Помещица скрупулезно соблюдала все созданные ею же правила, это касалось всего: скотины, фермы, усадьбы, бухгалтерии и воспитания детей. В особенности, она не уставала делать мне замечания по поводу строгого распорядка дня Артура. Первое время я терялась во времени, пару раз одевала мальчика не в тот комплект одежды и даже однажды отправила его на обед вместо уроков, заставив профессора Шмидта одиноко ждать ученика в беседке.
Но были и моменты, когда фрау не уставала хвалить за мою излишнюю любовь к порядку. Эта привычка у меня сформировалась еще с детства: ровно застеленная кровать, одеяла сложены край к краю, в шкафу каждая полочка была строго выделена для определенного вида одежды, на учебном столе все стояло строго на своих местах; а уборку я проводила крайне тщательно до последней соринки, даже если приходилось перемывать все с пятого раза. Эта особенность со мной была с раннего детства, поэтому подобное поведение благополучно вошло в привычку, а вот фрау Шульц заметила это за мной в первые же дни. Она смеялась с добродушной улыбкой на лице и шутила, называя меня русской немкой, потому как лишь немцы настолько заморачивались наведением порядка. Артур же был в полном восторге, что в его шкафах отныне одежда была разложена строго по временам года и комплектам, была разделена на парадную, повседневную и домашнюю и аккуратно сложена без единого намека на складки. Лишь чуть позже я осознала, почему он восхвалял меня каждый раз за столь скрупулезный порядок…
Оценила фрау и мою тягу к врачеванию. Как только Артур получал незначительные царапины и ссадины, я тут же прибегала к нему на помощь. Знала каждое средство, что находилось в аптечке у семьи Шульц. А также умело промывала, обрабатывала и забинтовывала раны не только у членов семьи, но и у других остарбайтеров. Я заваривала различные успокаивающие чаи помещице, благодаря которым она тотчас же избавлялась от мигрени и крепче спала по ночам. Генриетта настолько поощряла во мне интерес к медицине, что подарила книгу по врачеванию из собственной библиотеки в ее кабинете. Правда книга та была от корочки до корочки на немецком, и чтобы прочесть и перевести парочку страниц, у меня уходило несколько дней, а то и недель… Без помощи Аси первое время было очень туго. Но я не унывала и была безмерно благодарна той информации, что попала мне в руки. В Свибло я бы точно не отыскала подобные книги, описанные немецкими учеными. И чем больше я понимала из написанного, тем увлекательнее становилось чтение. Немецкий язык мой подтягивался с удвоенной силой, не считая того, что я и так постоянно жила среди немцев.
Было и то единственное, что меня настораживало и напрягало. Фрау только мне запрещала выходить на улицу во время активного солнцепека без защитной одежды и зонтика. По началу я недоумевала, как в такую-то жару выходить в закрытой одежде! Но потом Ася разъяснила мне, что в Германии немецкой женщине было неприлично ходить с бронзовым загаром по всему телу, ведь настоящей арийке была свойственна лишь светлая кожа, наравне с волосами и глазами… и иного быть не могло. Такую женщину по ошибке могли тут же приравнять к цыганам или евреям и насильно отправить в лагерь смерти. А так как я якобы являлась дальней родственницей семейства Шульц, то и соответствовать оным была обязана. Но я все еще не понимала, почему должна была разыгрывать тот спектакль перед гостями фрау Шульц…
Стоит отметить и то, скольким полезностям нас научила Генриетта. И белье пастельное грамотно крахмалить, и разглаживать его новым для нас электрическим утюгом (гладить с ним было одно удовольствие), и даже рубашки с платьями крахмалить; и одежду из разнообразной ткани штопать аккуратно и, что примечательно, разными способами; и шторки подвязывать в пышные элегантные банты; и цветочки красивые высаживать перед домом, и за чистотой и порядком следить ежедневно. Познакомились мы в усадьбе еще с одним странным и новым для нас приспособлением – пылесосом. Это была необычная машина с длинным хоботом как у слона и гудящим мотором как у автомобиля, которая собирала всю пыль, волосы и крошки с ковров! Впервые опробовав его, мы с девочками каждый раз чуть ли не дрались, чтобы пропылесосить все ковры в доме. По началу это было весьма необычно, увлекательно и даже удивительно, но не зря говорят, к хорошему быстро привыкаешь. Хозяйка обмолвилась, что пользоваться они таким приспособлением начали еще с 1936 года, практически сразу же после того, как их пустили в производство в Германии.
Думаю, не только я, но и девчонки на примере нашей фрау убедились, насколько немки были хозяйственны, экономны и весьма практичны в быту.
Но не смотря на внешнюю идеальную картинку нашего быта, я была благодарна фрау Шульц за хоть и немногочисленные, но все-таки свободные прогулки по городу с ее сыном. Они были той кроткой частичкой свежего воздуха в жизни, которая последние несколько месяцев напоминала беспросветную холодную ночь.
Во время прогулок по Эрдингу никому из немцев не было до меня дела: я благополучно слилась в общем потоке дам со шляпками и элегантными платьями и мужчин в строгих деловых костюмах. Через парочку недель после моего назначения, фрау Шульц привезла из ателье три элегантных платья бордового, изумрудного и черного цветов, парочку миниатюрных шляпок им под стать, одну пару закрытых туфель на невысоком каблуке (благодаря которым я заработала кровавые мозоли), увесистое серое пальто на прохладную погоду и небольшую тканевую сумочку для достоверности. Раза с третьего я научилась правильно собирать волосы в изящный и аккуратный пучок: высокий для парадных выходов и низкий для повседневных. А также завивать волосы горячими щипцами, которые я могла одолжить в любой момент и у Амалии, и у Генриетты.
Первые разы мне было ужасно жутко выходить в люди в подобном одеянии. Казалось, каждый немец будет читать мои мысли и пытаться разглядеть унизительную нашивку «OST». А вальяжно расхаживающие конвои немногочисленной полиции будут бросать подозрительные взгляды и требовать показать документы, которых у меня не было. Но ничего подобного не возникало, что в первый, что в последующие разы.
На каждой послеобеденной прогулке с Áртуром, я скрупулезно считывала все указатели на немецком языке, изучала улицы, куда они вели и где находился тот или иной населенный пункт. Я не знала в какой стороне находится прачечная, куда увезли Аню, но хотя бы примерно понимала, как и на чем добраться до Мюнхена, и в каком направлении он находился. Пока мальчик молчаливо наблюдал за местными ребятами, я внимательно вслушивалась в разговоры прохожих, о чем они беседовали в пекарнях, в придорожных магазинчиках, что спрашивали у полиции. Была важна каждая зацепка, я не желала упустить ни одну деталь, которая могла оказаться решающей. Таким образом, я подтягивала свой немецкий, ведь без элементарных знаний языка я бы не смогла сдвинуться с мертвой точки. Но, к моему дикому сожалению, ни один немец в разговоре не упоминал ни остарбайтеров, ни каких-либо других военнопленных. Единственный раз одна женщина в очереди в пекарню поделилась с подругой новостью о новой партии пленных французов. Она упомянула, что их рассредоточат по всей Баварии, но ничего конкретного так и не сказала.
Я уже примерно понимала к кому из местных торговцев в случае чего прибегу за помощью, а кого стоило избегать за версту из-за нацистских настроений и более близкого общения с полицией. Обыкновенные офицеры полиции патрулировали улицы в темно-зеленой форме и без отталкивающих рун в виде двух букв «SS» на петлицах. Но все же имели нечто схожее с Мюллером – на рукаве кителя у них был все тот же черный манжет с двумя молниями и вышитой серебристой надписью «SS Polizei-Division».
Однажды во время третьей по счету прогулки по Эрдингу (кажется, это был сентябрь 1942), я по привычке разглядывала близлежащие старинные домики, завораживающие своей красотой, и одновременно считывала каждый указатель. Артур по обычаю держал меня за руку и перешагивал через каждую трещину на асфальте. Если вдруг он случайным образом наступал на небольшое расстояние между брусчаткой, то возвращался обратно на угол улицы и начинал все сначала. Так могло продолжаться два, три, а то и пять раз, и наша прогулка могла состоять только из подобных его своеобразных действий. Но тогда я еще не обращала внимания на звоночки в столь странном поведении мальчика.
