4. Виновных в уклонении от обмолота и от сдачи излишков граждан, равно как и всех допустивших это уклонение ответственных представителей власти, карать конфискацией имущества и заключением в концентрационные лагеря как изменников делу рабоче-крестьянской революции». Репрессивное войско, призванное обеспечить выполнение постановления, поначалу насчитывало 9000 штыков и 300 сабель. Совнарком и подумать не мог, что для решения этой задачи понадобится вовлечь гораздо больше военной силы – около 20 полков и дивизий, четыре бронепоезда, тяжелую артиллерию.
По сложившейся уже привычке рьяно и с жестокостью исполнять боевые приказы Москвы двинули сапогами в калитки свободолюбивых, не нуждавшихся ни в какой революции и не верящих ей «крепких хозяйственников» Урала и Сибири. И неожиданно получили столь яростный отпор, что в последующие советские годы предпочитали особенно не вспоминать: так, мол, кулацко-эсеровский мятеж. В действительности за вилы, топоры и берданки взялись больше 100 тыс. человек от Салехарда до Кокчетава, превзойдя по размаху и жестокости знаменитые Кронштадтский и Тамбовский мятежи. Образовался целый фронт, бушевала настоящая партизанская война. Погибнут тысячи красноармейцев, больше 50 тыс. повстанцев и мирного населения, в том числе женщин и детей. Методы этой войны будут крайне жестокими – с заложниками и массовыми казнями, стиранием с земли огнем и артиллерией целых деревень, обоюдными захватами многих крупных западносибирских городов, с последующими пожарами и разрушениями. В конце концов, Ленин с товарищами крепко задумаются о верности выбранного курса. И, в итоге, сменят его. Эхо той войны будет десятилетиями гулять по щедро политым кровью землям Зауралья и Западной Сибири.
…
Реакция власти понятна по содержанию и тону приказа уполномоченного Ишимского уездного продкомитета А. Браткова по Локтинской волости: «Приказываю весь хлеб, который причитается по разверстке, в срок 60 часов с момента получения сего приказа свести на ссыпной пункт в гор. Ишим… Ни на один фунт ни в каком обществе разверстка уменьшаться не будет. Если какое-либо общество не исполнит сего приказа в вышеуказанный срок, я с вооруженной силой – 200 чел. пехоты, 40 чел. кавалерии и четырьмя пулеметами – заберу весь хлеб до единого зерна у всех граждан общества, не оставлю ни на прокорм живым душам, ни на прокорм скотине, ни на посев. У тех граждан, которые будут агитировать против сдачи и вывоза хлеба, мною с вооруженной силой будет забрано все имущество, дом будет спален, а гражданин, замеченный в вышеуказанном преступлении, будет расстрелян. Всему обществу приказываю сейчас же доносить мне, если появится гр7ажданин, агитирующий против выполнения разверстки. Если же общество будет укрывать тех негодяев, а они будут нами пойманы, то все общество так же строго будет наказано, как вышепойманный негодяй – контрреволюционный агитатор. Приказ считаю первым и последним. Больше предупреждать не стану».
…
Решимость в борьбе за свободу и счастье выражалась в неслыханном насилии, победу вырывали любой, самой жуткой ценой. Жительница деревни Усть-Ламенская Анна Павловна Терещенко вспоминает: «Был такой Бердов в деревне Евсино. Он деревянным стежком убивал. Ему привезут коммунистов, а он убивает. Убийцей был. Может, тыщу убил, может, две, может, три. Потом коммунисты его убили». И проговаривается: «Сначала белые – коммунистов, потом коммунисты – белых, а потом коммунисты – коммунистов».
В аналитическом докладе командира 85-й бригады ВНУС Н.Н. Рахманова отмечалось: «В Омутинском районе повстанцы подвешивали взрослых и детей, у беременных женщин разрезали животы, и все это затем, чтобы в корне истребить семя коммуны». В докладе помглавкому по Сибири В. И. Шорину говорилось об уничтоженной коммуне (коммунары игнорировали вековой уклад, не верили в бога, во время продразверстки у них не выгребали последнее): «200 трупов крестьян были найдены в селе Ильинском… которые там валялись повсюду … в искалеченном виде, причем было видно, что погибшие были даже не расстреляны, а убиты палками и вилами, и среди них даже были мальчики и девочки до 15-летнего возраста».
Телеграмма в ЦК РКП(б), президиум ВЦИК и заместителю председателя Реввоенсовета республики Э. М. Склянскому: «… Нужны реальные силы, вооружение, обмундирование, огнеприпасы. Нужна помощь партсилами, партийно-советские аппараты разрушены, во многих волостях члены партии поголовно уничтожены, 75% всего состава профработников уничтожено…».
…
Первая мировая война была слишком долгой и слишком жестокой, чтобы не оказать решающее влияние на весь последующий мир, она привела к созданию совершенно иных форм взаимоотношений государства и общества. Не только в Германии, но и во Франции, Англии, России – задумались о концепции тотальной войны, о единстве фронта и тыла, о том что находящиеся в тылу обязаны так же пусть косвенно, но участвовать в войне своим трудом и плодами своей земли, отдавая государству все что оно считает нужным забрать и на условиях государства. По сути, Россия погибла при неудачной попытке реализовать концепцию тотальной войны у себя. В России в отличие, например от Германии – фронт и тыл жили разными жизнями, и когда в России начался бунт от отсутствия дешевого хлеба (более дорогой был) – в Германии уже давно не было никакого хлеба, люди ели эрзац с опилками и кормовую репу, которой раньше кормили скотину. Но каждое усилие русского правительства по изъятию ресурсов – натыкалось на все возрастающее сопротивление, пока все не рухнуло.
Тем не менее, и после 1917 года власти всех видов столкнулись с необходимостью изъятия ресурсов. Про то, что творили большевики, в общем-то, всем известно, потому расскажем о том, что вынуждены были делать немцы, после позорного Брестского мира оккупировавшие огромные территории России и столкнувшиеся с тем же самым – с необходимостью наладить изъятие ресурсов при все более враждебном местном населении…
Л. Ланник. После Российской Империи
…
С конца марта 1918 г. командование 10-й армии стало неуклонно наращивать механизм контроля над ресурсами оккупированных территорий, в том числе с помощью регламентации любых контактов между кайзеровскими войсками и местным населением, включая торговые. Закупки пытались централизовать, что могло повлечь только установление более жестких, а потому невыгодных для крестьян цен на продовольствие. Пунктуально брали под контроль сколько-нибудь ценные промышленные предприятия. Постоянно ужесточался (по меньшей мере, на бумаге) режим на демаркационной линии, что должно было покончить не столько с миграциями, сколько с сохранением активной связи между разделенными между большевиками и интервентами территориями. Карательные экспедиции против отдельных деревень, штрафы, реквизиции и постоянные аресты «зачинщиков» постепенно накаляли обстановку, хотя поначалу позиция местного населения была выжидательной и неагрессивной.
Волну протестов белорусского населения вызвали попытки германских властей использовать местных жителей на масштабных строительных работах, в том числе по восстановлению инфраструктуры. К изрядному удивлению оккупационных властей никакой благодарности местных жителей за налаживание транспорта не было, скорее наоборот. К 10 мая 1918 г. в оставшихся под властью большевиков уездах Витебской и Могилевской губерний в РККА и партизанских отрядах числилось (по советским данным) около 7,8 тысячи бойцов. Значительную часть «партизан», особенно в глубоком тылу, составляли бежавшие военнопленные, либо сопротивлявшиеся германским реквизициям местные жители, не столько нападавшие на оккупантов, сколько уклонявшиеся от контактов с ними, не считая случаев захвата остро необходимого продовольствия. Подозревали в организации диверсий и «банд» и местных помещиков-поляков, возможно, укрывавших дезертиров из корпуса Довбор-Мусницкого. Сильнейшее возмущение вызывали попытки германских властей продать крестьянам излишки реквизированного у них же (или по соседству) продовольствия. Даже оставив многодетным семьям скот, оккупанты требовали регулярных поставок, особенно молока и масла, хотя признавали, что положение с продовольствием в белорусском селе очень тяжелое.
