– Это персональное задание, или все могут попробовать? – теперь от объяснения темы ментора отвлекает Лора Афейна.

Та самая, что змеилась и порхала на хомопластике в день, когда меня подстрелили. И та самая, которую я уважаю чуточку больше, чем остальных своих будущих коллег.

Таланта создать наномехов у нее, пожалуй, хватило бы. Вон и Ро смотрит на нее с отеческой улыбочкой, которая на его широком молодом лице смотрится довольно забавно.

– Конечно, все могут. И касается это не только сегодняшней формулы, но и абсолютно любой. Например, вам, Лора, возможно, захочется присмотреться повнимательнее к параметрам со-настройки и со-чувствия человека и мехимеры, работающих в контакте. Чудится мне почему-то особая привлекательность для вас этой темы.

Афейна удовлетворенно кивает.

Какой бы из нее получился замечательный подозреваемый… если бы не рост. Могло ли меня настолько подвести зрение в тот момент? Я ведь, по сути, уже почти ничего не видел… Но, к сожалению, кроме этого сомнительного и нечеткого образа мне пока больше совсем не за что зацепиться.

– А какие формулы улучшили вы? Или вывели? – любопытствует Деми Доми.

Мехиментор на мгновение замирает, потом разводит руками и признается:

– А у меня, к сожалению, подобных достижений нет. Я, знаете, скорее классик, чем новатор.

– Вы просто тратите слишком много времени и энергии на нас, – подлизывается к ментору Марта Вай_Нон.

Темноглазая, невысокая, тонкая, с белым ежиком волос. Мы третий год учимся вместе. Живем практически бок о бок. Регулярно встречаемся на лекциях и практикумах. Но что я, собственно, о ней знаю? Что носит черное, любит пафосные архаичные цитатки и боится мотыльков. Последнее я даже как-то раз использовал. Могла ли она возненавидеть меня за это? Пожалуй. Переплавилась ли ненависть в гениальность? Не обязательно. Но возможно.

Получается, все, что я о ней знаю – лишь мелкая рябь на поверхности. Ничего такого, чтобы подозревать ее по-настоящему. Но и ничего, чтобы исключить из числа подозреваемых.

– Спасибо за такую лестную для меня версию, – вежливо отмахивается Ро. – Но есть подозрение, что дело все же не только в этом. Для открытий, для прорывов, даже таких… не слишком значимых, как улучшение отдельной формулы, нужна огромная целеустремленность, завороженность темой… Желание славы, в конце концов. И – по крайней мере, в некоторых случаях – легкая безуминка.

Классического безумца среди моих однокурсников больше всего напоминает Илья Сансэ: круглые синие глаза, желтые вихры торчком, создающие впечатление, будто голова у него вечно горит бледным пламенем. На лекциях и практикумах он по большей части молчит. А вот извиняется всегда многословно, даже если не виноват. И регулярно кивает мне при встрече, хотя я никогда не киваю в ответ.

Подходящий типаж для Стрелка?

Вполне.

Или нет.

Снова данных недостаточно для анализа.

– Мне кажется, вы к себе несправедливы, – задумчиво говорит Лора Афейна. – Вы тоже развиваете мехимерику, просто через нас. Думаете, это не заметно – что вы на каждую лекцию приходите с тщательно подготовленным набором крючков? И почти всегда кто-нибудь попадается. Сегодня вот Демьянчика подцепили. И почти наверняка к выпуску он нам забабахает новую формулу гармоничности. А вот у какого-нибудь погруженного в себя маэстро мехимерики мы бы просто записывали его мудрые мысли и выполняли стандартные задания.

Похоже, ей удается смутить обычно холодноватого Ро. Он поправляет узел на затылке и откашливается, прежде чем сказать:

– Я у вас вышел немножко… этаким кукловодом. Но доля правды в ваших словах есть. Мне нравится, когда вы лезете через забор… образно говоря, конечно же. И еще больше нравится, когда вы находите за ним что-то интересное. Как, например, Ролан Бро из предыдущего потока.

Краем глаза я вижу, как наклоняется к уху Жени Горностая Соня Кассиани. О чем-то спрашивает? О том, чем известен этот Ролан Бро? Я тоже не сразу могу вспомнить. Кажется, это он вырастил мехимер-близнецов. Первый, и пока что единственный.

Или Горностай и Кассиани обсуждают то же, о чем задумался и я: а не лазает ли сам мехментор тайком через забор? Образно говоря. Строит из себя посредственность, чтобы никому не пришло в голову приписать ему авторство наномехов. Ресурсы, во всяком случае, у него есть – и персональный куб, и запас промхитиновых семян…

Правда, он сотрудничает с пиджаками, и Марфа Лионэ наверняка его проверяла. Знать бы, что она спрашивала у мехиментора и осталась ли довольна ответами? Надо было мне тоже пощупать его с разных сторон, пока мы бесили друг друга в эс-комплексе.

Впрочем, тогда я был больше озабочен сохранностью своего рассудка.

Парочка передо мной продолжает шептаться. А я вспоминаю все, что знаю о них. И с раздражением признаю́, что снова ничего существенного.

Да, я в курсе, что Соня Кассиани мается из-за того, что вылеплена чересчур заманчиво. Поэтому она носит бесформенные балахоны и круглые очки без диоптрий. Именно поэтому я сделал ее одной из центральных фигур в том многолюдном и очень занятном эротическом комиксе, который однажды целое утро транслировали все арт-панели Песочницы… Рискованная была проделка, кстати. Могли и вычислить. То есть, не просто догадаться, кто автор, но и найти тому доказательства. И тогда, вполне возможно, мне пришлось бы попрощаться с Песочницей. Но пронесло.

Я рассматриваю торчащий русый вихор на затылке Жени Горностая. Об этом любителе позависать в Ноо мне известно… да собственно, только то, что он любит позависать в Ноо. И если его неожиданно отвлечь – на несколько секунд теряется и смешно хлопает глазами.

Л-л-лысый мантикор! Не думал, что знаю о соседях по Песочнице так мало. Надо было собрать больше данных, пока они со мной еще разговаривали. А теперь придется как-то выкручиваться: процеживать Ноо по капле, вглядываться, вслушиваться. Надеяться на счастливую случайность.

Или…

Я практически вижу, как плутовски вздергивает краешек рта я-третий.

Да, с рыцуциками разговаривают все. Ну, кроме меня, конечно. И через них можно выяснить многое, безо всяких процеживаний-приглядываний. Или во всяком случае, можно узнать от них что-то, что сделает этот процесс менее хаотичным и позволит отлавливать в Ноо конкретные факты, вместо того, чтобы нырять наугад…

Хорошо, допустим, я все-таки решусь прищемить мизинчик самолюбию и предложу им временный союз. Аргументы – которые, кстати, еще придумать надо – они, может, и выслушают. Но потом все равно этичненько пошлют. Не хватит им ни смелости, ни гибкости для такого союза. Так что пусть лучше мизинчик моего самолюбия остается невредим.

Мне кажется, что я уверен в этом решении.

Но в последующие дни слово «уверенность» начинает меня избегать. Прихватив с собой «ясность» и «определенность». А слово «кажется» наоборот отращивает длинную суставчатую тень, которая ложится на мою жизнь, как наяву, так и во сне.

В эс-комплексе я дрых совершенно спокойно. Подсознание каждую ночь транслировало мне мирную бессвязную чушь, и я втихаря гордился устойчивостью своей психики.

Зря гордился, как оказалось. Стоило вернуться в Песочницу, и почти сразу ко мне присосались кошмары. Причем не та причудливая жуть, которую бывает интересно вспоминать при свете дня. Нет, мои энергетические паразиты оказались иной породы.

В одном, например, я отрываю крылья мухам.

Руки затянуты в перчатки. Протискиваю кисть в специальное отверстие и достаю из большого прозрачного куба жужжащее насекомое. Пинцетом выдираю крылья и бросаю муху в другой прозрачный куб, уже наполовину заполненный ворсистым поблескивающим копошением. И этот процесс повторяется, повторяется, повторяется, без остановок и без надежды на смену сюжета. До тех пор, пока кубик не запускает утренние вибрации и не вытаскивает меня, наконец, из этой мушиной бесконечности.

В другом кошмаре я просто иду по коридору в сумерках и слышу за спиной шаги. Коридор не заканчивается, освещение не включается, шаги, вроде бы, становятся ближе. Но оглянуться нельзя.