Главное - Настюшка жива! И она не "жейтва"! А он сам - не пес.

   Савелий в пух и прах разругался с врачом и женой, но настоял на домашнем режиме, лечении травами и витаминами. И дочка пошла на поправку! Может, ему никогда не придется воспользоваться последним средством, чтобы уберечь Настюшку от Выргызы. Раз он не стал тем злом, которое выбирает ей жертв, возможно, не станет и постоянно проигрывавшим спасителем. Оглох же он, оглох!

   Савелий почти перестал спать, все сидел возле кроватки. Под рукой было замызганное, все в бурых и сажевых разводах, полотнище.

   Однажды на миг он все же отключился и не заметил, что дочка повернулась к стене. Оцепенел, когда увидел на веселеньком детском коврике два красных отсвета. Откуда они появились? Возникли из-за двух ночников с дурацкими висюльками, от которых дробятся лучи света? Савелий раньше не замечал таких бликов. Он решил: надо бы убрать вычурные светильники, что бы по этому поводу ни сказала Настька.

   Савелий прислушался: дочка тихонько болтала в полусне с васильками и незабудками набивного рисунка. Картина была умилительной, но он ощутил знакомый холод в груди.

   -- Таких же хорошеньких тете Люде насобираю. И ее малышу. Я знаю, они будут рады. И песенку спою. А незабудки не люблю, -- лепетала Настюшка.

   -- Боже мой, о чем это она? Моя кроха, мое солнышко... Может ли ребенок бредить после спада температуры? - лихорадочно размышлял Савелий. - Нет, это просто сон. Детский сон, когда нет грани между ним и явью.

   -- Ни папе, ни маме не скажу, -- сказала Настюшка и тихо засмеялась.

   Савелию вдруг вспомнилось утреннее вскрытие. Бухгалтер больницы, Настькина приятельница, не смогла разродиться: началась отслойка плаценты с последующим быстрым внутрисосудистым свертыванием крови. Неопытный акушер-гинеколог запаниковала и переборщила с лекарствами. Настька еще вызнала об этом у него и устроила дикий скандал: попробуй только прикрыть врачиху! И все это в присутствии дочки. Вот и причина жутковатого ночного лепета ребенка.

   Савелий не успел перевести дух, как дочка сказала: