Наконец, когда мы спустя целую вечность завернули на следующую улицу, я вдруг замерла на месте, не в силах пошевелиться. Возле входа в небольшое двухэтажное здание с двумя нацистскими флагами, стояли двое мужчин в разных военных формах, окруживших парочку автомобилей. Они курили, смеялись и беззаботно обсуждали очередную новость с фронта. Судя по вполне презентабельным кителям, все они являлись старшими офицерами, а красная повязка со свастикой на левой руке одного из них, подтверждала принадлежность к национал-социалистической партии Германии.

Среди них я практически сразу заметила до жути знакомое лицо. Алекс Мюллер не спеша потягивал сигарету, зажав ее между указательным и средним пальцами, и слушал рассказ товарища напротив. Я замедлила шаг, а затем и вовсе замерла на углу улицы, но Артур тут же потянул меня вперед, увидав друга семьи.

– Алекс! – закричал мальчик, чем опешил окружающих Мюллера мужчин. Они недоуменно оглянулись, и Артур тут же заключил офицера в дружеские объятия.

По телу пробежали мурашки, а спину обдало неприятным холодком.

– Юнгер манн, – ответил Алекс, тут же выбросив сигарету в ближайшую урну, и по-братски потрепал мальчика по волосам. Мне даже показалось, что он улыбнулся, но через мгновение, когда я уловила его обаятельную белозубую улыбку, уже ни капельки не сомневалась. – Как твои дела?

– Хорошо! Мы с Китти гуляем, не хочешь к нам присоединиться? – воскликнул Артур, заглядывая офицеру в глаза.

Я нервно сглотнула, когда мальчик указал рукой в мою сторону, и все окружающие их мужчины с красными повязками, как по команде с интересом оглянулись. Было глупо продолжать стоять посреди улицы как вкопанная, еще больше вызывая подозрения у немцев. Поэтому я собрала силы в кулак, выпрямила спину, как истинная немка, и подошла к Артуру и Мюллеру, неловко стискивая миниатюрную сумочку в обеих руках. Влажные пальцы нервно теребили ручку дамской сумки, пока я терпела унизительные и оценивающие мужские взгляды со стороны. Не знаю каким образом, но мне удалось скрыть от них дрожащие от страха руки.

Я боялась не их, а того, кто стоял напротив и знал о моем истинном положении в той стране. Положении пленного, положении раба Третьего рейха. Но Мюллер продолжал молча и сосредоточенно рассматривать мой новый внешний вид с головы до ног. Его синие, до жути глубокие глаза скользили по моим рукам, аккуратно уложенным волосам и тонкой талии, подчеркнутой легким светло-голубым платьем в белый горошек, оно едва прикрывало колени и практически полностью обнажало худощавые руки из-за знойной жары.

Щеки молниеносно вспыхнули, и я вдруг перестала дышать то ли от страха, то ли от неловкости и смущения, а мочки ушей загорелись предательским ярким пламенем. Его же лицо не выдавало ничего, что могло бы очернить его репутацию. Все тот же высокий лоб, впалые щеки, суженный подбородок. Но в тот момент мне казалось, что его хищный взгляд скользил по мне долго, чертовски долго.

Все, о чем я молилась тогда, чтобы Мюллер не вздумал соглашаться на совместную прогулку. Иначе я сошла бы с ума, сгорела от стыда и умерла бы от страха, находясь с ним в такой непосредственной близости. Страшно было представить, что со мной было бы, если бы он вдруг наказал меня за непослушание, ведь покидать рабочее место без полиции остарбайтерам было категорически запрещено. И уж тем более разгуливать на улицах без опознавательной и унизительной нашивки.

– Гутен таг, гер Мюллер, – изрекла я тоненьким зажатым голосом, когда его откровенное разглядывание начало, мягко говоря, смущать не на шутку.

– Добрый день… – спустя целую вечность произнес офицер. Он сделал небольшую паузу и неловко прокашлялся в кулак, – …фройляйн Штольц.

– Мюллер настоящий засранец, раз скрывал от нас столь чудесный цветок, – галантно произнес незнакомый мужчина в черном кителе с ярко-красной повязкой на левой руке. От его вкрадчивого голоса по спине пробежал неприятный холодок. Он вежливо поклонился и приподнял черную офицерскую фуражку, на которой был изображен пугающий человеческий череп. — Штандартенфюрер Кристоф Нойманн к вашим услугам.

Мужчина был худощавого телосложения, роста среднего, выше меня на пол головы. Лицо его было не отталкивающей наружности, но и не особо приятное: острые черты, прямой и ровный нос, глубоко посаженные глаза, впалые щеки и тонкие бледные губы. Одет он был в черный китель из легкой летней ткани, на погонах красовались две серебряные звезды, а на обоих петлицах вместо привычных рун были вышиты одинарные серебристые дубовые листья. Под кителем находилась белоснежная рубашка с черным галстуком. На поясе черный кожаный ремень с серебристой пряжкой, на которой был изображен имперский орел со свастикой – герб нацисткой Германии. Он же был вышит и на правом предплечье кителя.

Я не смогла сдержать улыбку и молилась, чтобы она не вышла слишком вымученной. Кристоф не сводил с меня любопытных и хитрых светло-зеленых глаз в сочетании с игривой улыбкой. И я уже хотела было ответить ему, как вдруг ощутила неожиданное прикосновение влажной руки Артура.

– Китти еще не очень хорошо говорит по-немецки, – предательски произнес мальчик по-детски обиженным тоном, и тут же дернул меня назад. – И вообще, моя кузина ни с кем не знакомится! Она дружит только со мной!

Офицер Нойманн коротко ухмыльнулся, с интересом глянул в сторону Мюллера и вопросительно вздернул бровь.

– Не говорит по-немецки? Она не немка? – с недоверием произнес мужчина лет тридцати пяти, а затем с подозрением сощурил зеленые глаза. Он с недоверием спрятал руки в карманы черных брюк галифе и взглянул в мою сторону уже совершенно другим взглядом. – А так и не скажешь…

Против воли я испуганно распахнула глаза и на мгновение перестала дышать. Но стоит отдать Артуру должное: он вовремя потянул меня назад, и офицеры увидели лишь мою спину, а не испуганное выражение лица.

– Ты же слышал, она его кузина. У меня нет причин не доверять фрау Шульц, – позади раздался убедительный голос Мюллера. Спасительный голос. – Ты хотел заехать в штаб в Мюнхене? Я могу подбросить.

После той встречи на душе остался неприятный осадок. В груди закралось ощущение, будто меня ударили под дых. Артур, как ни в чем не бывало, продолжил удерживать мою руку влажной ладонью и перешагивать через трещины на асфальте, но я все еще не могла отойти. Тот несостоявшийся разговор лишь доказал мне, что я была еще чертовски слаба и уязвима, чтобы сбегать из фермы «Розенхоф» на помощь Аньке.

– Китти! – позвал меня мальчик, дернув за руку. – Я уже говорил тебе, что красный цвет пахнет клубникой? Зеленый… он всегда был таким кислым, аж зубы сводит. А еще каждую букву из алфавита я вижу в разных цветах. Например, на той вывеске «Булочная» я вижу «б» как оранжевый, «у», «а» и «я» имеют красный цвет, а «л» и «н» ярко-желтого цвета. А ты буквы каких цветов видишь? А какой запах для тебя имеет буква «к»? Твое имя начинается на эту букву!

Я натянуто улыбнулась, разглядывая его восхищенные светло-голубые глаза. Не говорить же ему было, что вывеска «Булочная» для меня была одного цвета – черного – только потому, что раскрашена была черной краской. Не говорить же ему, что буквы алфавита я не разделяла на цвета, запахи и категории. Не говорить же ему, что я ни черта не понимала из того, что он мне рассказывал?

С каждым днем странности мальчика постепенно сводили с ума.

– Я тоже вижу буквы в этих цветах. Вот это совпадение, правда?

Я изо всех сил попыталась изобразить удивление.

– Вот это да! Я всегда знал, что мы похожи! – радостно воскликнул Артур, подпрыгнув на месте три раза. – Хочешь знать с каким цветом ты мне представляешься? С цветом неба. С таким теплым и бескрайним цветом, таким спокойным и убаюкивающим. Я люблю небо. Люблю смотреть, как оно меняется изо дня в день, люблю наблюдать за облаками, а также за тем, как солнышко постепенно прорывается сквозь серые тучи и согревает меня теплыми лучами. И тебя я тоже люблю, Китти-Митти.