Я ласково улыбнулся. Такая беспомощная, такая милая. Видимо, она случайно задвинула тапочки под кровать, и не могла сама наклониться и достать их. Я взял её сапожки и начал обувать. Ноги отекли. Нужно не забыть размять их вечером, сама она не может. Когда я застегнул ей сапожки и завязал шнуровку, Софа вдруг вся вздрогнула и ухватилась за животик.
— Что такое? — встрепенулся я.
— Толкается. Ох! Дай руку… ай! Ах, Рафи, п-пожалуйста, погладь…
Я подсел к ней рядом, приобнял за бочок и опустил руку на беременный живот. С тех пор, как ребёночек начал двигаться, он переставал пинаться только когда я гладил Софу по животу. И мы этим активно пользовались. Недавно лорд Дарон потрогал его, когда ребёнок толкался. Потом его ещё два часа не могли оттащить от дочери. Ребёночек потолкался ещё пару раз, пока я гладил животик, и успокоился. Софа отдышалась и положила голову мне на плечо.
— Спасибо, дорогой… фух. Сегодня он активнее, чем в прошлый раз.
— Возмущается, что маму «пузатым генералом» назвали. — пошутил я.
— А мне нравится. Я злой и страшный генерал, я всех сажаю на бутылку.
— Я верю, мой генерал. Пойдём гулять?
— Идём. Нгх, не поможешь?
Я поднял её с кресла и открыл дверь. На улице мы с Софочкой гуляли неспеша и беспечно, пока из открытого окна не донеслось:
— Ты его поцарапал, рукожоп!
— Заткнись, Фейлн! Тащи краску или маркер, ща всё исправим.
— Я вас убью, дебилы! — крикнула Софит.
Братья девушки замолкли и закрыли окно. Та же усмехнулась и продолжила идти, пока я вёл её под руку. Мы дошли до конюшен, где нашли Рирза. Он возился с единорогом, которого нужно было объездить. Бастард застегнул на коне седло и заметил нас.
— О, а вы чего здесь? Сегодня ветренно, я думал, ты останешься в замке. — сказал он Софе.
— С чего бы?
— Ну мало ли, вдруг простынешь.
— Не простыну. Ты далеко?
— Покататься. — он погладил жёлтую шёрстку единорога между ушек.
— Привези мне оленину. Я хочу гуляш из оленины с чесночным соусом. — она мечтательно улыбнулась. — Ох, и ещё бруснику с мёдом.
— Я не на рынок еду, а кататься. — пояснил Рирз. На него пал гневный взгляд беременной одарённой, после чего Холдбист спешно ретировался. — Я передумал, заеду за олениной и брусникой.
— Спасибо, — мило улыбнулась Софочка.
Рирз безнадёжно на меня посмотрел. И в глазах его застыл немой вопрос: «Зачем ты зачал с ней ребёнка? За что мне такие лишения?». Софа принюхалась и поморщилась.
— Что за запах? Резкий, противный…
— Это мыло. — бастард показал на обмылки, которые валялись на улице после мытья лошадей.
— Фу… меня тошнит. — она поднесла ладонь ко рту.
— Так, идём, пойдём в сад. — я потянул её подальше от конюшни, пока она не решила высказать Рирзу. — Идём, Софочка, подышим свежим воздухом.
Она медленно пошла за мной, взявшись второй рукой за большой животик. В саду мы расположились под вишней, и Софа уселась на траву, откинув голову на ствол дерева.
— Мф. Я устала и проголодалась.
— Давай пообедаем здесь? — предложил я, поправляя ей шаль и поглаживая живот. — Сегодня солнышко светит, красота.
— Ну какое солнышко? — она поморщилась и прилегла на меня. — Ветер, холодно, я замёрзла.
— Хорошо-хорошо, дорогая, сейчас отдохнём и пойдём кушать в зале.
— Почему я всё время «дорогая»? — обиженно проговорила Софа. — Ты меня пышечкой и булочкой сто лет не называл, ты меня не любишь.
— Ну конечно же люблю, пышечка. — я поцеловал её мягкую румяную щёчку. — Моя сладенькая булочка с джемом, моя милая заварная пироженка с шоколадным кремом, моя пухленькая зефирка, я тебя очень люблю.
— Я толстая. — всхлипнула она и посмотрела на меня слезящимися глазками.
— Неправда, солнышко.
— Ты сам меня пухленькой назвал!
— Но ты не толстая. Ты же не я.
Она надула губы. Опустила взгляд и взяла меня за пузо.
— У тебя живот растёт. Прямо как у меня. У нас будет двойня.
— Ага, мальчик и девочка. — усмехнулся я и обнял жену. — Сердце моё, любимая, моя прелесть, не плачь. Моя сокровенная, желанная, драгоценная леди.
— Я люблю тебя. — пробубнила Софа, чмокнув меня в щёку.
— И я тебя, булочка.
— Ой… ох…
— Что такое, моя пышечка?
— Я… Р-Рафи… Ай!
— Софа?
— Ребёночек… — она взялась за живот и простонала. — Рафи, п-по-моему началось…
— Чт… но ещё рано… — опешил я. — Ещё четыре недели…
— Три с половиной… ах!
— Нет, что ты чувствуешь? Я сейчас помогу, это не могут быть схватки, время ещё не…
— Рафаил!!! — рявкнула Софа и вскрикнула. — Это ребёнок решил, что родится сегодня! Господи!!!
— Тихо! — я вскочил и начал поднимать её. — Софочка, сладенькая, дыши, ладно? Тихонечко, да, вот так, умничка.
— Мамочки, он ещё и пинается! — застонала Флейм, чуть ли не повиснув на мне. — Как больно!
— Люди!!! — заорал я. — Верд! Рирз, Фейлн! Леди Лилан! Бьол!
Первым меня услышал садовник. После моего вопля: «Бегом зови сюда слуг, твоя леди рожает!», он стрелой умчался в замок. Софа едва стояла сама, так что я схватил её на руки. В спине стрельнуло, я еле сдержал писк и понёс её, чувствуя, как в её животе пинается и ёрзает ребёнок. Как выяснилось, в это время вернулся лорд Дарон, который кинулся орать на всех, чтобы бегом звали лекарей и помогли Софии. Когда я принёс её в покои, началась лютая жесть. Из-за того, что Софочка начала рожать немногим раньше срока, лекарей пришлось ждать из Файртауна, потому что им приспичило спустить свою зарплату именно сегодня. А пока их не было, за главного врача был я. Рядом топтался лорд Дарон, силясь хоть как-то облегчить страдания дочери. Её лицо покраснело, по лбу скатывались капли пота, волосы растрепались. Она просила пить, то открыть, то закрыть окно. У неё подскакивала температура. Когда родственник в седьмой раз спросил, легче ли Софе, она не выдержала и рявкнула:
— Отец, свали!!!
Упиравшегося правителя оттащил Верд, который носился с водой для Софочки. Она громко простонала и начала плакать.
— Да когда он уже выйдет?!
— Соф, ещё ничего не случилось. Даже головка не показалась.
— Чт… аааай! Мамочки, — хныкала и стонала девушка. — Мне сейчас живот разорвёт, убейте меня!
Я слушал её крики и стоны, и чувствовал себя виноватым. Она, бедняжка, всю беременность вынесла, теперь ещё и роды, потом ещё года три во всём себе отказывать. Если честно, то роды — это ни фига не самый лучший день в жизни семьи. Уж точно не самый романтический. Если бы я не был целителем, а был бы каким-нибудь поваром или кузнецом, от меня толку было бы ещё меньше. А так как других лекарей до сих пор нет, видимо, роды принимать я буду сам. Я кое-как пристроил Софу полулёжа, опустил руки на живот и стал колдовать. Схватки были каждые три минуты. Я ослабил боль, насколько это было возможно, и приказывал слугам то менять простыни, то вытирать лоб жены, то себе, то давать воды. В комнате было очень душно, здесь стоял горячий нутряной запах.
— Вырежи его из меня! — выкрикивала Софа, стоная и часто дыша. — Сука, захерачь кесарево, я больше не могу!
— Головка уже видна. Дорогая, ты сильная, ты сможешь.
— Нет! — она громко простонала из-за схваток.
— Давай, милая.
— Убейте меня!
Через час в комнате разнёсся детский плач. Софа откинулась на подушки, я перерезал пуповину и метнулся омывать младенца. Мальчик. Мои руки подрагивали, а глаза слезились от осознания того, что у меня родился сын. Только что, минуту назад. Его не было, а вот он есть. Маленький, тяжёленький, красненький. Мой. Я омыл ребёнка и прикинул вес. Килограмма четыре с половиной точно есть. Мой хорошенький. Он кряхтел и покрикивал, я завернул его в чистую простынку и поцеловал в лобик. Моё солнышко, мой сыночек, папа рядом. Не плачь.
— Ра… Р… Рафи… — тяжело сказала Софа. — Кто у нас?
— У нас мальчик. — я подошёл к ней и крепко поцеловал, вытирая горячий вспотевший лоб. — Моя милая, я люблю тебя. Тебя и его. Ты хочешь попить? Сладенькая, не плачь.
