Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Уже после недели, проведенной с Артуром, я начала подозревать, что он чем-то болен, вот только не понимала, чем именно. Задавать подобные неуместные вопросы фрау Шульц я не решалась. Мой немецкий оставлял желать лучшего, да и неизвестно как повела бы себя женщина в ответ на столь бестактные вопросы.

Первые несколько месяцев меня, откровенно говоря, настораживало, пугало, а иной раз и раздражало столь странное поведение Артура. Но ровно до тех пор, пока я окончательно не убедилась, что бедный мальчик болен какой-то неизвестной болезнью. Порою мне становилось настолько его жаль, что я ссылалась на недомогание и бежала в ванную комнату, чтобы как следует проплакаться. Он был настолько добрым ребенком, что сердце мое тотчас же сжималось от жалости и непонимания, почему судьба распорядилась ему родиться именно таким и страдать всю жизнь.

Он постоянно жалел дворовую собаку, стискивал в объятия соседских кошек, когда они прибегали к нам на ночлег. Ему было бесконечно жаль даже муху, которая вдруг угораздила в ловушку паука, и тут же принимался высвобождать ее из паутины. Мальчик мог часами наблюдать за муравьями, как пчелы опыляют прекрасные цветы на переднем дворе, как приставучие жужжащие мухи без конца окружали просторную белоснежную беседку, садились и нагло прогуливались по его учебникам и тетрадям. Он давал шанс на жизнь любому увядающему от знойной жары цветку, и до последнего не разрешал матери вырывать его.

Артур Шульц был невероятно добрым мальчиком с чистым сердцем и помыслами. Но порою в него словно вселялся бес, который тут же очернял все его добрые поступки.

Я начала подозревать шизофрению, но ведь я не профессор и не могла твердо в этом убедиться без знания характерных признаков. Было видно, как фрау осознавала весь ужас происходящего, но поделать ничего не могла. Она лишь слезно глотала его приступы гнева, уклонялась от предметов, которые он в нее кидал, и пыталась успокоить его, прижать к материнской груди и уберечь от посторонних злых глаз. Женщина прекрасно осознавала тот факт, что он вдруг заговорил спустя четыре года после моего появления – никак не умоляет и не решает кучу других проблем сына. Фрау Шульц сопровождала нас в самую первую прогулку по городу, чтобы показать мне районы, в которых разрешено было гулять Артуру, а в какие категорически нельзя было заходить. Генриетта также запрещала мне позволять мальчику общаться со сверстниками и незнакомыми взрослыми, вероятно, чтобы никто не углядел, что мальчишка отличался от обычных детей.

Общение со сверстниками у него тоже не задалось. Артур словно опасался их и наблюдал за ними лишь издалека. Я не вникала в подробности, не мое это было дело, да и, откровенно говоря, особо меня не интересовало. Я лишь должна была находиться с мальчиком с подъема и до позднего отбоя, следить за режимом дня, потакать желаниям и делать все возможное, чтобы он ни о чем не догадался. Чтобы он не догадался о том, что я не та, за кого себя выдавала. Впрочем, Артур не задавал много вопросов, и это определенно играло мне на руку.

Глава 7

Единственное свободное время у меня было во время занятий мальчика с профессором Шмидтом. Два с половиной часа перед обедом, иногда и три. Это время я могла посвятить отдыху, лежа на кровати, и бесцельно смотреть в высокий белоснежный потолок с лепниной. Но это было скорее редким исключением. Меня, как и Аську, в это время звала Тата, чтобы помочь похлопотать на кухне или зачастую постирать, накрахмалить и развесить постельное белье.

В тот день Танька позвала на кухню не только меня, но и Лëльку с поля, чтобы начистить ведро картошки и помочь разделать две курицы, которые ребята зарубили еще утром. Мясо на нашем столе было редким исключением даже для хозяев и его наличие означало одно – скоро прибудут гости. За все десять месяцев, что я там жила, гости нас посещали лишь дважды, не считая парочки коротких визитов офицера Мюллера. Полноценные визиты были нанесены знакомыми помещиками фрау Шульц, и лишь при них я бежала переодеваться в красивые дамские платья и наспех сооружать изящную укладку. Но даже при всем параде ни разу не была участником застолья.

Гертруда – горбатая седовласая старушка – уже вовсю хлопотала: мыла большое количество кастрюль, фарфоровых тарелок и чашек после завтрака и приводила кухню в порядок, а помещении вовсю раздавались немецкие песни по радиоприемнику. Когда я вошла, Танька только-только надела поварской фартук и спрятала густые черные волосы за тоненьким платочком в красный горошек. За мной тут же подоспела Ася.

– Вы как раз вовремя, – в спешке проговорила она, вручая нам потрепанные фартуки. – Нам нужно управиться за пару часов.

– К чему такая спешка? – недоуменно спросила я, завязав поварской фартук на талии.

– Що я пропустила? – воскликнула Ольга с легкой отдышкой в груди, наспех забежав в кухню. Благодаря постоянному пребыванию на солнце, ее загорелое лицо было усыпано светлыми веснушками, а в прошлом рыжеватые волосы превратились в отголоски светлой ржавчины. Она тут же подвинула старушку за раковиной и принялась намывать черные от земли руки. – Кстати, девки, мне нужна будет допомога одной из вас. Как тильки закончим с готовкой, так сразу побигти в сарай.

– Генри сказала, что к обеду прибудут гости, – сообщила Тата, поставив увесистое ведро картошки на лавку. – Кто именно не уточнила, но строго на строго приказала помочь Гертруде накрыть на стол.

Мы с Аськой взяли по ножику и принялись чистить картофель, Танька в это время уже общипывала курицу.

– Тю, ну що ти будешь делать, опять этот картофан! Когда он уже закончится наконец! – Оля недовольно всплеснула влажными руками, небрежно вытерла их об фартук и принялась разделывать вторую более крупную курицу. – Надеюсь, що Сашка нас решил навестить наконец. А то уж как месяц не был… Нет! Даже больше, уж как шесть недель!

При упоминании офицера Мюллера все внутри сжалось. Я еще не забыла нашу первую встречу в городе, где Артур привлек ко мне внимание, и я была вынуждена подойти к немецким офицерам. Мне оставалось только надеяться, что Мюллер не доложит об этом фрау Шульц…

– Ой, а ти-то все дни считаешь до приезда свого коханого, – упрекнула Танька, подавив смешок. – Лучше бы работой голову заняла, больше проку было бы.

– А я и так пашу как проклятая! – обиженно воскликнула Лëлька. – Все дни считала, коли основний сезон врожаю закинчиться. Сил моих бильше не було! А за скотиною прибирати кому понравится?!

– Добре, добре, верим мы тебе. Фрау же сказала, что на зиму отстраняет тебя от полевых работ, за скотиною будешь тильки прибирати, – спокойно разъяснила Тата. – А ближе к весне опять вернешься к хлопцам.

– Ох, як я скучала за хлопотами по дому! – устало выдохнула Ольга. – Тута все-таки работенка-то не пыльная, по вуха в грязи не стоишь. Все бы отдала, щоб на месте Катруси очутиться! Ходи себе с малым туди-сюди, потакай его желаниям, та в город виводь. Красота!

– А ты не обесценивай чужой труд. Мы твой не обесцениваем. Видим тебя уставшую без задних ног и все прекрасно понимаем, – отозвалась я, согнувшись над мусорным ведром с картофельными очистками. – У соседа всегда трава зеленее, да яблоки слаще.

– Вот-вот, – уклончиво согласилась Татьяна, закончив общипывать наседку.

– Ой, да що вы опять умничать начинаете! – отмахнулась Оля. – Не это я имела в виду и вообще… Ай, да ну вас!

Она махнула рукой в нашу сторону и молча продолжила общипывать добротную курицу, а мы с Таней и Асей тихо хихикнули в ответ.

– Знаете що я заметила? – спустя какое-то время спросила Ольга, словив наши заинтересованные взгляды. – Як бы це кощунственно не звучало, но я считаю, що наш принудительный труд в Германии ничем не отличается от добровольного в Союзе. Тот же двенадцатичасовой рабочий день и та же пропаганда в свободное от работы время, как и у самих немцев… К тому же условия работы здесь для нас як рабов лучше, чем в Союзе для обычных свободных людей. Работа на ферме лично для мене легше, чем такий же, рабский труд в колхозах. Поверьте, мне есть с чем сравнивать, я на колхозе все життя пропрацювала.

20
{"b":"781485","o":1}