Девушка отчаянно хотела видеть в своём благодетеле лучшие черты.
Вообще, как это ни странно, она чувствовала духовную близость с этим человеком. Так же, как и сама Эрис, Сюра рос без матери, а вечно занятый отец не уделял одинокому ребёнку внимания. Разумеется, его, в отличие от неё самой, никто ни в чём не ограничивал, но неудавшаяся певица очень хорошо понимала, каково это — вместо малой капли родительского внимания получить очередной бесполезный кошель с золотом и отстранённую услужливость прислуги. Знала, каково пытаться привлечь внимание отца хоть чем-то: хоть достижением, хоть глупостью, хоть скандальной выходкой… и не получать его.
Благодаря своим способностям Эрис ощущала, как сын до сих пор отчаянно жаждет внимания и одобрения отца, даже не слишком удачно пытается ему подражать. А тот снова и снова отмахивается от этого безмолвного крика, в очередной раз просто позволяя отпрыску делать то, чего он желает. Молодая аристократка сочувствовала другому, подобному ей самой, недолюбленному ребёнку, которого видела в сыне Онеста. Родись она мальчиком, без своих врождённых способностей и в немного других условиях, могла бы стать такой же.
Безусловно, её новый начальник и друг частенько вёл себя словно злой ёжик, колючий и кусачий, но за эти месяцы Эрис, хоть и не без труда, смогла его разговорить и понять. Она считала, что отпрыск премьер-министра больше играет в плохиша, чем действительно любит причинять другим боль. Эрис редко ощущала от него настоящую злобу, чаще это было желание повеселиться, пусть иногда и отчётливо нездоровое. Привыкнув к безропотному подчинению слуг, служивших ему живыми игрушками, Сюра с трудом понимал чужую боль и не ведал, когда нужно остановиться.
Что же касается его неприятных развлечений, о которых девушка волей-неволей узнала, то, по собственному признанию, раньше он просто не знал, в какую сторону направить свою энергию, чтобы стать достойным отца и получить одобрение. Метался из стороны в сторону, совершал глупости и больше мешал другим, чем делал своё. Лишь побывав в Сингстриме, встретив её и начав свою войну с мятежниками, предателями и вражескими шпионами, он понял, куда должен двигаться. После этих разговоров парень честно признался, что она первый после отца человек, которого он смог воспринимать как кого-то близкого, а не очередную игрушку или потенциальную постельную грелку.
Слова покоробили Эрис, и она сначала обиделась, даже хотела оскорбиться, но всё же сдержалась, ведь её дар и проклятье подсказывал, что за грубыми словами таится робко протянутая навстречу рука. Такой уж Сюра человек.
Тогда, уверившись в том, что её старания не пропадают даром, Эрис решила, что нашла свой настоящий долг и призвание: помочь сыну премьер-министра справиться с собой и врагами Империи. А песни… они помогут ей на этом пути.
Со вздохом поднявшись со стула, она освободила от чехла любимую гитару и, переместившись на диван, стала перебирать струны. Инструмент порождал лирическую мелодию, идущую словно из самой души, и вскоре за ней последовали слова:
— Ухожу. Через шаг оглянуться —
Не окликнул ли, властно-суровый?
Не окликнул. И мне не вернуться.
Я — чужак под отеческим кровом.
Так желанны улыбки, объятья,
Одобрение в голосе мощном…
А взамен — мишура эта, платья,
Блеск монет, от которого тошно…
Ты мог бы только намекнуть —
Простой кивок!
Сказать, что верно выбран путь
И впрок урок.
Да полно: есть ли эта нить
Меж двух сердец?
Как равнодушие простить?
Прощай, отец!
Государственные интересы,
Честь фамилии, долг и работа.
А дитя вырастает повесой,
Внешне даже вполне беззаботно.
А дитя вырастает, и поздно:
Жизнь своя, и бои, и ошибки.
Даже если посмотришь ты грозно —
Толку меньше, чем даже с улыбки…
Ты мог бы только намекнуть —
Простой кивок!
Сказать, что верно выбран путь
И впрок урок.
Да полно: есть ли эта нить
Меж двух сердец?
Как равнодушие простить?
Прощай, отец!
И нам уже не по пути —
Прощай, отец!
Прощай… прости… *
Закончив свою импровизацию, девушка сморгнула скопившуюся в уголках глаз тёплую влагу и чуть прерывисто выдохнув, отложила гитару.
Слишком прямолинейно, слишком… по-живому резал этот высверк вдохновенья и скрытые за ним чувства. Словно не звуки новорожденной песни выходили из её уст, а сама кровь вместе с жизненной сутью истекала из разверстых пред невидимым зрителем вен.
И слишком явственно песне-исповеди не хватало аккомпанирующего одинокой девушке второго голоса.
Мужского.
Встав, молодая певица вернулась к столу и резким, летящим почерком перенесла слова на бумагу одного из чистых листов.
Может быть, когда-нибудь, это внезапное творенье, выглаженное и доработанное, и увидит своего зрителя… или даже прозвучит на два голоса… в один прекрасный день… Но сейчас Сюра не готов услышать такую песню.
— Когда-нибудь… — тихо прошептала блондинка, поглаживая металлический бок зажигалки.
/*Автор стихов — Анатолий Михайлович Нейтак./
* * *
Один из тренировочных залов Подземной Базы.
— Тео, ты чем слушаешь? — спрашиваю со вздохом. — Я уже не первый день повторяю: не нужно напрягаться, не нужно пытаться сразу выскочить на максимум — всё равно не получится. Найди для себя комфортный уровень, до которого можешь ускориться действительно мгновенно и без затруднений, и скачи туда-сюда. Неважно, пусть это даже будет уровень Ученика, главное понять принцип и ощутить, как течёт внутренняя сила. Лишь потом, на втором этапе, можно по чуть-чуть повышать потолок, чтобы найти мешающие ровному току завихрения. И только на третьем стоит начинать с ними работать. Что непонятного?
Означенный Тео только досадливо дёрнул губой.
— Не держи меня за идиота, я всё прекрасно запомнил! — упрямо набычился достаточно высокий (хотя, в сравнении со мной — все наши парни высокие) худощавый шатен.
— Тогда объясни: почему я вынуждена подходить и делать тебе замечания? Так хочешь получить травму? — подавлять раздражение становилось всё труднее.
— Не знаю. Я всё делаю как мне удобно.
Нет, всё же преподавание — явно не моя стезя. Если учеников всего несколько, и они действительно делают, что им сказали — это ещё так-сяк. Но когда приходится напрягать восприятие, чтобы контролировать правильность выполнения своих указаний, а потом на больную голову переругиваться с излишне гонористым товарищем, которого, видите ли, уязвила подколка о «заторможенности» от другого такого же умника… Так и хочется взять и вколотить эту дурость обратно им в задницы, которыми эти придурки думают! Раненых, хоть и с уже снятым гипсом, бить нельзя, да и обычных учеников колотить непедагогично. Но очень хочется, да.
Вот как можно всего несколькими фразами превратить спокойную тренировку в балаган? Обращайтесь к Кей Ли, он поделится опытом! И главное ведь — без злого умысла! Просто захотел посмеяться и «очень смешно» подшутил над пыхтящим товарищем. А этот самый товарищ вместо того, чтобы пропустить юморески зубоскала мимо ушей, принял их за руководство к действию.
Конечно! Кого ещё слушать? Ведь главный специалист у нас — Кей Ли! Хорошо, что заглянувшая вслед за «специалистом» Акира окоротила и утащила этого деятеля до того, как желание его поколотить пересилило сдержанность. Тоже мне! Если знаешь и умеешь, но не хочешь помогать, то хотя бы не мешай. Но вот жертва насмешек говоруна осталась и теперь пытается выносить мозг уже мне.
— Тео… я понимаю, что Кей для тебя огромный авторитет, и каждое его слово — непререкаемая истина, — парень от такого поворота аж перекосился. Они с шутником друг друга взаимно недолюбливали ещё с тех времён, когда нас мелких везли на Базу и двое мальчишек сцепились по какому-то дурацкому поводу, за что оба огребли от сопровождающих караван солдат. — Но нынешние занятия веду я, и слушать ты должен тоже меня, а не насмешки всяких зевак. Понятно?
