Его голос становится низким, напоминая предостерегающий волчий рык, от которого стынет в жилах кровь.

– Еще раз оскорбишь моего короля, и я забуду, какого цвета у тебя кожа. Я буду сечь твою спину до тех пор, пока не услышу твои жалобные всхлипы.

Я судорожно глотаю подступивший к горлу ком.

Он говорит всерьез. Сомнений нет, потому что это видно в выражении его лица. Он тут же бросит меня в снег и сделает боль моей единственной реальностью.

Мужчина кивает и смотрит мне прямо в глаза.

– Хорошо. Теперь я вижу, что ты относишься к происходящему серьезно. – Он по-прежнему стоит слишком близко, по-прежнему лишает меня свободного пространства, воздуха. Невидимый пузырь лопается от его захватнического общества. – Ты больше не с этим золотым недоноском Мидасом. Сейчас ты здесь, поэтому на твоем месте я бы проявлял больше уважения и приносил бы больше пользы.

Я округляю глаза от зловещих слов, в которых сквозит явный намек, но он тут же сбивает меня с толку.

– Не в этом смысле. Никто тут не заинтересовал в позолоченных объедках Мидаса, – усмехается он, и я тут же с облегчением вздыхаю. Но зря. – Хочешь упростить себе жизнь? Тогда будь загнанной в клетку пташкой и спой.

Понимание озаряет меня, как желтое солнце.

– Думаешь, я выдам тебе информацию? Думаешь, я предам своего царя?

Он пожимает плечом.

– Если ты умная, то да.

Отвращение стучит во мне неистовой мелодией. Жестокий гигант что-то замечает в моих глазах и отстраняется, со вздохом выпрямившись в полный рост.

– Хм. А может и нет. Какая досада.

Я сжимаю руки в кулак.

– Я никогда не предам царя Мидаса ради вас.

На его губах появляется коварная улыбка.

– Посмотрим.

Стучащая мелодия скачет, стучит, бьет меня в самое нутро. Не знаю, должна ли я обижаться, что он считает меня такой слабой, или бояться, что действительно такой окажусь.

– Где остальные наложницы? – внезапно спрашиваю я, желая вести беседу самой и направлять ее в свою пользу. – Другие стражники?

Он ничего не говорит, высокомерие исходит от него как пар.

Я упираюсь пятками в землю.

– Если кто-то из вас причинит им…

Он поднимает руку, перебивая меня, и я замечаю на ладони старый шрам, проходящий вдоль нее прямым порезом.

– А вот сейчас осторожнее, – огрызается он. – Солдаты Четвертого королевства не очень-то жалуют угрозы.

Я резко перевожу взгляд налево. Остальные солдаты все так же сидят вокруг костра, все так же молча наблюдают, смотря прямо на меня. Локти их лежат на коленях, костяшки пальцев похрустывают, глаза сверкают. На их лицах – ненависть и оранжевые блики пламени.

Слова, что я собиралась произнести от лица нашей процессии, улетучиваются от этой очевидной угрозы. Возможно, это игра. Может, командир Рип специально оставил меня бродить в одиночестве, чтобы его солдаты наказали меня так, как им заблагорассудится.

Стоящий напротив мужчина весело хмыкает, и я отвожу взгляд от солдат.

– А теперь убирайся. Твоя палатка в той стороне. Полагаю, питомец Мидаса обучен искать свою конуру?

Я бросаю на него испепеляющий взгляд, и мужчина, развернувшись, уходит к костру, присоединяется к глазеющим на меня мужчинам.

Прижимая мех к груди, я отворачиваюсь, чувствуя спиной их взгляды, колкие, как лезвие, царапающее мне спину. Ухожу как можно быстрее, стараясь не сорваться на бег. Мне вслед раздается издевательский смех, от которого пылают щеки.

Я придерживаюсь следов, оставшихся на снегу от грубых ботинок, стараюсь не проваливаться на сильнее занесенных участках и выбираю путь покороче к своей карете и палатке – моей несомненной конуре.

Возможно, разыгралось мое воображение, но каждый солдат, мимо которого я прохожу, окидывает меня взглядом более тяжелым, более злобным. Меня ставят на место без лишнего слова, всего лишь одной их аурой, звучащей как заявление.

Я – враг, которого они настроены сломить. Может, стражи и не следуют за мной по пятам, но они наблюдают. Готовые атаковать. И все же никто этого не делает.

Я ни на кого не гляжу, не обращаю на них внимания, не даю слабину, когда прохожу мимо них и замечаю, как незамедлительно стихают их беседы. Упрямо смотрю вперед, хотя все мое тело трепещет, а сердце несется галопом.

Меня не волнует, что они там думают. Я не предам Мидаса. Никогда.

С каждым шагом в этих холодных промокших сапогах я мысленно себя проклинаю. Я не нашла, где держат ястребов, и так бросилась всем в глаза, что ко мне подошел солдат. Если хочу выжить среди армии Четвертого королевства, нужно быть лучше, умнее, незаметнее.

И сильнее. Мне нужно быть сильной в предстоящие дни.

В груди появляется непреодолимый гнев, и я сжимаю руки в кулаки в карманах своего пальто.

Завтра. Завтра я снова попытаю удачу. И на следующий день.

И после того дня. И еще после.

Я не сдамся, пока не разведаю каждый уголок в лагере этого чертова войска и не найду способ предостеречь Мидаса. А до тех пор не сломаюсь. Я не дам им того, что они смогут использовать против моего правителя.

Командир такого низкого обо мне мнения, что даже не приставил охрану, поэтому я отплачу ему вдесятеро больше. Я воспользуюсь его самонадеянностью, чтобы лишить элемента внезапности, и сделаю это с улыбкой на золотых устах.

Они считают, что я прогнусь под них, но вскоре поймут, что я не из тех наложниц.

На обратном пути, пытаясь найти свою палатку, я заблудилась. В один момент я свернула в неверном направлении и пошла по кругу, прошмыгнув мимо одной и той же группы солдат дважды. Они посмеиваются и многозначительно переглядываются, но никто не предлагает мне помощи, а я отказываюсь о ней просить. Они не стали бы мне помогать, даже если бы я попросила.

Заметив наконец черную карету, в которой ехала целый день, я с облегчением вздыхаю. Зубы стучат от холода, да и лицо замерзло, несмотря на натянутый на голову капюшон.

Направившись к карете, я замечаю, что палатка, которой мне велел пользоваться командир Рип, стоит намного дальше от основной части лагеря. Тогда как остальные тесно примыкают друг к другу, моя палатка располагается на отшибе.

Я замираю напротив нее и оглядываюсь. Самая близкая к моей палатка – в нескольких ярдах. Кажется, было бы недурно иметь больше уединения, но меня пронизывает жуткий страх.

Есть только одна причина, почему моя палатка стоит так далеко. Так больше возможностей прокрасться сюда, навредить мне, пока никто ничего не видит и не слышит. Всем легче закрывать глаза и утверждать, что они находятся в полнейшем неведении.

С подступившим к горлу комом я делаю шаг вперед и только хмуро смотрю на землю. Кто-то вычистил тропинку прямо к порогу палатки, чтобы я не увязла в снегу.

Я снова оглядываюсь по сторонам, но никто за мной не наблюдает. Ближайший костер находится на приличном расстоянии, солдаты, окутанные тенью, не смотрят на меня.

Зачем кому-то вычищать дорожку, чтобы пленнице было проще дойти до своей тюрьмы? Быстро оглянувшись, понимаю, что к остальным палаткам отнеслись иначе: и дорожки к ним пролегают по плотному снегу только оттого, что по нему прошлись сапогами.

Не в силах отделаться от беспокойства, я снова поворачиваюсь к палатке и ныряю под черные кожаные лоскуты. Внутри меня встречают мягкий свет и тепло, от которых мое тело с облегчением обмякает.

Скинув на пороге сапоги, я старательно отряхиваю их от снега, а после выпрямляюсь и осматриваюсь.

На перевернутом ведре рядом со мной стоит фонарь, но приятное тепло и яркий свет исходят от аккуратно разложенной посреди палатки кучки тлеющих углей. Они, лежащие в окружении почерневших камней, дают столько тепла, что у меня вырывается стон.

В одном углу покоится груда черного гладкого меха, в другом возвышается паллет, служащий кроватью.

Как и обещал командир, меня дожидается деревянный поднос с ужином, а возле миски даже стоит кувшин с водой и лежат крошечный кусочек мыла и полотенце.