Мальчик рядом со мной уже не спал. Он играл на моём планшете, наваливаясь мне на бок. Дару повернул голову ко мне.

— У тебя в животе урчит, ты голодная, да?

— Чуть-чуть. — я потянулась и начала вставать. Рафи стоял уже в своей высохшей футболке, которая порядочно натягивалась на солидном пузе. — Ты так бегать будешь?

— А что не так? — не понял он.

— Ты в джинсах.

— Ну и что? — Рафи явно смутился. — Там всего одна эстафета.

Я пристально на него смотрела, пока парень всеми силами старался выглядеть крутым и невозмутимым. До меня дошло. Он же поправился, после этого явно не только рубаха стала ему мала. И судя по всему, спортивные брюки тоже. В шортах я его видела только на пляже, стесняется наверное. Я встала с кровати, привела себя в чувство, шустро съела свои шоколадные печеньки, чтобы перебить аппетит, и мы двинулись на выход — собирать и строить детей. Концерт должен был проходить на главное площади города, там уже и сцену организовали. Мы в последний раз прогнали выход, песню и уход, после чего дети стали заниматься своими делами, а Рафи куда-то умотал. Я шастала у сцены, неподалёку от детей, и смотрела на собиравшуюся толпу. Через час начался концерт. И я только сейчас узнала, что мы выступаем предпоследние. После нас небольшой камерный оркестр, который закрывает всё мероприятие. А пока мы ждали, проводилась эстафета. Тогда была самая жесть. Я должна была начинать бежать, дальше меня ждал Рафи, а дальше должны были бегать дети: Уилл, Адам, Лили и Джеспер. Ну и едва я услышала команду «марш!», как со всей дури рванула по своей дорожке. У меня отказало сердце, почки, лопнула селезёнка, два инфаркта, три инсульта, и по-моему у меня вообще судорога случилась, но я всё-таки добежала. И даже не последняя. Вторая. Дальше у меня даже не было сил смотреть на Рафа, ибо я просто свалилась на землю и приходила в себя. В итоге мы победили исключительно за счёт детворы. Рафи жадно глотал воздух и держался за пузо и спину.

— У меня умер позвоночник и сердце. — простонал он.

— У меня тоже, пошли гроб искать. — еле сказала я.

— Сейчас, я кое-что сделаю, вернусь, и пойдём скупать гробы.

Рафи отдышался, вручил мне воду, и скрылся в толпе. Детвора радовалась победе и тусовалась за сценой. Всё бы ничего, только очень сложно оказалось заставить детей спокойно дождаться нашего выхода, и не умереть от скуки. Больше всех нервничала Алекс, потому что она выходила самой первой, и выводила остальных. Она сидела на лавочке за сценой и теребила рукава рубашечки. Я села рядом.

— Ты боишься?

Она аж вздрогнула.

— Я… очень. А если я споткнусь? Или я упаду? Или если пойду не туда?

— Алекс, — улыбнулась я, — солнышко, ну ты чего? Там пол ровный, как ты упадёшь или споткнёшься? Я тебе там на полу крестик нарисовала, дойдёшь до него, остановишься, и повернёшься к зрителям.

— Ты будешь там?

— Да, там будем я и Раф. Мы будем на вас смотреть и переживать.

— Я вас не подведу, честно.

— Я в тебя верю, малыш. — улыбнулась я, чмокнув её в макушку.

Вроде, ей полегчало. Время шло, солнце уже начинало опускаться, и небо залилось алыми красками, отражаясь в море. Было очень красиво, если бы меня не напрягал тот факт, что Рафи всё не возвращался. И только я собралась ему названивать, как он примчался. Довольный жизнью.

— Ты где ходишь?! — зашипела я. — Дети паникуют, я тоже, я тебя потеряла уже!

— Всё-всё-всё, больше не уйду, любовь моя. — он поцеловал меня в щёку. — Дети, всем удачи, мы с Софой будем среди зрителей. Мы в вас верим.

Дети оживились и стали собираться. Я напоследок пожелала Алекс не волноваться, и мы ушли. Их объявили, и ребятня стала выходить на сцену. Зазвучала музыка, и хор детских голосов запел про мореплавателя, попавшего в бурю. Там были несколько грустных лирических интонаций, во время звучания которых Рафи держал меня за руку и обнимал. Я льнула к нему, смотря на малышей и улыбаясь.

— Рафи.

— Да?

— Ты молодец. Это ведь ты с ними всё выучил.

— Спасибо, дорогая.

— Дару такой счастливый.

— Знаешь, он… в детском саду у них тоже были концерты. В последний раз он выступал, когда наша мама была жива, но уже болела. Я думал, он откажется, или перед их номером заплачет. А он улыбается.

— Ещё бы нет, с таким-то хорошим братом.

— Мне кажется, дело не только во мне. Он тебя тоже полюбил. Ты такая заботливая и ласковая с ним… наверное, он видит в тебе черты матери, поэтому так привязался.

— Я не заменю вашей мамы. Ни ему, ни тебе.

— Я знаю. — Рафи прижал к груди мою ладонь. — Но ты правда похожа на неё.

— Может, ты поэтому меня и любишь? — улыбнулась я. — Я где-то слышала, что мужчина влюбляется в женщину, похожую на его мать.

— Ага, у женщин такая же штука с отцами? Потому что если так, что у нас всё сходится.

— Ты не похож на моего отца.

— Да ну? А так? — он надул щёки и легонечко толкнул меня плотным животом.

— Ну, только этим. Хотя, у папы тоже голубые глаза. И он тоже баловать любит… да, всё определённо сходится. — усмехнулась я.

— Знаешь, я даже рад, что он наказал тебя и сослал сюда.

— Потому что я перевоспиталась?

— Нет, ты и была хорошей.

— Разве? Почему тогда?

— Потому что я тебя встретил. — Рафи погладил мою щёку. Нежно улыбнулся. — Знаешь, у меня… любишь сюрпризы?

— Да. Ты что-то придумал?

— Придумал. Постой здесь, я сейчас вернусь. Я быстро. — он пылко чмокнул меня в губы, и умчался за сцену.

Дети закончили петь, и раздались аплодисменты. Я хлопала и свистела, ловя на себе их счастливые взгляды. Они ушли, а я так и осталась стоять. Что Рафаил задумал? Что-то большое? Боже, лишь бы не дорогое. Мне неловко принимать от него подарки, когда я знаю, что у них с Дару денег не так много. На сцену вышел ансамбль и заиграл небольшую сонату. Рафи всё не было. Да где он ходит? Я сняла толстовку и повязала на поясе, когда произведение закончилось. Но не успели люди захлопать, как дирижёр жестом дал понять, что сейчас что-то будет. Стоп, чего? Но я эту сонату знаю, у неё нет продолжения. Тут по взмаху палочки зазвучали струнные, началась вальсовая мелодия. А из-за кулис вышел… Рафи? В белой рубашке с бантом-бабочкой, переоделся что ли? Пока звучало вступление, он подошёл к краю сцены, сошёл к небольшой площадке, и протянул мне руку.

— Позволишь? — улыбнулся он.

— Я… да. — растерянно ответила я, тоже улыбаясь.

Рафи взял мою ладонь, вторую руку положил мне на бок, повёл и, к моему удивлению, запел:

— Ночь светла, над рекой тихо светит луна,

И блестит серебром голубая волна.

Тёмный лес там, в тиши изумрудных ветвей.

Звонких песен своих не поёт соловей.

Господи, вот что за сюрприз он придумал. У него очень мягкий и приятный тенор, ласковый и нежный, так он ещё и вальс танцевать умеет. Почему он не рассказывал? Почему никогда не пел раньше?

— Под луной расцвели голубые цветы —

Они в сердце моём разбудили мечты.

К тебе в грёзах лечу, твоё имя шепчу.

Милый друг, нежный друг, о тебе я грущу!

Я смотрела в его глаза, растворяясь в вальсе и в мелодии. Сколько доброты и любви было в его взгляде, сколько тепла в улыбке!

— Ночь светла, над рекой тихо светит луна,

И блестит серебром голубая волна!

В эту ночь при луне, на чужой стороне

Милый друг, нежный друг, вспоминай обо мне!

У меня всё стало плыть перед глазами. Я прослезилась и стала часто моргать, стараясь вернуть нормальное зрение. Когда тенор Рафи перестал литься по площадке, нам захлопали, кто-то даже цветы кидал. Я жарко поцеловала Рафаила, и сильно обняла.

— Я так… ты такой… я тебя люблю. Сильно-сильно-сильно, милый.

— И я тебя тоже, моя милая Софочка. Я тебя тоже. — улыбнулся брюнет, лаская меня.

— Я не уеду. Я убегу с тобой из дома, я никогда-никогда тебя не брошу, любимый.

— А я никогда не захочу с тобой расставаться, дорогая моя.

К нам бежали дети, восторженно что-то говоря. Дару отпихивал всех и лез между нами, стараясь разом обнять обоих. А мы стояли и смотрели друг на дружку в свете закатного солнца. Я люблю его. Пусть закончится лето, год, десятилетие… я никогда его не оставлю. Моего пончика, мою булочку. Мою жемчужину.