— Разрешаю… — ворчливо ответил я, рассматривая вчерашнее ранение.

Видимо пуля меня даже не задела, но все же пролетела так близко, что аж капилляры полопались. Теперь будет шрам аж до уха. Отлично! И так–то красавцем никогда не был, а теперь еще и это. Поборов раздражение, я повернулся к хвостатой.

— Тащ лейтенант, я же тоже солдат! Почему вы не взяли меня с собой!? Это нечестно! Вы же говорили, что я такой же боец, как и все!!! — едва не ревя от обиды, затараторила мурзилка притопывая ногой в черном берце.

Совсем дура? Ну куда я её возьму!? Людей убивать? Тоже мне, культурно–массовое мероприятие. Как ребенок, чес–слово!

— Как бы ты пошла с нами, если ты еще стрелять не умеешь? — извернулся я, вновь рассматривая свою хмурую рожу в зеркале.

— И правда… — гладкие уши мгновенно сникли. — Какой от меня толк… Извините.

Как же они достали! Что за нытики меня окружают? Чуть что, сразу сопли распустят и давай себя накручивать! А хотя, я и сам–то…

— Куда намылилась!? Дуй к оружейке, сейчас подойду… Сделаем из тебя снайпера, блин. Только рожу побрею.

От печали не осталось и следа. Арфа протяжно запищала и принялась по детски хлопать в ладоши, но заметив мой взгляд, быстро взяла себя в руки и, приложив ладонь к пиксельной кепке, бодро замаршировала в коридор.

Эти мурзилки какие–то совсем отбитые… Хотя, походу та инопланетная хрень их специально такими вывела. Хрен его знает зачем, правда. Эх, патронов жалко… А, впрочем, африканские пукалки же есть! Пусть с них и учится. Уж на пятьдесят метров они попадать должны. Правда, как бы мелкую отдачей не поломало… Она весит–то, килограмм тридцать–сорок. Ай, ладно.

Соскоблив похмельную щетину, я отправился вслед за малявкой.

Последние несколько дней прошли на удивление спокойно. Видимо, принцесса сдержала своё слово и каким–то образом ей удалось убедить местных перестать от меня шарахаться. Поначалу это было здорово, но теперь… Эти гребанные мурчалки, едва завидев меня, тут же выстраивались в очередь и принимались выспрашивать всякую фигню, типа сколько мне лет и почему я так много пью, люблю ли я танцевать и сколько мантикор съедаю за месяц… Черт, это всеобщее дружелюбие достает не хуже, чем всеобщая неприязнь. Почему они такие любопытные, е-мое?

Бойцы целыми днями шарились по городу. Кабанов в библиотеке, Пугачев и Скоков на ферме, а Лисин… Где все время пропадал этот поганец, я так и не понял. Он говорил, будто работает в мастерской. Но, по словам Пугачева, психованная модельерша свалила на какой–то показ в столицу. Хрен ли он там в мастерской один делает? Дрочит что ли? Впрочем, не мои это дела. Сам ведь разрешил ему свободное перемещение. Поздно уже на попятную идти. Лишь бы пипирку себе не оторвал.

Пока бойцы целыми днями зависали в городе, я всё время проводил с Арфой и, по–моему, девчушка была в восторге от такого положения дел. Честно говоря, это лучший срочник, о каком только можно мечтать, Где еще найти призывника, который будет искренне радоваться шестичасовой строевой подготовке? Или ежедневному изучению устава? Блин, даже когда я заставлял её учить обязанности военнослужащего или дневального по роте, она просто сияла от радости. Была бы человеком — женился не раздумывая!

Мне и самому нравилось заниматься с ней. В конце концов, малявка была настолько искренней и веселой, что это невольно располагало и позволяло отвлечься от нехороших мыслей. С каждым днем я старался все меньше передвигаться по городу. И как можно незаметней. Встречаться с Сивирой совсем не хотелось. Ибо признать, что она мне, прости хосподи, симпатична я не мог. А послать куда подальше было как–то… Ну, не хотелось. А если бойцы узнают, что я тут с этими мурзилками шуры–муры кручу — на смех поднимут. Не в лицо, конечно, но вот за спиной такого нагородят…

Прощай, авторитет!

— Но вечно бегать всё равно не получится… — грустно хмыкнул я, сидя на пустой кухне и ковыряясь в обеденной тарелке.

Мои романтические пиздострадания прервала страшная долбежка в дверь. Вскочив и схватившись за кобуру, я осторожно вышел в коридор. Дверь тряслась так, будто по ней ломом долбили. Какие–то нехорошие у меня предчувствия…

Вздохнув, я резко распахнул дверь попутно нацелив пистолет на… Арфу?

— Какого хера?! Тебе ключ для коллекции выдали?!

Девчонка была не в лучшем виде. Её грудь тяжело вздымалась, уши нервно дергались, а со лба ручьями лился пот. Твою мать, на город напали, что ли? Американцы, негры или сороконожки?! Почему я не слышу выстрелов?

— Тащ лейтенант! Скорее за мной! Там такое… Такое! — затараторила мурзилка, пытаясь описать руками «такое».

— Куда? Что, мать твою, происходит вообще?! Толком объясни! — раздраженно буркнул я, убирая «Кольт» обратно в кобуру.

— Там! Ребята подрались! Прям совсем–совсем! Очень–очень подрались! — только и смогла выдохнуть малявка.

Какого хера?! Сколько раз объяснял этим полудуркам, чтобы не лезли к местным! Или они между собой!? Ну ёпт… Только поножовщины мне не хватало!

— Кто–то у меня огребет… Где эти пидарасы!?

Девушка, немного постояла, раздумывая над моим метким описанием собственных солдат и чуть погодя, махнула мне рукой и быстро припустила в сторону города. Отлично, еще и бегать придется! Глаз на жопу натяну!

— Серег, хули ты там копаешься!? Слезай давай, заебал дрочить! — орал Скоков своему напарнику.

Пугачев сидел на крыше сарая и тщетно пытался дотянуться до лестницы. Когда Энни попросила их помочь с ремонтом крыши, рядовой как–то позабыл, что боится высоты. Даже такой маленькой.

— Давай, Сахарок, не волнуйся, тут не высоко! — подбадривала работника девушка в шляпе.

Ей было очень неуютно, что человек попал в эту ситуацию по ее просьбе.

— Блин, надо было самому лезть… — буркнул Скоков и быстро приблизился к лестнице.

Взяв её в руки, он, словно дубиной, стал колотить по сараю.

— Леха, хули ты творишь!? Ай, блять!… — завопил Пугачев от неожиданности и, потеряв равновесие на покатой крыше, слетел на землю.

— Вот и всё, а ты боялась! Даже юбка не помялась! — весело сказал Алексей, приставляя лестницу обратно.

Подкалывать Пугачева было его любимым занятием с тех пор, как они оказались в Фелерии. К тому же, Скокова уже порядком достало, что его товарищ мало того, что два часа возится, заделывая крышу, так еще и минут десять никак не может с неё слезть.

— Скоков… — тихо произнес боец, вставая с земли.

— Че?

— Хуй в очко! Ты чем, мудила, думал!? Я же убиться мог нахрен! — обиженно затараторил рядовой.

Скоков рассвирепел.

— Слышь, вафелька, ты не прихуел? Да я тебя обоссу нахуй! Ты у меня…

Его тираду прервала Энни. Встав между мужчинами, она смущенно подняла руку и произнесла:

— Сладкие, не надо! Это моя вина! Я не подумала, что крыша может быть скользкой…

Глядя на виноватое лицо девчонки, бойцы немного успокоились. Энни уже привыкла выступать в роли миротворца. Её очень удивляло то, что два парня, несмотря на обоюдную неприязнь, продолжают всё время работать в паре.

«Никогда не пойму этих великанов» — решила девушка, ведя ребят в сторону дома. Несмотря на задержку в работе, от обеда отказываться они не собирались.

Бойцы были не в восторге от здешней мебели и меню, в основном состоящим из яблок. Но глава семьи, старая фелисина, которую все почему–то называли «бабулей», специально ради них пыталась разнообразить стол, почти исключив из него яблоки, чему ребята были очень благодарны.

Обед проходил довольно тихо и обыденно если бы не одно «Но».

Это «Но» вылетело из подвала и едва не накинулось на двух парней, сидящих за столом. Здоровенный и крепкий, по меркам феленидов, кот, со странным кондитерским именем, уже не первый день проводил запершись в подвале. И судя по его хмельным глазам, он явно не книжки читал.

— Где он?! Где Писин?! — подскочил к столу пьяный вусмерть Чизкейк.