— Ты пытался? — с каким-то шоком сказала Софит.

— Безуспешно. Ты чего так смотришь?

— В моей семье никогда никто не худел. По крайней мере, специально. До меня.

— Стой, и ты из-за веса загналась впервые в девятнадцать лет?

— Ну да. Вернее, я конечно видела, что я немного побольше и мягче других девочек, но в роду-то у всех пышные формы, вот я и считала, что со мной всё нормально, и что я просто так выгляжу.

— Как же я тебе завидую.

— Мгм, только потом мне было как-то неудобно рядом с Брэйвом, а когда он мне на вес намекнул, я вообще в осадок выпала. Не помню, когда мне ещё раз было так стыдно. Да до сих пор немного стыдно.

— Софа, — я взял обе её ладошки в свои. — Я считаю тебя красивой. Красивой, милой, очаровательной, прелестной, восхитительной, соблазнительной и аппетитной пышечкой. И я не думаю, что тебе нужно пытаться похудеть и загоняться из-за веса. Это просто цифра, важна не она, а то, как ты выглядишь. А ты выглядишь прекрасной.

Она засмущалась и прослезилась. Софа сильно меня обняла, пряча лицо у меня в груди. Я обнял её в ответ.

— Ты самый… ты не… т-ты такой… добрый, классный, самый-самый лучший… мой.

— Твой.

Леди Флейм подняла голову и погладила меня по щеке, влюблено улыбаясь. Чмокнула меня в левую.

— Пончик.

— Пышечка.

Я так люблю тебя, моя милая леди. Если бы не угроза лишиться жизни, я прямо сейчас подхватил бы тебя на руки, выпрыгнул в окно и увёз куда-нибудь далеко-далеко. Мы поселились бы в уютном тёплом домике у моря, каждый вечер провожали закаты, сидя у окна с чашечкой горячего чая с мёдом и корицей, а зимой, в пургу, мы бы сидели у камина под треск поленьев, кутались в мягкий клетчатый плед, пили какао с зефирками, я целовал бы твои горячие и сладкие от шоколада губы, а ты бы льнула ко мне и дремала у меня на плече, пока я обнимал бы тебя и дышал в твои красивые волосы, читая какую-нибудь книжку. Ты звала бы меня «пончиком» и «сладеньким», а я тебя «пирожочком» и «пышечкой». Я так люблю тебя, милая леди. Сейчас, когда я видел тебя такой смущённой, влюблённой, ласковой и искренней у меня вылетели из головы все сожаления и угрызения совести, волнения и страх. Я брошу всех и пойду за тобой, любимая, чтобы потом похитить и сбежать. Мы будем неразлучны. И ты всегда будешь моей, а я твоим.

Мы пришли в спальню Софочки. Через десять минут трое служанок принесли несколько подносов еды, вино и приборы. Закрывшись в комнате, Софа прыгнула ко мне на кровать и приобняла, поглаживая круглое брюшко.

— С чего начнём? — спросила она ласково.

— С жаркого. Оно слишком уж вкусное.

— Приятного аппетита, дорогой, — она поцеловала мою щёку, начиная чистить себе мандаринку.

Мы стали ужинать. Я ел и ел, желудок медленно заполнялся, когда меня подташнивало от сладкого, я впихивал в себя мясо, а когда поплохело от него, я заедал фруктами. Я уже откидывался на кровать, но продолжал есть. Жадность и любовь к вкусной еде сильнее меня. В аду я буду гореть за эти два греха. Когда я разъелся до такой степени, что пирог и индейка застряли где-то посередине пищевода, я простонал и начал скулить от боли.

— Господи, совсем плохо? — Софа придвинулась ко мне и, улёгшись рядом, обняла обеими руками тяжёлый живот. — Ох, какой большой.

— Софа… хух… умоляю… п-погладь… — тяжело дыша просил я.

— Мой бедняжка. Так хорошо поужинал, так много скушал, — ласково говорила Софочка, описывая ладонью круги мне по животу.

Я тихо постанывал, выпячивая и без того большое брюхо к её рукам. Когда мне стало полегче, и я ощутил, что в желудке освободилось место, я умоляюще посмотрел на девушку.

— Что такое, мой пухленький? — она аккуратно убрала с моих глаз прядь вьющейся чёлки.

— Ещё кушать хочу. — жалобно и стыдливо признался я, выпячивая живот.

Тут её как-то перемкнуло, она нависла надо мной, несильно продавливая ладошкой мне живот, от чего у меня вырвался стон.

— Ргх… ещё? Покормить тебя, дорогой? — страстно дыша спросила она, стягивая с меня толстовку и оставляя в футболке.

— Пожалуйста… ах… й-еще…

— Мой ненасытный… — она взяла блюдце с мясной нарезкой.

— Нет, мясо не хочу… — уже слегка капризно сказал я, тяжело вдыхая и выдыхая.

— Ах, а что ты хочешь, мой милый? — Софа нетерпеливо примяла мой живот.

— Сладенькое… ай, С-Софа, милая, н-не так сильно…

— Прости-прости! Ты слишком… чёрт, не могу, какой же ты толстый, — она впилась мне в шею, жадно поцеловав, а потом поднесла к губам кусочек пирожного. — Открывай ротик, любимый.

Я стал есть с ложки. Меня хватило на большой кусок и ещё полтора пирожных, после чего меня уже тошнило.

— Я всё… й-я сейчас лопну… нгх, как же больно… — скулил я, всем видом умоляя Софу сделать массажик живота.

— Мой милый, — она стала гладить мне огромное пузо и целовать его. — Кто у меня так накушался? Кто у меня такой ненасытный? Чей животик у нас подрастёт уже утром, и будет расти и дальше? Кто у меня самый сладенький мальчик на свете?

— Я, — краснел я.

— Моя прелесть, — она чмокнула меня в нос. — Мой самый толстенький, самый миленький, самый красивый и самый сексуальный мальчик в мире.

— Правда?

— Самая правдивая правда, мой ты кругленький аппетитненький сырный шарик! Сильнее тебя я люблю только твой животик.

— Он тоже тебя любит… ох… и я… м-мамочки, как плохо…

— Потерпи, любовь моя, — Софа снова убрала у меня с глаз упавшие волосы. — Ты же у меня сильно много скушал, нужно немножко подождать. Ох, глазки слипаются, ты засыпаешь, мой толстенький? Спи-спи, моя радость, я помну тебе животик.

— Доброй ночи… нгх…

— Доброй, мой сладенький пончик в шоколадной глазури и сахарной пудре.

— С джемом? — сонно уточнил я.

— Абрикосовым, — кивнула булочка, успокаивающе похлопывая мне пузечко.

— Вкусно звучит… мф…

Моя голова склонилась ей на плечико, и, чувствуя на себе её мягкие руки, я погрузился в сон.

====== Утро, сборы и побег ======

Утром я проснулся от настойчивых поцелуев в шею и щёки и лёгкого подталкивания в бок и плечо.

— Рафи. Рафи, ну же, дорогой, проснись. Скорее просыпайся!

— Мммф… — вздохнул я, поворачиваясь набок. — Что?

— Нам ехать через полчаса, вставай!

— Через сколько?! — вскочил я. — Т-ты чего раньше не разбудила?!

— Я будила, ты не реагировал. Держи, — она дала мне в руки таблетки от тяжести в животе. — И бегом умывайся. Я сложу тебе вещи.

Упираться и говорить, что я могу и сам я уже не стал. Я рванул в ванную, где быстро привёл себя в чувство и проснулся окончательно от холодной воды, которой меня окатило в душе, затем выскочил, и пока одевался вспомнил, что вчера мы даже не придумали, как я потащусь с Софочкой. У меня нет машины, да и вожу я плохо, к тому же, охранники и дядюшки моей ватрушки вряд ли не заметят за собой хвост. Чёрт, ну какого хрена я вчера лежал и объедался, когда надо было думать?! Как я жить собрался?

Я вышел к Софе одетый и взволнованный. Она в это время застёгивала пуговки клетчатой красной рубашки, и я случайно увидел её грудь в тёмно-синем кружевном лифчике. Булочка слегка смутилась и встала полубоком, застёгивая до конца.

— Ты всё? — спросила она.

— Да. Только мы даже не решили, что именно будем делать. Чёрт, сам навязался, и сам же нифига не придумал. В голову не лезет ничего, кроме того, чтобы запихнуть меня в багажник и завалить твоими вещами…

— Вот ты всё и придумал! — она быстро чмокнула меня в щёку. — Идём сюда.

Софа подвела меня к окну. Отсюда был виден внутренний двор, в котором стояло несколько чёрных машин и одна красная.

— В красненькой будем я и Дженна, — поясняла Флейм. — Может быть, дядя Крейд ещё подсядет. Дядя Зейир поедет сам. Там багажный отдел соединяется с салоном, так что ты не задохнешься. Еды я тебе побольше положила, во фляжке винцо, и пара бутылок воды. Не знаю, что с погодой будет, так что на всякий ещё свитер запихала. Он под джинсами, рубахами, футболками и шортами. Ещё я тебе наверх положила подушку, чтобы помягче лежать было. И по-моему, всё-таки стоит пальто затолкать, мало ли.