Вот о чем обе мои книги. Я в них показываю, кто такой человек на фоне духов. В принципе можно не браться за их чтение, если читатель уже ответил сам для себя, как он понимает, что Воланд и его присные – это не люди. В моем диптихе я лишь высказываю свое мнение, с которым, разумеется, можно не согласиться. И, более того, я даже готов согласиться с любым предложенным мне выводом, лишь бы из него в самом деле следовало, что Воланд – это не человек, и лишь бы сам читатель в самом деле верил в него. Но тут весьма важно предупредить об одном обстоятельстве, которое может сложиться в результате собственного ответа на мой вопрос.

Нечасто от наших выводов относительно того или иного вопроса приходится примиряться с тем, к чему ведут и приводят эти выводы. Ведь если читатель в самом деле с убеждением скажет, что, по его мнению, Воланда называют духом за то, что он в отличие от людей может читать мысли, видеть будущее, не пьянеть, летать по воздуху, исчезать, проходить сквозь стены, и за все остальное, что подобно этому, то из-за такого вывода нам придется заключить, что Воланд – это все-таки человек. Ведь это будет самый натуральный человек! И тут даже можно не пользоваться критерием демонизации. Конечно, перечисленные нами возможности и особенности духов действительно присущи им по их природе и являются неотъемлемыми свойствами их существа, но эти внешние отличительные черты как раз и вытекают из той самой границы, что проведена между Воландом и человеком и что со стороны первого является возможностью стать демоном, а со стороны второго – тем, что читателю и требуется обнаружить – что делает всех нас людьми. Так, Воланд со своими демонами бессмертен, а человек – нет, но это бессмертие, очевидно, нужно понимать не как какую-то сверхъестественную неуязвимость – невозможность в результате чего-либо умереть, а как неведение самой смерти, то есть они ее вообще даже не знают, для них она просто не существует. У них даже душ-то в человеческом смысле этого слова тоже нет. Внутренний мир каждого из них позволительно называть душою, и это не будет ошибкой с нашей стороны, но в собственном смысле этого слова душа как таковая есть лишь у одного человека – то, что остается от него после смерти. Именно такие души были на балу у Воланда, а у него самого как у не человека ее просто нет, поскольку он дух. Поэтому эти перечисленные нами внешние отличительные черты можно назвать границей между людьми и духами, но лишь постольку, поскольку они берут свое начало из возможности осатанения и незнания того, чего знает каждый человек. Сами же по себе эти вещи, в отдельности взятые, не служат границею между духами людьми. Но все-таки: что же такое ведомо лишь одному человеку? – вот над чем следовало бы подумать.

Относительно обеих моих книг я уже закончил свое предисловие. Но прежде чем я поставлю на нем точку, мне нужно разрешить здесь еще один очень важный вопрос относительно образа Воланда во избежание возможных недоразумений. И на этом я закончу.

Образ дьявола в представлении Михаила Булгакова, безусловно, отличается от любого другого образа этого темного духа. Когда человек впервые читает роман, то он это сразу же замечает – настолько это бросается в глаза. При знакомстве с Воландом так и хочется сказать словами Берлиоза: «Ваш образ дьявола чрезвычайно интересен, дорогой писатель, хотя он и совершенно не совпадает с устоявшимся представлением о сатане». Но опять-таки здесь тоже нельзя обойтись без нашего замечания касательно природы духов: какой бы дьявол ни был в нашем представлении, он при этом всегда будет не человеком, потому что сатаной не может быть человек. Поэтому все имеющиеся образы дьявола отличаются друг от друга лишь в одном пункте – в том, что в зависимости от представления о нем самом у него разные причины и цели, которые его побуждают быть таким, чтобы его люди называли соответствующим именем – сатана, дьявол, князь тьмы, а в остальном все существующие образы злого духа сходятся, особенно в вышеуказанном пункте, а этот-то пункт самый важный из всех остальных. И все это можно проверить очень простым и надежным способом.

Иешуа Га-Ноцри говорил Пилату, что злых людей нет на свете. Это, как и прочие высказывания из романа, очень много говорит нам при сравнении людей с духами. Если мы поменяем в нем слово «человек» на какое-нибудь другое, но такое, чтобы в этом слове тоже подразумевалось разумное существо, то слова Иешуа нисколько не испортятся и их смысл останется прежним. Так, мы могли бы сказать, что и злых эльфов нет на свете, или орков, или хоббитов, или гномов. Если же бы мы поменяли слово «человек» на «демон», то высказывание Иешуа можно было бы смело вычеркнуть из романа, так как оно начисто испортилось бы. Точнее, не испортилось бы, а стало бы совсем другим высказыванием, которое не вписывалось бы в диалог между Иешуа и Пилатом, словно его занесли туда из какого-то другого разговора. При этом нам важнее же всего здесь именно то, что в этой смене слов в высказывании не имеет значения какого конкретно дьявола мы берем во внимание: дьявола христиан, дьявола Иоганна Гете, дьявола Михаила Булгакова, дьявола из «Призрачного гонщика» или другого – в любом случае слова Иешуа кардинально меняются по смыслу. Так что наша проверка была проведена успешно. И, более того, наш второй критерий лишний раз подтверждает это утверждение.

Из этого можно уже сделать вывод относительно образа Воланда. В любом представлении дьявол – всегда дух, в том числе и в виде Воланда, делает же дьявола таким, какой он в романе, то есть Воландом, именно то, как он относится к подобным себе лицам, то есть к демонам, а самое главное – к людям. Как же можно искать ответ на вопрос, что конкретно хочет настоящий дьявол от общения и взаимодействия с человеком, я, признаюсь, точно не знаю. По этому поводу у меня есть всего лишь одни предположения, и в связи с этим не могу сказать, соответствует ли Воланд реально существующему дьяволу или нет, но полагаю, что он вполне сходится с ним. И вот почему.

Ни для кого не секрет, что многим вещам нас учат постепенно, что принцип «не все сразу» действует практически во всем и везде. Как занятие любым спортом начинается с малого, так и изучение нового предмета начинается с азов. Нам любой богослов скажет, почему триединство Божества было открыто человечеству не сразу – потому что это было бы слишком сложно для самого человека. Сначала нужно было человеку намертво усвоить себе мысль, что Бог один, а все остальные боги ложны, и только затем ему можно было уже как подготовленному открыть, что Бог существует в трех Лицах, иначе же порождение очередного многобожия было бы просто неизбежным. Аналогичным образом ад изначально представлялся человеку как мрачное и жуткое место, где вечно раздирают душу от боли безнадежные крики. Но такой ад сам сомой, но, конечно, и не без влияния богословия, начал постепенно вытесняться из сознания человека и заменяться адом, в котором душа страдает уже от каких-либо внутренних мук. В прежний ад уже почти никто из смертных просто чисто психологически не верит. Но этот начальный этап был все же чрезвычайно важен, так как человеку важно знать, насколько страшен ад для тех, кто живет, творя на свете лишь одно зло. Из чего-то уже земного, а не потустороннего, тут удачным примером будет строение атома. Есть такой известный советский короткометражный фильм 1971-го года «Физика в половине десятого». В нем доказывается, что мир атома не изобразим и невообразим – что привычный всем образ атома как вращающегося вокруг ядра электрона далек от действительности. Но все равно такое изображение существует, потому что оно хотя бы для всех понятно, а главное – подходит всякому для знакомства со строением атома. Или, как известно, воспитание детей должно начинаться с полного противления злу и одной любви к добру, а также с твердой, словно наивной, веры во всегдашнее поражение первого и торжество второго. Это лишь по мере взросления человек должен сам понять, что отношение добра и зла намного сложнее, что выражается в простом сравнении детских сказок с книгами для более взрослых людей или мультфильмов с кинофильмами. А что образ дьявола постоянно меняется в ходе человеческой истории, ведь это для многих даже не новость. Известно, что в дохристианскую эпоху дьявол и бесы как таковые были, однако в собственном смысле этого слова учение о них как о врагах Бога и человека стало появляться лишь в новозаветное время. Но сначала человеку внушалось, что сатана такой же, какой и ад в представлении человека древних времен. Это нужно было также для того, чтобы человек был намертво убежден в том, что дьявол его враг, а не друг, и что общение с ним гибельно и ведет лишь к одному злу. Если же бы человеку сразу был дан тот образ сатаны, что представлен в романе Михаила Булгакова, то практически никто из людей его просто не понял бы, потому что это для них было бы опять-таки слишком сложно. Но все равно психология человека всегда брала верх над религиозными предрассудками: некоторые из философов и богословов переосмысляли образ дьявола и затем преподносили его людям. Наиболее ярко это сначала вышло в «Фаусте», в наше же время – у Михаила Булгакова. Это явление даже отразилось в народной мудрости, которая гласит, что не так страшен черт, как его малюют. А мысли народа, пронесенные через века, более надежны и заслуживают большего доверия, чем мысли какого-то одного человека, хотя бы тот был самим Сократом. Сейчас уже все меньше и меньше остается людей, которые бы верили в старый образ дьявола, потому что для новых поколений все очевиднее становится его несостоятельность и психологическая невозможность веры в него. Теперь люди понимают, что сатана страшен скорее не своими «безобразными рожами и жуткими глазами», а тем, что он влияет на людей примерно так, как те изводятся при виде неприступной красавицы, которую хочется в чем-то обвинить, или невозмутимого человека, который спокойно переносит зло в свой адрес, даже не смеясь ему в глаза и не относясь к нему с равнодушием.