К хорошему быстро привыкаешь.

Еще год назад я принимала как должное то, что у женщин есть комендантский час: стемнело – на улице опасно. После девяти лучше без крайней нужды на улице не появляться, а после полуночи – даже и в крайней. А если так сложилось – возьми такси и когда будешь выходить, попроси водителя проследить, что ты нормально дошла до лифта. Хотя номер машины лучше послать кому-нибудь в смс. На всякий случай.

Мало ли, что ты любишь гулять ночами – если попадешь в неприятности, виновата будешь сама. Но потом, так уж вышло, во мне поселилась сущность самого древнего вампира на Земле. Жестокого, психованного, саркастичного максималиста.

И все как-то резко изменилось.

Теперь я – самое опасное существо в ночном городе. И скажите спасибо, что мирное.

Я возвращаюсь с работы, когда мне удобно.

Гуляю ночами.

Прохожу сквозь пустынные поля, засеянные гаражами, где бегают стаи бездомных собак.

Сажусь в попутки к любым водителям.

Езжу в лифтах с самыми подозрительными типами.

Первое время я делала это специально.

Никак не могла привыкнуть, что мир принадлежит мне.

Нам.

Самыми умными были бездомные собаки. Там где раньше я делала крюк и внимательно следила, чтобы ленивая стая не снялась с места, чтобы выяснить, нет ли у меня котлетки, теперь было пусто. Разве что иногда, на краю зрения мелькала собачья тень, но стоило туда повернуться – никого. Черная сухая земля холма над сплетением труб отопления, жаркое марево над холмом, как в летний полдень и только отпечатки лап на снегу по краям.

Гастарбайтерам хватало одного жеста или взгляда. В большом городе им приходилось вырабатывать у себя звериное чутье, и оно им говорило – не смотри на внешность, смотри на повадки. Я поворачивалась к ним с предвкушением.

Самыми сложными оказались «хорошие парни». Которые предлагали проводить меня до дома, чтобы никто не обидел – и мои отказы без соответствующих милых улыбок и танцев воспринимали как оскорбление.

Их не пугала тьма в глазах, они вообще не смотрели мне в глаза. Их не не пугали хищные движения и полное отсутствие страха, даже когда они переходили к оскорблениям и угрозам. В общем, они понимали, что в оценке ситуации допустили промах, когда я уже отрывала им голову. Я была несдержанной первое время.

Или Люций во мне.

Сначала я еще разделяла свои реакции и его, а потом привыкла, с меня слетела шелуха социальных ожиданий, ощущение своей смертности и хрупкости, и я обнаглела уже совершенно самостоятельно, без посторонней помощи.

В этот момент мы слились в одно. В единую личность, которая не была ни мной, ни им, а была очень цельной, очень сильной и очень живой.

И в этот же момент я начала скучать по моему вампиру-психопату.

С Мишкой мы встречаемся не чаще раза в год. Он всегда пьет пиво, я всегда пью лонг-айленд, степень опьянения зависит от количества новостей, которыми надо обменяться.

Нам, в общем, наплевать друг на друга, но однажды мы целых два месяца взаимно жаловались на жизнь практически каждый день и с тех пор так и повелось – встретиться, напиться, обновить базу данных о жизнях друг друга. Ему можно рассказать даже про вампиров, утром все равно не вспомнит.

Моя доза – три коктейля.

Четыре – я напилась.

Пять – я в хлам.

Если бармен дружественный – я в хлам на четырех.

Сегодня дружественный – Мишка приволок меня в новый бар, в котором уже успел со всеми подружиться. В старом он подрался и больше не дружит.

Я слушаю его истории про девушку, которая не понимает его друзей, про сноуборд, про новый проект на работе, про какие-то фильмы, которые умудрилась пропустить со своими вампирскими приключениями, и мне невыносимо.

Я не хочу здесь быть. Здесь липкий пол, пахнет пивом и картошкой фри, по куче телеков крутят клипы – на разных разные, поэтому дико шумно и этот шум сливается с алкогольным шумом в голове.

Я смотрю на расплывающуюся морду Мишки и понимаю, что хочу обратно к вампирам. Чтобы ни секунды наперед не знать. Чувствовать, что можешь сдохнуть в любой момент. Самозабвенно трахаться с Люцием. До одури бояться других вампиров. Сходить с ума от жалости и злости.

Я как ветеран, вернувшийся с войны. Хочется нарваться и влезть во что-нибудь опасное. Но я же девочка! Поэтому я просто пью пятый лонг-айленд, и хотя он начинает расплываться у меня перед глазами, заказываю шестой.

– Эй, мать, – обеспокоенно бормочет Мишка. – Я тебя до дома не дотащу.

– Ой, да когда ты меня таскал, – шиплю я в ответ заплетающимся языком. – Только первые пару недель, когда собирался меня трахнуть, но все не решался. А потом даже провожать перестал.

Он озадаченно молчит. Ой, ну и ладно. Все что сказано в баре, остается в баре.

– Все будет о'кей, Миш, я такси вызову… – я уже не чувствую алкоголя в коктейле.

Рецепторы меня предали. Руки какие-то ватные.

Шестой это перебор, я точно знаю, но впервые за то время, что прошло с момента, когда я ждала Люция в залах судьбы, я чувствую, как разжимается железный обруч, сдавивший грудь. Знала бы, раньше бы напилась.

– Я так по нему скучаю, – говорю я Мишке. – Ты не представляешь. Каждый день. Каждый…

Он не слышит – положил голову на руки и спит. Ловлю официантку… как ее? Маша? Даша? Тыкаю пальцем, потому что слова путаются между собой, она кивает:

– Он часто так. Ничего, тут тихий угол, как будем закрываться, я его в такси посажу.

– Сигарету… – прошу я ее.

Она достает пачку из заднего кармана.

– Пойдем, у меня тоже перерыв, а тебя надо поддержать, а то не доползешь.

На улице морозный воздух вышибает из меня дыхание. Дерущий горло сигаретный дым добавляет суровых ощущений, но трезветь я не собираюсь. Сейчас, наоборот, догонит еще и никотином.

– Я хочу, чтобы ты вернулся, – говорю я черному небу над городом. Оно равнодушно сыплет в меня снежной крупой. Свет фонарей режет глаза. – Я пиздец как по нему скучаю, – говорю я Маше или Даше.

– Бывает, – отзывается она. – Хочешь кофе?

– Хочу, – вдруг соглашаюсь я. – Только докурю еще одну… Дай?

Она дает мне сигарету:

– Как докуришь, заползай к нам за стойку. Санек сварит покрепче.

Я остаюсь на зимней улице одна. В джинсах и футболке, с голыми руками. Но кожа потеряла чувствительность, так что мне наплевать. Я курю и смотрю в небо, будто бы Люций там, а не внутри меня. И шепчу:

– Я все понимаю. Все-все. Только вернись.

Больная.

Если бы я могла сейчас написать ему пьяную смс как положено по канону писать бывшим, я бы написала.

Он, конечно, не отвечает.

Ты же цельная.

Прими это.

Ха-ха.

С трудом тяну на себя дверь бара…

Кофе. Кофе это отлично.

Но сначала в туалет.

В зеркале отражается кафельная плитка.

Черная. Белая. Черная. Белая. Черная…

Глаза в глаза – чернота в зрачках растекается по светлой радужке.

Все плывет, но я вижу, как в отражении за моей спиной развеваются белые волосы.

– Ты…

– Хватит ныть.

– Я не ною, я скучаю…

Смотрю на свои пальцы – я включила воду и не заметила когда. Холодная вода.

– Я хочу тебя.

– Идиотка.

Я знаю.

Я пьяна так, как никогда в жизни. Вокруг туман, холод в пальцах и черный взгляд в зеркале. Если я отвернусь, он исчезнет.

– Мне больно.

– Больно тебе будет сейчас!

Это у меня в голове или Люций вживую шипит это в туалете дешевого бара на окраине?

Какой-то чертов арт-хаус или дешевый фильм категории…

Оу, блять!

Ключицу режет ледяная кромка боли.

В том месте, где в нашу первую встречу он вонзил клыки.

Там не осталось физического шрама, но остался ментальный.