— Да, вижу. И что же?

— Так вот, Луиза, это он.

— Кто он? — спросила молодая женщина, вся дрожа.

— Тот, кто спасет тебя, если я не смогу этого сделать. Но я спасу тебя, спасу! — воскликнул он и покрыл глаза ее и лоб горячими поцелуями.

Кавалер бросился вон из камеры. Но как захлопнулась за ним дверь, Луиза уже не слышала.

Вся душа ее сосредоточилась в глазах: она пожирала взглядом человека, который прохаживался по палубе шхуны.

Кавалер бежал вниз по лестнице так стремительно, словно был день, а не ночь, и, не обращая внимания на главного тюремщика, все твердил: «Я спасу ее, спасу!» Но в коридоре стояла беспросветная тьма, сюда не проникал даже свет луны, озарявшей камеру Луизы, так что кавалер был вынужден остановиться и все же подождать тюремщика с его фонарем.

Тот проводил кавалера до выхода, оказывая ему такое же почтение, как и при его прибытии, поэтому, выйдя во двор, Сан Феличе опустил руку в карман, вынул несколько золотых монет и протянул тюремщику.

Тюремщик с меланхолическим видом принял деньги и покачал головой.

— Друг мой, — сказал кавалер, — я знаю, это очень мало, но я о тебе еще вспомню, будь спокоен, но только при условии, что ты будешь оказывать всяческое внимание бедной женщине, твоей узнице.

— Я не жалуюсь, ваше превосходительство, мне довольно и того, что вы дали! — возразил тюремщик. — Но если бы вы пожелали, вы одним словом сделали бы для меня больше, чем все, что я могу сделать для вас.

— Что же я могу для тебя сделать?

— У меня есть сын, ваше превосходительство, и вот уже целый год я напрасно стараюсь устроить его на должность тюремщика в эту крепость. Если бы он был назначен, я нарочно приставил бы его для услуг к упомянутой даме, а то ведь самому мне недосуг ею заниматься, я же обязан вести общий надзор.

— Лучшего и желать нельзя, — отвечал Сан Феличе, тотчас же сообразивший, какую пользу можно извлечь, снискав такую признательность низшего служащего. — А от кого зависит это назначение?

— От начальника полиции.

— Ты к нему уже обращался?

— Да. Но, понимаете, ваше превосходительство, надо было… (он сделал пальцами движение, будто считал деньги), а я небогат.

— Хорошо. Напиши прошение и пришли мне.

— Ваше превосходительство, — сказал главный тюремщик, вытаскивая из кармана бумагу, — пока вы были в камере у арестованной, я уже составил прошение, подумав, что вы окажете мне такую милость и соблаговолите помочь…

— Да, я займусь этим, друг мой, — сказал кавалер, — и сделаю все, что от меня зависит, чтобы твое желание было исполнено. Если я тебе понадоблюсь, приходи к его высочеству герцогу Калабрийскому и спроси кавалера Сан Феличе.

Положив прошение в карман, кавалер распрощался со своим подопечным, вышел из крепости и направился к площади Четырех кантонов, где, как мы помним, у него была назначена встреча с мнимым американским капитаном.

Тот уже ждал кавалера и, заметив его, торопливо шагнул навстречу.

Они стали расспрашивать друг друга.

Джузеппе Пальмиери рассказал о своем посещении королевской четы, очень довольный оказанным ему приемом, а главное, уверенный теперь, что может спокойно оставаться на выбранной стоянке, то есть в ближайшем соседстве с крепостью.

Кавалер же поделился своим планом спасения Луизы и для верности дал ему прочитать прошение о помиловании, составленное герцогом Калабрийским.

Джузеппе Пальмиери приблизился к лампаде, горевшей перед изображением Мадонны, и начал читать; но по рассеянности кавалер дал ему вместо герцогского ходатайства прошение, написанное главным тюремщиком.

Не такой был человек Джузеппе, чтобы упустить малейшее обстоятельство, могущее оказаться полезным. Он прежде всего заметил адрес будущего тюремщика: «Тонино Монти, улица Салюте, № 7» — и, возвращая прошение кавалеру, сказал:

— Вы ошиблись бумагой.

Кавалер порылся в кармане и действительно обнаружил там ходатайство, взамен которого он дал прошение главного тюремщика.

Джузеппе Пальмиери прочитал вторую бумагу еще внимательнее, чем первую.

— Да, конечно, если у Фердинанда есть сердце, тут может представиться возможность. Но сомневаюсь, чтобы оно у него было, — сказал он и вернул ходатайство кавалеру. — Когда, по вашим расчетам, может произойти разрешение от бремени принцессы?

— Она ожидает родов со дня на день.

— Будем ждать вместе с ней. Но что, если король ей откажет или она родит девочку?

— Тогда вы получите это самое прошение разорванным на куски в знак того, что пришла ваша очередь действовать, поскольку у нас не осталось надежды; либо же одно-единственное слово «Спасена!» скажет вам все. Но обещайте мне, что до тех пор не станете ничего предпринимать.

— Обещаю, но позвольте мне выяснить, в какой стороне крепости находится камера узницы?

Кавалер схватил собеседника за руку и сжал ее с лихорадочной энергией.

— Молодость всесильна в глазах Господа, — сказал он. — Ее окно выходит прямо на шхуну «Ранер».

И он поспешно удалился, закрывая лицо плащом.

Кавалер и на этот раз не ошибся: симпатические флюиды молодости пересеклись с магнетическими токами влюбленных. Едва Сан Феличе покинул камеру Луизы, указав ей на человека, задумчиво гулявшего по палубе шхуны в полукабельтове от подножия крепости, как Сальвато — ибо то был он собственной персоной — почудилось, будто , ночной бриз доносит к нему его имя.

Он поднял голову, ничего не увидел и подумал, что ошибся.

Но ухо его вторично уловило тот же звук.

Тогда он сосредоточил взгляд на темном отверстии, которое вырисовывалось на серой стене, и смутно различил, как чья-то рука машет платком из-за прутьев решетки.

Из груди его вырвался крик в ответ на зов сердца узницы, и на волнах ветра затрепетали три слога: «Лу-и-за!»

Рука выронила платок, он проплыл в воздухе и опустился у самой стены. Сальвато из осторожности с минуту подождал, огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто не видел происшедшего, потом, ничего не говоря экипажу шхуны, спустил на воду ялик и, подражая движениям рыбака, тянущего лесу, стал приближаться к песчаному краю берега.

Между водой и стеной было метров двенадцать, и по счастливой случайности часового здесь не оказалось.

Сальвато причалил к берегу, одним прыжком очутился у стены, подобрал платок и вернулся в лодку.

Едва он сел на свое место, как послышались шаги патрульных; тогда он спрятал платок на груди и, вместо того чтобы грести прочь от набережной, что могло бы вызвать подозрения, остался на месте и начал водить лесой сверху вниз, как это делают со снастью в несколько крючков.

Патруль показался из-за башни, от солдат отделился сержант и подошел к лодке.

— Что ты тут делаешь? — спросил он у Сальвато, одетого простым матросом.

Тот заставил повторить вопрос, словно не понял его, а потом ответил с резким английским акцентом:

— Разве вы не видите? Ужу рыбу.

Хоть сицилийцы и ненавидели англичан, все же присутствие Нельсона обязывало проявлять к ним определенное уважение, какое они не оказывали лицам других наций. Начальник патрульного отряда сказал:

— Здесь приставать к набережной запрещено, в порту и без того достаточно места для рыбной ловли. Отваливай, друг!

Сальвато что-то недовольно проворчал, вытащил лесу, на которой, по счастью, повис кальмар, и стал грести к шхуне.

— Ладно, теперь ему будет чем заменить солонину! — сказал сержант, возвращаясь к патрулю.

И, очень довольный своей шуткой, он на минуту вошел под глубокий свод, осмотрел его, вынырнул снова и продолжал свой ночной обход вдоль наружных стен крепости.

А Сальвато тем временем был уже на шхуне. Он спустился в каюту и поцеловал платок, помеченный буквами Л, Си Ф.

Один уголок был завязан.

Он быстро пощупал узелок и ощутил под пальцами бумагу.

На ней было написано: