– Ты… ты правда волнуешься, осознаю ли я, что мне теперь будет сложновато тебя обмануть? Это даже… мило. Не переживай, и в Песочнице, и в мире осталось вполне достаточно легковерных сли… людей. Мне хватит.

Она еще раз задумчиво стукает кончиком пальца по носу. Как будто по камертону. И некоторое время слушает какой-то одной ей доступный звук. Потом говорит:

– Ну, вы же поняли, да? Я не точный прибор, и я не знаю, о чем он умолчал. Но то, что было сказано в ответ на первый вопрос и в ответ на третий… звучало очень похоже.

– Да сол-л-леный мармелад, дело ведь не только в том, насколько искренне он хочет нас использовать! – Рур возмущенно протыкает воздух острым подбородком. – Но и в том, хотим ли мы вообще иметь дело с ним и с этим его искренним…

– Хватит. Я понял. Дальше не интересно.

Я поднимаюсь из кресла, тяжеловато, но достаточно уверенно. Снова тру глаза, теперь уже точно красные.

– Подожди, Эф_Имер. Дальше может быть как раз интересно. Аушшш… – Венц импульсивно взмахивает рукой, на которую до этого успела намотать косу. Кривится, но продолжает: – Мне, например, как будущему хомопластику, раз уж ты это упомянул, очень даже интересно то, что я наблюдаю весь вечер. Замедленные движения, мелкие мышечные спазмы, проблема с фокусировкой взгляда… Проблемы со сном? Давно?

Отвечать я не собираюсь. И успеваю сделать пару шагов к выходу, когда она говорит кое-что… совсем уж лысому мантикору под хвост.

– Я бы посоветовала… Нет, лучше вот так: если тебе на самом деле необходимо искать Стрелка в нашей компании – подстригись. Чтобы прямо голая черепушечка. И будет тебе союз.

Друзья смотрят на Венц, кажется, даже с бо́льшим удивлением, чем я. Инхо открывает рот, но сразу же закрывает, так ничего и не сказав. Юна приподнимает уголки губ и задумчиво кивает. Белый, к моему удивлению, кивает тоже. А Рур прыскает:

– Огонь, Нишка! И этично, и практично. Он же никогда не согласится.

Я провожу рукой по роскошному хвосту, который ращу с восьми лет, и спрашиваю Венц:

– Но почему именно…Что, по-твоему, это будет значить?

– Немного меди. И залог, и жертва, – океаническим голосом гудит вместо нее Белый.

Венц же отвечает так, как часто делаю я сам – пожимает плечами. Возможно, у нее и есть какие-то профессиональные причины ставить мне такое условие. Но все же более правдоподобной кажется версия Рура – это сказано для того, чтобы меня взбесить. Взбесить аккуратно, дозволенным методом. Оставляя мне видимость выбора.

Я выхожу из архива без единого слова. Потому что сказать, что я о них думаю, всегда успеется. Однако сначала надо решить: готов ли я вывернуть эту ловушку так, чтобы вместо меня в ней оказались они сами?

Добравшись до своей комнаты, я сворачиваюсь клубком на кровати. Но через несколько минут вскакиваю на ноги, едва почувствовав, как гостеприимно распахиваются объятия сна. Скорее всего, очередного кошмара. Нет уж, пускай мухи и кости подождут меня еще немного.

Я начинаю вписывать шагами сложные геометрические фигуры в экономный прямоугольник комнаты.

Пытаюсь представить себя со стороны. Ничто в моей фигуре не напоминает о рельефах архаичных статуй. Что, впрочем, не мешает мне гордиться ее легкостью и поджаростью. Так же, как и чуть раскосыми светлыми глазами. Хотя встреча с я-вторым показала, что на самом деле взгляд у меня не слишком приятный. А вот хвост медных волос, спускающийся ниже лопаток… это и правда яркая черта. Делающая меня заметным еще до того, как я открою рот.

Но я, Вольга Эф_Имер – ведь не исчерпываюсь же эффектной прической? Даже если говорить не о внутреннем, только о внешнем?

Вопрос притворяется риторическим. Но внутри него, как воины в осадной башне, прячутся другие вопросы.

Хочу ли я, чтобы обо мне говорили «тот, с рыжим хвостом»?

Что во мне станет первым привлекать внимание, если он исчезнет?

Не слишком ли много времени я трачу на то, чтобы поддерживать его шикарный вид?

Осталось ли во мне хоть немного куража и легкости после бурой равнины и неторопливого ножика?

Я щелкаю замочком на серебряном кольце – и выпускаю волосы на свободу.

Взгляд Венц, когда я подхожу к ней перед лекцией и кладу на колени хлопковый мешок, в котором с трудом помещается медный ворох, почти примиряет меня с потерей.

– Не голова, конечно. Но можешь привязать локон на пояс – все равно трофей.

– Ого, прямо блестит, – она разглядывает мой и правда сияющий череп. – Использовал крем, которым щетину удаляешь?

– Сначала ножницы, потом его, да.

Она зачем-то встряхивает мешок и, кажется, принюхивается.

– Пойду положу в утилизатор органики. И раз уж жертва, – она кивает на то, что еще недавно было моей прической, – принесена, будем ждать тебя на том же месте в тот же час.

Венц дергает себя за косу, соскакивает с подоконника, и, похоже, действительно направляется к утилизаторам.

А я иду на лекцию. Голове непривычно легко. И в целом, как ни странно, тоже легко. Хотя, казалось бы, меня должно угнетать то, что я принял слизнячьи условия. Подчинился. Преклонил, так сказать, колено.

Но, как ни странно, не угнетает.

Наоборот, я предчувствую множество маленьких удовольствий: буду слушать, как забавно выражается Белый, подмечать болевые точки Инхо, которые пропустил раньше. Может быть, даже узнаю, что такое эти звуковые вышивки Юны Юны. Но главное – я теперь могу использовать способности рыцуциков для того, чтобы вычислить Стрелка. А они не могут отказаться от союза со мной, не предав своей возлюбленной этики.

И это все, конечно, прекрасно. Если только не задумываться о том, что совсем недавно я считал союз с рыцуциками бессмысленным, а общение с ними – утомительным.

Совсем не задумываться не получается. Зато прекрасно получается пожимать плечами – этот навык у меня отработан годами тренировок.

Что ж, я не первый и не последний человек, поменявший свое мнение. Хотя лучше бы это не сопровождалось такими заметными потерями… Я несколько раз провожу рукой по непривычно гладкой голове. Хорошо еще, что у меня прекрасная форма черепа.

Весь день на меня косятся. Но никто не решается высказаться достаточно громко, чтобы я услышал. И только Павла Имберис в очередной раз подтверждает статус самого занятного из менторов. Глядя на мою сияющую макушку, она задумчиво выпевает:

– Бритый череп, темный миф, дальний левый угол в истории литературы… А не рассказать ли вам о Вене Никаком? В конце концов, есть ли разница, каким сортом пудры я буду сегодня пудрить ваши юные мозги? Вам же, дружочки, любой сорт подойдет?

Собрав обильный урожай кивков, она продолжает:

– Как вы знаете, Перелом – это довольно-таки фантастический период в нашей истории, мучительный и яркий, по уши набитый страхами и вызовами. И вот это необыкновенно высокое напряжение каждый снимал в меру способностей. Но продуктивнее всего, мне кажется, получалось у людей игры и людей карнавала. Помните, я им в прошлом году целую лекцию посвятила? Кто помнит, у того пока что нет оснований жаловаться на память. Так вот, эти самые люди игры и карнавала старались сделать Перелом временем… несколько более пригодным для жизни. Хотя получалось не у всех. Но согласитесь, было бы гораздо страньше и удивительнее, если бы прямо у всех получалось… Так вот. Дружили, к примеру, два поэта: Феофан Аэд – да, тот самый, наш – и Венедикт Никакой.

Имберис улыбается куда-то поверх наших макушек, как будто на пустых задних рядах сидит и слушает ее сам герой лекции, а потом продолжает:

– Тут нужно понимать, что «Никаким» он назвался не в смысле отсутствия свойств, а как раз наоборот – в том смысле, что свойства его личности бесчисленны и непостижимы. И, разумеется, у обоих друзей сильно болело это их переломное время. Но болело очень по-разному. Феофан Аэд, как вы знаете, смешивал в своих поэмах слова и химические формулы. Что, конечно, смело… но, как честная женщина скажу вам – неудобочитаемо. И, тем не менее, из этой его «стихимии» другой гений чуть позже вытащил идею промхитина. Благодаря чему, собственно, имя Феофана Аэда не ушло мелким камушком в нижние слои Ноо, а торжественно привинчено к нашему славному зданию и еще к паре-тройке улиц в разных городах. В отличие от имени Венедикта Никакого, которое не привинчено ни к чему. Хотя читать и понимать его нам гораздо проще, поскольку он смешивал слова только со словами. Правда, не особенно заботясь, насколько взрывоопасной может получиться эта смесь.