— Рафи, мой кругленький, ты покушал? — ласково спросила Софа, поглаживая меня по груди и по круглому животу.

Я доел пирожное и кивнул.

— Покорми меня сама, — закаючил я, откинувшись на подушки и выпятив животик. — Ох, какой тяжёлый.

— Мой пончик миленький, — улыбнулась девушка, чмокнув меня в щёку и взяв рукой печенье. — Так, открывай ротик, толстенький.

Я съел целую вазу с печеньем. Тяжело охнул и развалился на кровати, поглаживая свой объёмный живот. Такой упругий, заполненный, мне кажется, он скоро лопнет.

— Дышишь тяжело, пухленький, — ладошки Софочки плавно скользили по пузечку и массировали его. Толстый животик заурчал и забулькал, понемногу расслабляясь и переваривая все сладости, что я в него уместил, а я принюхался. — Милый?

— Пирогом вкусненько пахнет.

— Ты снова проголодался? — изумилась она.

— Всего чуточку. Дай пирог пожалуйста? Немного, кусочка четыре.

— Мой дорогой, не пойми неправильно, я тебя и твои формы обожаю, но ты уверен, что стоит? Я боюсь, тебя просто стошнит.

— Нет. Ну Соф, ну дай, — жалобно заскулил я, смотря на неё щенячьими глазами. — Я так изголодался. Мне очень нужно перекусить, пышечка.

Она наклонилась и поцеловала меня.

— Ладно, ладно, сейчас. — Софа отрезала кусок от пирога с малиной и шоколадом, и поднесла ко мне. — Ты сам справишься, или лучше я?

— Лучше ты. Я не в кондиции, — причитал я.

— Ах, не в кондиции? Тогда да, конечно же, я накормлю, мой толстячок. Открывай ротик, — я откусил значительную часть, коснувшись губами пальчиков девушки. Она нежно похлопала мне животик и описала по нему круг ладонью. — Мой сладкий избалованный тюленчик.

Я простонал от наслаждения. Живот сыто и задумчиво урчал.

— Ещё… погладь меня ещё!

— Люблю тебя, — Софа чмокнула меня в пузечко. — Открывай рот, Рафи.

Я съел четыре куска. На пару минут я об этом пожалел, но когда желудок справился с ними, я со слёзной мольбой посмотрел на Софу. Та вскинула брови.

— Я этот взгляд знаю, ты снова голоден?

— Немножечко.

— Рафи, это уже правда много, ты как себя чувствуешь? — Софа взяла меня за брюшко и бока обеими руками. — Боже, какой тугой… тебе не больно?

— Я убираю боль. Ну ещё один кусочек, булочка.

— Так не честно! Ты знаешь, я не могу упираться, когда ты на меня так смотришь!

— Я кушать хочу.

— Мммьфь… с другой стороны, лишний кусочек никогда не помешает, да?

— Да, — кивнул я. — К тому же, я сильно волновался за тебя, мне нужно успокоить нервы, правильно? Правильно.

— Правильно, — согласилась девушка, протягивая ко мне кусок. — Этот самый большой, осилишь?

— Ага. Он слишком аппетитно пахнет. — сказал я, и укусил.

Пыхтя и тяжело дыша, я сделал это. Я съел его. И простонал.

— Что такое? Всё-таки объелся, мой кругленький?

— Похоже на то… ох… живот… боже, мой живот…

— Мой ты ненасытный, — Софа принялась его гладить и массировать. — мой толстенький и сытый мальчик, утром животик наш подрастёт. Ты же у меня так быстро толстеешь, пончик. Не могу, ты сам весь такой миленький, хорошенький и аппетитный. Даже после того времени, что мы не виделись и ты похудел. Так бы и съела тебя всего целиком, мой сладенький пухленький Рафи.

— Я слишком толстый. Для сердца вредно.

— Моего, или твоего?

— Обоих.

Она вздохнула.

— Это тонкий намёк? Мой пирожок, ты хочешь похудеть?

— Знаешь, как говорили великие: «о диете проще всего рассуждать на полный желудок».

— Великие херни не говорят.

— На самом деле, я просто потерянно себя чувствую, когда вижу, что на мне с трудом сходятся пуговицы или молния.

— Тебе нужна одежда побольше. Ведь животик растёт, ему нужно место.

— Эх, да. Восьмой месяц, как-никак.

— Ага, — засмеялась Софа, поглаживая мне объёмный живот, на котором сильно натягивалась рубаха. — Я даже знаю, кто отец.

— Боюсь предположить.

— Комбинат по производству кондитерских изделий.

Я смущённо посмеялся.

— И как ребёночка назовём?

— Рафи-младший. Ой, нет, Рафи-младший-пирожочек!

— Ой… ох, — закряхтел я, ёрзая.

— Что такое?

— Ребёночек толкается.

Она засмеялась, падая рядом со мной и обнимая за брюшко. Улыбнулась и чмокнула меня в нос.

— Моя булочка.

— Мой пирожочек, — тихо сказал я, целуя её.

— Рафи, — тискалась Софочка, лаская мне животик. — Мой Рафи… мой упитанный аппетитный мальчик.

— Я думал, упитанный — это с лёгкой полнотой.

— Тебя хорошо упитывали, — улыбнулась она, оценивающе присматриваясь. — Гм. Дай-ка.

Софа пристроилась надо мной и стала оценивающе проверять и ощупывать круглый живот и бочка.

— Дорогая?

— Будем проверять, как хорошо ты откармливаешься.

— А так меня недостаточно упитали?

— Ну, знаешь… лучше больше, чем меньше.

— Поэтому не дашь ли ты ещё печеньку, моя любимая пышечка?

— Ты точно не лопнешь? У тебя живот совсем как шар. Пойми правильно, я не хочу, чтобы ты в себя через силу впихивал.

— Я не через силу. Я правда хочу.

— Моя любимая пухлая зефирка, — она чмокнула меня в щёку и дала последнюю печеньку, что лежала на тарелке.

Я съел и вздохнул.

— Софа.

— Да?

— Я много съел, да?

— Ну как тебе сказать, — она окинула взглядом пустые подносы, тарелки и мой большой живот.

— У меня в жизни только две радости: еда и ты.

— Ты оправдываешься? Зачем? Я ведь не упрекаю.

— Оно само.

— Ну, если тебя утешит, то ты мы давно не виделись, я давно тебя не кормила и не ласкала, так что будем навёрстывать месяцы одиночества.

— Ну тогда, думаю, вернуть потерянные пятнадцать кило мне не составит труда. — я похлопал себя по животу.

— Ещё как, — усмехнулась девушка, поцеловав меня. — Ты у меня самый красивый, солидный, статный, импозантный…

— … Толстый.

— Есть такой момент, — кивнула она. — А главное, любимый. Толстячок.

— Почему мне нравится, когда ты так меня называешь? И так, и пухленьким, и всем остальным.

— Мой самый толстый и самый откормленный зефирчик, — улыбнулась Софа, чмокая меня.

— С гроссмейстерским пузом?

— Да. Пузечком. Аппетитным и сочным. Так бы тебя и съела, мой толстенький пельмешек.

— И ребёночек у нас тоже толстеньким пончиком будет. — я погладил себя по животу.

— Именно так.

— Раз на то пошло, то ты ведь тоже заметно похудела. Вечером я тебя откармливаю.

— Рафи, я конечно всё понимаю, но откармливать на ночь глядя…

— Для пущего эффекта.

— Ладно, но не дай боже я от тебя когда-нибудь услышу упрёки за вес.

— Не услышишь, пышечка. Если я и упрекну тебя, то только за плохой аппетит.

— Ты ж мой сладкий пирожок. Вкусненький и тёпленький, — Софа улеглась и прижалась щёчкой мне к боку.

— Моя ватрушечка. Теперь, — я зевнул, — ох, я слишком много съел… спать хочу.

— Спи, розанчик. Отдыхай.

Я обнял её, тяжело вздохнул и задремал. Позже выяснилось, что это был последний день, когда я чувствовал себя так более-менее безмятежно.

====== Истощение ======

Проходили дни и недели. Моя милая Софи начала меняться. Нет, они старалась улыбаться и выглядеть довольной и здоровой, но ни я, ни лорд Дарон, ни Рирз и ни кто-либо ещё не слепые. Она стала меньше есть, меньше спать. Её лицо побледнело, под глазами появились мешки, волосы стали ломкими и тонкими, глазки потускнели. Софа худела на глазах, и стала часто простужаться. Если раньше она могла с места рояль сдвинуть, то сейчас она еле справлялась с массивной дверью. Она безостановочно увядала. Ей перестали сниться сны, а просыпалась девушка от любого шороха. Как я недавно выяснил, за это время её самый долгий сон был только пять часов. Уж молчу о том, что у нас в постели творилось. Софа хоть и выглядела болезненно, возбуждение она испытывала, только очень редко. И когда эти дни случались, я клянусь, я боялся двинуться не так, чтобы её не задавить нахрен. Она худела, а я-то отъедался. Переживаний было много, а под носом всё время оказывались какие-нибудь булочки, пирожные, или вафельки. В последний раз у нас это было недели две назад, и из-за моей скованности и осторожности Софа решила, что мне противно. Уж не знаю, каким чудом мне удалось её разубедить. У неё стали очень холодные руки. И сама она стала часто мёрзнуть. От этого я спал вместе с ней и согревал.