— Всех людей сюда, — Маркус кивнул на коморку. — И никого не убивать. Понял, Даниэль?

Саймон одобрительно улыбнулся.

— Гэвин, ты что-нибудь понимаешь? — Хэнк откинул назад непослушные волосы и прошёл по пушистому, хлюпающему от воды ковру в спальню Златко, осторожно обогнув выжженное место в центре.

— Странная хрень, — Гэвин подошёл к кровати и наклонился, внимательно рассматривая. — Насколько я разбираюсь в фауне, эта дохлятина на его шее — опоссум.

— Довольно-таки вонючий опоссум, — хмыкнул Хэнк.

Связанный Златко сидел на своей кровати, мокрый, как и всё в этой комнате, в живописно-непонятной позе. В руках микрофон, на шее дохлый опоссум, по кровати толстым слоем рассыпан красный лёд, во рту кляпом полинялый шарфик. Дополняло эту постановку: красноречивый злобный взгляд Златко да его же сдавленное мычание.

— Это — послание? — Хэнк обошёл кровать со Златко. — И что они хотели сказать?

Гэвин брезгливо кончиками пальцев потянул за конец полинялого шарфика, высвобождая рот наркобарона.

— Шарфик-то длиннее, чем показалось вначале, — Гэвин отходил по ковру от кровати с вытаскиваемым шарфом и был похож на уличного фокусника. — Напоминает новый год, когда мишуру из кота вытаскиваешь, — Гэвин с отвращением бросил на пол обслюнявленный шарф.

— Полиция! — хрипло заорал Златко, плюясь слюной, которая к тому же отвратительно стекала по его подбородку. — Почему вы не выполняете свою работу? Вы за что зарплату получаете?

— А я смотрю, ответственный налогоплательщик интересуется о расходе бюджетных средств, — поставил руки на пояс Хэнк. — За свою жизнь я всякого дерьма насмотрелся, но, чтобы отъявленный преступник жаловался на плохую работу полиции, видеть не доводилось. Хэнк опустился в кресло, удобно расположенное напротив кровати Златко, и устало закрыл глаза.

— Мне в рот засовывали опоссума. Этого, — Златко кивнул себе на плечи. — Меня били домашний и шлюха, а маленькая девочка дала ногой в пах.

Гэвин скучающе прошёл по комнате. Холодный ночной воздух тянулся по полу и играл тяжёлыми шторами. Детектив повернулся в сторону сквозняка, квартира проветривалась весьма оригинальным способом, через разбитое окно.

— А садовник развёл костёр на ковре. Вон там. Из-за этого здесь включилась противопожарка.

— Здорово, — хмыкнул Хэнк. — Они — это кто?

— Девианты.

— Твои? — обернулся Гэвин, продолжая обследовать комнаты.

— Не знаю! — орал Златко. — Чем занимается полиция, если андроиды могут вот так вламываться к людям?!

— Тебя ловит, — сжал губы Гэвин, теряя терпение.

— Да тут девианты вламываются в дом к людям, а вы…

Хэнк крякнул, поднявшись, подобрал с пола полинялый шарфик и снова засунул его в рот возмущённому Златко.

Электронный замок быстро сдался, и Маркус ступил в широкую прихожую златковских апартаментов. Обитые бархатом стены и бордовый ковролин выдавали в хозяине сибарита. Амбициозный Златко претендовал на ценителя искусств. Стены длинной прихожей были украшены картинами разных направлений живописи, а вдоль этих стен шеренгой стояли разные статуи, вазы и инсталляции. Причём без какой-либо упорядоченности или постановки. «Безвкусица», — вынес вердикт Маркус, мягко ступая по ковровому покрытию, стараясь не шуметь. «Нанял бы дизайнера». Мягкий тёплый свет разливался, реагируя на движение и открывая андроидам следующий участок прихожей-музея.

— Маркусёнок. — раздался голос Лютера, нарушив тишину. И все разом замерли, прислушиваясь, не разбудил ли шёпот басом хозяина квартиры. — Что? Это же не Маркуся… Аах!

Глухо рухнуло тело грузчика, и дом снова погрузился в тишину. Лишь где-то наверху пискляво залаяла собака.

— Эх, Лютер, ничему тебя жизнь не учит, — прошептала Алиса и перепрыгнула через грузчика, растянувшегося поперёк коридора.

Джош придирчиво рассматривал каждую картину и, остановившись возле одной, деловито заложил руки за спину.

— Хрень, — возмущённо выплюнул андроид. — Полная.

— Ты мазню Карла не видел, — хмыкнул Маркус, заглядывая в лабиринты коридоров. Ральф удивлённо покосился на лидера и поправил полинялый шарфик.

— Хрень, других слов нет. — Джош пошарил по карманам и достал баллончик с краской. — Два, — он встряхнул баллончик и вывел на картине крупную оценку. — Два, — такая же двойка появилась и на соседней. — А это вообще единица. Мазня.

— Может, ты не понимаешь в искусстве? — Норт наблюдала, как на холстах в золочённых рамах цифры, двойки и единицы, и даже одна тройка, уродливыми кляксами ложились поверх работ мастеров, так и не оценённых по заслугах ортодоксальным Джошем. — Это же не Златко рисовал.

— Я не понимаю? Вот что это такое? — Джош указал на картину, где на берегу заросшего кувшинками пруда стоял Ришелье, протягивая руки к летящим к нему голубям. При чём картина была выполнена в стиле плакатной живописи. — Единица, — Джош прикусил кончик языка, старательно выводя оценку на весь холст.

— Ты вандал, — покачала головой Норт и, отступив, задела бедром старинную вазу, которая, покачнувшись, с грохотом упала, рассыпавшись осколками. От оглушающего звона Лютер дёрнулся и начал приходить в себя. Норт виновато подняла глаза на Джоша и, присев на корточки, стала убирать методом, известным каждому подростку, — спрятать всё под ковер.

— Я вандал? А как называют того, кто китайскую вазу грохнул? — строгим учителем смотрел на неё Джош.

— Не переживай, Норт, она всё равно старая была, — Даниэль ногой отпихнул осколок к стене. — А как сказал Лао-Цзы, ничто не вечно под луной.

— Это же не он сказал, — Джош потирал подбородок, сдвинув брови.

— Наблюдательно, Джош. Это я сказал, — растянулся в улыбке Даниэль.

— Это Шекспир, — обернулся к ним Маркус.

— Нет, это Соломон, — многозначительно поднял палец Джош.

— В Библии «ничто не ново под луной», — Маркус скрылся за поворотом.

— Я уверен, Лао-Цзы тоже сказал бы точно также, — довольный Даниэль заметил растерянность на лице Джоша.

Норт поспешила убраться с места преступления, а опозорившийся Джош с невозмутимым напускным видом продолжил свой нелёгкий учительский труд, оценивая картины. «Долг зовёт», — бормотал андроид, выставляя оценки.

— Кэра, — покосился Саймон, заметив, что Кэра уже не первый раз шустрым горностаем проверяет смежные комнаты и возвращается со всё более раздувшимися карманами, — мне кажется, или ты мародёрствуешь?

— Конечно, тебе кажется, — сказала Кэра, распихивая по уже сильно оттопыренным карманам (всё-таки хороший плащик) разную мелочёвку, которую Кэре удалось по пути сгрести. Девушка повертела в руках дезодорант, потрясла его, проверяя наполненность, и утрамбовало в переполненный карман. — Оу, — Кэра вытянула шею, заглянула в комнату и жестом подозвала Лютера. — Лютер, ты же грузчик.

— Что? Чего? — Лютер стоял, тряся головой, ещё не придя в себя окончательно.

— Лютер, глянь какой диван, — Кэра была в восхищении, она кружилась вокруг невысокой софы, прижимая к груди руки.

— И что? — Лютер уставился на девушку, невольно сравнив её с белкой, готовой утащить в своё дупло всё, что плохо лежит. Или стоит, как в данном случае, диван.

— Как что? — девушка поставила руки на бёдра, склонив голову, и с упрёком сверлила Лютера взглядом. — У нашего лидера, — она понизила голос до шёпота, — У Маркуси нет дивана. Лидер без дивана, — она поцокала языком. — Такого нельзя допускать. Этот диван, — она села на софу и попружинила на ней, проверяя мягкость, — нужно отнести на «Иерихон».

— Я думаю, — Лютер почесал голову, отчего стал похожим на орангутанга, думающего, эволюционировать ему или нет. — Я думаю, Маркусу диван не нужен.

— А я думаю, нужен, — нахмурилась Кэра. — А я думать умею лучше, чем ты. Нужен! Не понравится, я заберу. Алисе поставим, — глаза Кэры наполнились слезами, выдавая отличную актрису, только без Оскара. — Девочка мучается, спит в гамаке.

— Кэра!

— Ни слова больше. Бери и неси.

— Здесь нет лифта, — пошёл другим путём Лютер.