– Сейчас меня будут бить. Братислав строгий, он волкам спуску не дает.
Илларион поздоровался и уставился на странного изящного щенка, выбравшегося из-под столика. Брайко уселся на хвост и растерянно мяукнул. Щенок насторожил огромные уши, сделал шаг – лапы были хрупкими и тонкими – и принюхался.
– Светланчик, не бойся! – приободрил детина. – Папа тебя в обиду не даст. Если хочешь – подойди, познакомься.
Бежевое создание с черной накидкой на спине смерило Иллариона и Брайко тоскливым взглядом, в котором читалось: «Конечно. Тебе, папа, легко говорить: "Подойди". Ты вон какой здоровый. А меня любой обидеть может, пока ты на помощь добежишь».
Брайко посмотрел на волков, на Светланчика, и опасливо попятился.
– Славек, еще кофе, – попросил детина. – Засыпаю после смены. Привет, рысь. Меня зовут Гвидон.
Глава 4. Алмаз. Развод и переезд
Благодарность Макару и Виктушу невозможно было измерить ни деньгами, ни словами. Алмаз неделю отсиживался в маленьком доме на их участке, отказываясь заходить в большой, и забирая еду, которую ему заботливо приносили. Потом, когда напряжение отпустило, он решился и притащил Здравко в кухню, предварительно превратившись для разговора. Макар тут же накормил его пирогом-«калиткой», положил Здравко порцию творога и запер в комнате сына – веселого рысенка, разразившегося обиженным мяуканьем. Алмазу стало стыдно – не хотелось, чтобы они были причиной чьего-либо заточения. Он собрался с духом и попросил:
– Открой дверь. Надо когда-то начинать. Он же не знает, что бывают другие дети.
Макар его обнял и долго гладил по отросшим волосам. Алмаз не отстранялся – прикосновения не напрягали. От рыся веяло домашним теплом и добротой.
Здравко при виде маленького Нильса оцепенел, долго не мог понять, что надо делать – «бежать или драться?» – в итоге смирился, позволил себя обнюхать и утащить из плошки крошку творога. Взамен Нильс подарил Здравко кусочек вареной курицы, и Алмаза это развеселило. Он знал, что у рысей принято делиться едой из тарелок, выражая приязнь, но мелкий альфа с куском куриной грудки в зубах выглядел так забавно, что невозможно было удержаться от смеха.
О делах заговорили уже вечером, когда Виктуш приехал со службы. Алмаз рассказал о жизни на заимке, вызвав яростный вой Макара.
– Я сразу заподозрил неладное. Стукнулся туда и сюда – получил отказы. Полиция ничего сделать не могла, я не родственник, заявление не принимали. И, вроде как, не о чем заявление принимать. Ты – совершеннолетний. В ЗАГС пошел сам, подпись поставил без видимого принуждения. Попытались через начальника Виктуша хоть что-нибудь продавить. Тот отдал распоряжение о расследовании. Опросили участников посиделок у тебя на работе, двое или трое сказали, что ты на вопрос о браке ответил: «Все в воле Линуша, не всегда мы выбираем и решаем, иногда решают за нас». Эти слова истолковали, как предварительную договоренность о свадьбе. Некоторые подумали, что ты был понурым, потому что знал – это последний холостой день рождения, завтра отец привезет сговоренного жениха.
– Я не помню, что говорил.
– Уже неважно. После очередной просьбы на заимку отправили инспектора. Твой муж поговорил с ним через калитку, напомнил о праве на уединение. Без ордера не войти, ордер никто не выписывал. Мне в частном порядке сказали, что нужно подождать, пока ты приедешь менять паспорт. Ты не приехал. О ценности участка я не знал – такие сведения не разглашают направо и налево, но нотариальная доверенность на распоряжение имуществом меня насторожила. Я уговорил секретаршу нотариуса помочь, но твой муж смылся до приезда Виктуша. Смылся, но выболтал отличное основание для ордера – сказал, что у тебя родился ребенок. Я начал пробивать ордер. Основание: ущемление права на социальную защиту и медицинское обслуживание. Бумажные колеса вертелись медленно. Вы успели зарегистрировать ребенка. Мне чуть не отказали в ордере, спасли показания работницы ЗАГСа о том, что малыш выглядел болезненным. Я до последнего момента не знал, пойдешь ты со мной или нет. Боялся, что слишком глубоко влез в твою жизнь. Был готов к тому, что получу гневную речь – не суйся в мои дела. Теперь хочется кусать локти – я мог бы действовать решительнее.
– Спасибо, что делал, – не зная, как облечь благодарность в слова, ответил Алмаз. – Ты же мог вообще ничего не делать, я это прекрасно знаю.
Они опять обнялись. Пошипели, помурлыкали, почти поплакали и перешли к обсуждению текущего момента. Алмаз еще раз попросил не трогать Пепельника.
– Я хорошо подумал. Надо подать на развод. Когда я продам участок, выделю ему сто тысяч. Сумму, которую пообещал отец.
Макар попытался возразить, но Виктуш его одернул – не лезь, сами разберутся.
– Отдам ему деньги и куда-нибудь уеду. В Ирбисск. Или в Котенбург. Не представляю, где можно спрятаться, чтобы отец меня не достал.
– Ты что, не собираешься писать на них заявление?
– Нет, – покачал головой Алмаз.
– Я считаю, что надо…
– Макар, не дави, – остерег Виктуш. – Первым делом, как я понимаю, нужно подать на развод и подлечить мелкого. Сначала это сделаем, а потом поговорим о заявлении.
Рысь был прав. На Алмаза свалилась куча хлопот. Здравко обследовали, диагностировали редкую форму кошачьего гастрита и уложили в больницу. Пришлось разрываться, сбегая в казенные учреждения в тихий час, когда сын засыпал, измаявшись от непривычной обстановки. Да и сам Алмаз почти позабыл, как это – общаться с рысями, лисами, медведями и людьми. ЗАГСы и суды ничем не напоминали дом Виктуша и Макара – шум, толпы, громкие голоса и скверные запахи.
Возбуждать уголовное дело против отца он отказался наотрез. Боялся, что тот проклянет – не его, Здравко. Макар опять начал уговаривать, но Виктуш спустил его с небес на землю: «Знакомый следователь сказал – мороки будет много, а доказать умысел практически невозможно. Шаман упрется и будет стоять на своем: женил, чтобы внука понянчить, деньги брать не собирался. Никогда не запирали, сам с участка не выходил. А если и запирали, то муж виноват, он-то тут причем? Он в чужую семейную жизнь не лез, жалоб не слышал. Нет фактов, свидетельствующих, что было иначе».
Эти разговоры позволили Алмазу понять – мужья могут спорить, но не ссориться. Или ссориться и тут же мириться. Макар мог отстаивать свою точку зрения и одновременно таскать у Виктуша куски с тарелки. Порычать, а через полчаса полезть целоваться. Одно другому не мешало. Удивительно. Алмаз почему-то думал: «Всё или ничего». Если сошелся с альфой – или терпи, или убегай. А ему показали, что можно по-другому.
Выписанный из больницы Здравко немного привык к суматохе рысьего дома, перестал вздрагивать, услышав шутливое шипение или громкое мурлыканье. Они по-прежнему жили в маленьком доме, но частенько проводили вечера в гостиной: Виктуш засыпал в кресле, Здравко и Нильс возились на полу, Макар смотрел телевизор и обсуждал новости – то с Алмазом, то со спящим Виктушем, то сам с собой.
Развод и оформление собственности случились в последние дни февраля, словно Линуш решил подгадать перемены в жизни к смене сезона. К Алмазу почти сразу же приехал представитель «Ирбала». За участок, выкупленный за восемнадцать тысяч, предложили пятнадцать миллионов. Макар предлагал поторговаться до двадцати, но Алмаз, пораженный суммой, немедленно подписал предварительное согласие на сделку. Линуш проявил неслыханную щедрость, сделав их со Здравко богатыми дарсами. Грех идти против воли и пытаться что-то еще урвать.
Пепельнику Алмаз честно отдал оговоренную долю. Для этого пришлось ехать на заимку – муж продолжал жить там после развода. На этот раз не было ни поезда, ни беготни на лапах. Виктуш озаботился сопровождением, и Алмаза доставили к воротам на одном из трех черных джипов. Два других были набиты до зубов вооруженными сотрудниками силового подразделения ФССПД, громко мечтавшими, чтобы Пепельник оказал сопротивление.
Алмаз забрал из родильного дома вежу, а из отцовского – огромный ларь. Потемневший от времени сундук, окованный железом, стягивающийся кожаными ремнями и запирающийся на два навесных замка. Такие лари обычно передавались по наследству – если омега продолжал заботиться о рожденном ребенке-омеге, а не отдавал его в интернат – служили хранилищем ценных вещей, а иногда и спальным местом для котят. Виктуш, увидев ларь, присвистнул, с помощью товарищей кое-как запихнул его в багажник и спросил:
