Следующая загадка связана с 16-й главой «Казнь». Здесь темность места просто бесспорна. Когда читатель впервые знакомится с этой главой, то его начинает беспокоит вопрос о природе того сновидения, что посетило в клинике Ивана Бездомного, поскольку такой сон явно невозможно назвать обыкновенным, особенно после прочтения 15-й главы «Сон Никанора Ивановича», где мы уже, напротив, имеем дело с обыкновенностью сновидения. Сны в случае Никанора Ивановича, как правило, беспорядочны и бессвязны, приходят к нам почти каждую ночь, а также являются отражением нашей повседневной жизни или наших личных переживаний: «Тогда Никанора Ивановича посетило сновидение, в основе которого, несомненно, были его сегодняшние переживания». В случае же Ивана Бездомного мы ничего подобного не видим. Сон Ивана, во-первых, не имеет никакой бессвязности и беспорядка, и, напротив, его бы каждый смело принял за обыкновенный фильм. Во-вторых, в отличие от Никанора Ивановича, Иван в своем сне не был непосредственным участником событий, а лишь их очевидцем или зрителем. В-третьих, поскольку сны являются отражением наших душевных переживаний, то весьма странно, что Иван, который нигде и никогда не был в древности, видел своими глазами Ершалаим. И, в-четвертых, столь же странно, что Ивану приснилось именно то, о чем он так искренно просил Мастера: «Скажите мне, а что было дальше с Иешуа и Пилатом, – попросил Иван, – умоляю, я хочу знать» (гл. 13). Неужели это простое совпадение?
Когда мы доходим впервые до чтения 24-й главы «Извлечение мастера», для многих из нас становится открытием, что, оказывается, Воланд на Патриарших прудах рассказывал вовсе не роман Мастера, а собственную историю, потому что из его встречи с самим Мастером в 50-й квартире следует, что он никогда раньше его не видел:
«– А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? – спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
– Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
– О чем роман?
– Роман о Понтии Пилате».
Мы даже приведем яркий пример в качестве неоспоримого доказательства, что даже порою сами исследователи попадаются на эту «уловку». Вот что пишет о Берлиозе Александр Зеркалов, который известен двумя книгами о романе Михаила Булгакова: «Берлиоз, «председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций… и редактор толстого художественного журнала», т. е. политический функционер, не мог не знать об этой кампании против «пилатчины». Иван Бездомный – рядовой поэт – и тот знал. Второй – предположительный: руководителем кампании был сам Берлиоз. Он отлично (для журналиста) разбирался в христологии, и должности у него были вполне подходящие для руководства не очень важной политической кампанией. Менее примечательно, что самый гнусный пасквилянт, Латунский, идет за гробом Берлиоза; важней, что отшельник Мастер знает редактора и дает ему характеристику. <…> Воланд представляет – как сказал бы юрист – рассказ о Пилате в качестве материала, известного подсудимому. Воланд как бы говорит ему: человек написал вовсе не то, что вы называете «религиозной пропагандой»; написал не о Боге, а о человеке. А вы объявили его «богомазом»; ваша свора его довела до сумасшедшего дома… Он пересказывает эту «пилатчину» как бы от себя и ждет реакции. Какова же она? А реакции нет вовсе. То ли Берлиоз не читал вещь Мастера, то ли предпочел притвориться непонимающим. Последнее больше похоже на дело, ибо он отвечает нарочито нелепой и беспомощной фразой: «Ваш рассказ… совершенно не совпадает с евангельскими рассказами», почему-то «внимательно всматриваясь в лицо иностранца» [3]. Берлиоз оказался в дурном положении. Если он не читал Мастера, но позволил своим клевретам начать травлю, его дело плохо. Если читал и не согласен с прочитанным, почему он увиливает от ответа? «Начитанный редактор», готовый забраться «в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек», обязан был поспорить с удивительным рассказчиком по теме его повествования» [4]. Но если Воланд пересказывал главу из романа Мастера, как полагает данный булгаковед, то почему рассказчик делал вид, что незнаком с автором романа, когда ему пришлось знакомиться с Мастером? Налицо опять темное место.
Следующий на очереди – Левий Матвей. Если человек впервые читает роман не поверхностно, а внимательно и неспешно, то при чтении ершалаимских глав его мысль столкнется со следующей помехой. Как известно, Левий Матвей последний раз говорил с Иешуа за два дня до казни последнего (то есть в среду). В этот промежуток времени он пролежал из-за внезапно поразившей его болезни в сарае, а в пятницу, примерно в десятом часу, он услышал страшный приговор, объявленный Пилатом. При этом в среду вечером Иешуа успел познакомиться с самим Иудой, с которым не было возможности нигде познакомиться или просто встретиться сборщику податей и о существовании которого Левий Матвей вообще не имел никакого понятия. Иуда и Левий друг для друга как будто вообще не существовали! Но когда Афраний привел к Пилату Левия Матвея, оказалось, что тот все-таки знал откуда-то о предательстве Иуды: «Тебя зарезать мне не удастся, – ответил Левий, оскалившись и улыбаясь, – я не такой глупый человек, чтобы на это рассчитывать, но я зарежу Иуду из Кириафа, я этому посвящу остаток жизни» (гл. 26). Так знал Левий Матвей об Иуде или нет? Если ему сообщили об Иуде до разговора с Пилатом, то кто это сделал и зачем? Напомним, что предательство Иуды было тайной одного Каифы и его приспешников, о которой Пилат узнал только со слов Иешуа, рассказавшего о приглашении в гости к этому нанятому первосвященником юноше. Единственный, кто мог знать, кроме Каифы, об этом деле – это всеведущий Афраний. Но тому не было смысла и надобности что-то сообщать какому-то оборванному бродяге.
Вот таблица, по которой видно, что Левий и Иуда нигде не пересекались и что первому о предательстве никто не сообщал:
Когда мы в первый раз читаем ершалаимские главы, то мы можем заметить, что в них почему-то совсем нет никакой нечистой силы, ничего потустороннего и ни одного демона, хотя сам Воланд говорил литераторам на Патриарших прудах, что он лично присутствовал на суде Пилата. Из-за этой явной странности читатель может рано или поздно прийти к мысли, что Афраний и Воланд – это один и тот же человек (в силу их сходства), а точнее, персонаж, так как Воланд – это не человек.
В этом же самом «малом» романе есть еще одно обстоятельство, которое всех решительно новичков сбивает с толку. 25-я глава носит обманчивое название «Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа», так как прокуратор на самом деле хотел не спасти, а, наоборот, погубить этого юношу. Но, должно быть, во избежание какого-нибудь провала или каких-либо наушников и шпионов подобных барону Майгелю Пилат не давал начальнику тайной службы своих указаний прямо, отчего тому всегда приходилось стараться правильно понять своего повелителя. Поэтому, когда читатель видит, как некий человек в капюшоне появляется в Гефсиманском саду после убийства Иуды, сначала даже приходит сомнение, был ли это Афраний. И если читатель принимает его все-таки в конечном итоге за Афрания, ему все равно непонятно, зачем тот обманывает своего правителя, что будто бы не сумел уберечь Иуду, ведь он же сам и зарезал его. Зачем он сделал противоположное своему заданию? Оказывается, Пилат просто дает Афранию только завуалированные поручения по причине, которую мы сейчас указали. Это такой их метод общения, требующий определенного мастерства и опыта. В общем, эта глава намеренно путает читателя, чем автор намекает каждому из нас, что в романе могут быть подобные сюрпризы, вроде тех, что мы сейчас перечисляем. Это уже шестое темное место в «Мастере и Маргарите».
