Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но каким бы безграничным ни было ее терпение, казалось, Мариус им злоупотреблял; прошло лето, наступила осень, а он так ни разу и не вступил в разговор с той, что так благосклонно приняла его когда-то. Он с таким упорством избегал ее, что девушка сама устроила так, чтобы встретить его, но когда, наконец, такой случай представился и уклониться от встречи было невозможно, Мариус опустил глаза и не поднимал их до тех пор, пока она не скрылась из виду.

XI. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПОКАЗАНО, ЧТО ДАЖЕ ПРИ ВСЕМ ЖЕЛАНИИ ПОДЧАС ТРУДНО ПОНЯТЬ ДРУГ ДРУГА

Сдержанность и холодность, выказываемые Мариусом по отношению к мадемуазель Мадлен, вовсе не были искренними.

Встреча с ней в церкви Ла-Мажор окончательно победила его сомнения; будучи суеверным, как все искренне верующие люди, он увидел в случае, странным образом сблизившем их и столь неожиданно посвятившем девушку в тайну, в которой он никогда не осмелился бы ей признаться, не что иное, как явное вмешательство Провидения; под сильным впечатлением от этой мысли холодные подсказки рассудка и чувства долга улетучились, и все в его существе присоединилось к крику любви, рвущемуся из его сердца.

Это чувство и обстоятельства вынуждали Мариуса сдерживаться и молчать: он слишком быстро догадался о своей страсти.

Но что особо характеризовало любовь такого сильного, молодого и простого юноши, каким был Мариус, так это уважение, которое внушала ему Мадлен; это уважение освобождало его любовь от всяких земных желаний: оно внушало Мариусу глубочайшую веру, искреннее смирение, а также рождало в нем страстные порывы, какие вызывает Мадонна у благочестивого человека. Это был культ, это было обожествление. Он охотно согласился бы переправиться вплавь через пролив, отделяющий остров Помег от Монредона, лишь бы только подышать одним воздухом с любимой девушкой; геройски проделав такое, он даже не осмелился бы прикоснуться кончиками пальцев к краю ее платья, чтобы поднести его к своим губам; это платье казалось ему сделанным из мрамора, как платье статуи, и никогда в своем воображении он не мечтал потрогать его складки.

Всякий раз, как он встречался с мадемуазель Риуф, он опускал глаза: она стала играть в его жизни ту роль, какую Бог отвел солнцу в природе; казалось, Мариус избегал ее, а между тем мысли о ней постоянно присутствовали в его сознании.

Такое явное противоречие в душе Мариуса, способного от природы к решительным действиям, объясняется тем чувством, какое он испытывал, занимая более низкое общественное положение по сравнению с Мадлен; расстояние между девушкой, чье имя было вписано в золотую книгу самых крупных коммерсантов Марселя, и безродным бедным юношей, из милости воспитанным подрядчиком грузовых работ, было столь велико, что ему даже не представлялось возможным когда-либо преодолеть его; он любил без всякой надежды, и от этого страсть его была еще более пылкой. Она питалась мечтами, а какими бы пустыми они ни были, любовь от такой диеты никогда не страдает.

На самом деле, после того как мадемуазель Риуф стала испытывать расположение к сыну Милетты, ему оставалось сделать лишь один шаг, чтобы почувствовать себя более счастливым.

Но ему не хватало мужества с мольбой протянуть руки к той, что была ему так дорога, и в немом и одиноком обожании ее он находил несказанное наслаждение.

Всякий, кто соблаговолит вспомнить себя в молодые годы, поймет его. Чего стоят наши удовольствия, чего стоят радости нашего зрелого возраста перед дивными упоениями отрочества, когда сердце стремится освободиться от спутывающих его пеленок и выдавить из себя свой первый крик; когда дыхание женщины, шелест ее платья, случайный взгляд, брошенный ею, оброненное слово или цветок, выскользнувший из ее пальцев, погружают нас в такой восторг, что лишь он один может дать нам представление о наслаждениях на седьмом небе?

Принятое г-ном Кумбом решение оставить огородничество и проводить большую часть времени на море предоставило Мариусу, когда он возвращался в деревенский домик, такую свободу, какой он никогда не знал ранее; Милетта же была слишком счастлива видеть сына рядом и слишком занята домашними заботами, чтобы противиться его планам или наблюдать за ним; поэтому воскресный день целиком принадлежал его любви.

Безучастность Мариуса, о которой мы говорили выше, исчезала тотчас же, как только он становился уверен, что Мадлен его больше не видит. И тогда, завладев наблюдательным пунктом, заброшенным г-ном Кумбом, он проводил там целые часы, наблюдая за прекрасной соседкой; влюбленным взглядом, спрятавшись за шторой, он смотрел, как она ходит по саду, поливая растения и удаляя с кустов роз увядшие цветы; он восхищался ее красотой, изяществом и естественностью; и достоинства эти, ежедневно служившие содержанием того гимна любви, который звучал в его сердце, всякий раз казались ему впервые открывшимися.

Если случалось так, что Мадлен выходила прогуляться по соседству, Мариус выжидал, когда она свернет за угол большой фермы, расположенной чуть в стороне от деревенского домика; тогда он украдкой следовал за нею; он шел с осторожностью партизана, продвигавшегося вперед где-нибудь в горах; он ложился ничком, как только она случайно оборачивалась; он прятался в неровностях скал, когда она могла неожиданно увидеть его из-за поворота дороги, а также использовал в качестве прикрытия пихты и корявые оливковые деревья, растущие по холмам. Когда же девушка останавливалась, он неотрывно смотрел на нее, с жадностью следя за каждым движением, за каждым невольным ее жестом. Кроме счастья видеть ее, такая прогулка, подчас утомительная, приносила Мариусу иное вознаграждение: он мог нарвать цветов, которых Мадлен касалась пальчиками и на ходу краем платья, затем составить из них букет, отнести его в свою комнату и в течение всей недели адресовать этому хрупкому и непостоянному веянию королевы его мыслей такие нежные слова, от каких не отрекся бы какой-нибудь сентиментальный студент из Франкфурта.

Так прошло лето, а случай, которому ведь ничего не стоило протянуть связующую ниточку между этими двумя сердцами, столь сильно стремившимися навстречу друг другу, так и не решился их сблизить.

Наступил конец сентября, и обитатели деревенского домика, равно как и жители шале, выказывали озабоченность.

Господин Кумб был озабочен тем, что осеннее равноденствие, хотя и унесло последние ароматы с соседского сада, вызывавшего его зависть, повлекло за собой бури; что зыбь на море превращалась в волну, волны вставали горой и прогулки на острова Риу, обычно служившие театром его подвигов, стали неосуществимыми.

У Милетты тоже было немало причин выглядеть озабоченной: Мариус в ближайшем будущем подлежал рекрутскому набору, и это вызывало ужас у бедной матери. Она была обеспокоена участью, какую судьба готовила молодому человеку; она испытывала потрясение при мысли, что перед ней возникнет необходимость признаться сыну в действительно занимаемом ею положении; она опасалась, что Мариус будет немало удивлен, узнав тайну подлинных отношений бывшего грузчика и его служанки; она краснела и дрожала от одной только мысли, что ей надо будет признаться сыну в том, кто его настоящий отец, и рассказать о своем бывшем муже и образе его жизни; она начала понимать, что, как бы ни была велика вина того человека, ее собственное поведение было не в меньшей степени достойно осуждения, и душу Милетты стали терзать угрызения совести; она постоянно спрашивала себя, не послужит ли ей первым наказанием проклятие того, кому она дала жизнь.

Мариус опасался наступления зимы, ибо теперь мадемуазель Риуф должна была реже появляться в шале.

Несмотря на проницательность, обычно приписываемую женщинам, Мадлен ровным счетом ничего не уловила из тех чувств, какие так тщательно скрывал от нее молодой человек, и потому испытывала уныние и ту усталость, что следует за разочарованиями; она собственными руками строила этот роман, но могла уловить лишь тень главного героя; напрасно она старалась пренебречь своими печалями, повторяя себе, что Провидение в конце концов оказалось гораздо мудрее ее, отдав предпочтение разуму перед лицом той слабости, какой она поддалась; но ей никак не удавалось внушить своему сердцу такую философию: оно кровоточило. Ее чувства были слишком возвышенными, чтобы можно было позволить обратить их в заурядную досаду, однако от этих переживаний она становилась все более печальной, задумчивой и болезненной; воспользовавшись расположенностью к этому брата, возраставшей с каждым днем, она поручила ему управление торговым домом, чтобы иметь возможность провести в Монредоне последние прекрасные дни осени.

20
{"b":"7820","o":1}