В поселке жили и оборотни и люди – вежливые, радушные и одновременно равнодушные к отдыхающим. Все было так и не так, как дома, и вызывало какую-то необъяснимую зависть. Словно Иллариона манили глянцевой картинкой в рамочке, в которую хочется, но невозможно влезть. А потом в гостинице на соседней улице загорелась мансарда, и работа пожарного звена подтолкнула к осознанию простой истины: «Я ведь где угодно пригожусь. Служебные инструкции везде одинаковые».

Мысль прочно поселилась в голове, и привела с собой слово-искушение: «Переезд». Была и веская причина, не позволявшая считать искушение блажью. Братислав родился слабеньким, первый год жизни провел в больницах, второй и третий – под неусыпным наблюдением семейного врача. Родители Иллариона твердили, что в этом виноват Борис, выпивший травяной сбор, чтобы избавиться от беременности. Илларион считал, что виноватых искать глупо, и заботился о сыне изо всех сил – доставал редкие витаминные смеси, покупал сухофрукты, возил на кварцевые процедуры. Неделя на море помогла больше, чем все вместе взятое – Брайко долго не кашлял, не обвешивался соплями и не жаловался на больные уши.

Когда Илларион произнес слово-искушение вслух, на него обрушился шквал негодующих криков. Отцы, брат, дядья, племянники, двоюродная и троюродная родня хором твердили: «Ларчик, как ты поедешь один, с маленьким ребенком? Это не отпуск, из которого можно вернуться, если не понравится гостиница или пляж. Кто присмотрит за Брайко, когда ты уйдешь на дежурство? А если ты – тьфу-тьфу-тьфу! – попадешь в госпиталь?»

Пришлось соврать. Илларион заверил родственников, что переводится на должность пожарного инспектора. Обходы, проверки, пересчет огнетушителей в коридорах, кабинетная работа. Размеренная жизнь. Да, небольшая зарплата, потерянные погоны… но, право же, это не стоящая внимания мелочь.

Он понимал, что ложь неминуемо всплывет, и надеялся, что они с Братиславом успеют прижиться на юге – тогда можно будет отбивать требования вернуться аргументом: «Нам тут хорошо». Подготовка и семейные скандалы растянулись на полгода. Родители, обладавшие истинно рысьим темпераментом, кричали на Иллариона три месяца. Пугали, грозили земными и небесными карами, лишением поддержки. Потом устали. Или поняли, что от криков намерение Иллариона только крепчает.

Время от времени подкатывало желание сгрести сына в охапку и сбежать, не сообщая адреса, но Илларион не сомневался, что такой поступок потом аукнется серьезными осложнениями. Рвать отношения с родителями он не хотел: они были опорой и страховкой, прекрасно ладили с Брайко, могли его забрать в случае непредвиденных проблем, а баловали без проблем и без поводов – умели разделять неприязнь к барсам и любовь к внуку-полукровке.

Конечно же, Илларион не собирался увольняться со службы, терять погоны и переходить на скучную работу инспектора. В министерство улетел запрос о переводе, подкрепленный справками о состоянии здоровья Братислава. Где-то там, в верхах, проявили невиданную щедрость и предложили целых три варианта на выбор. Думать пришлось самому – при родителях нельзя было упомянуть, что им с сыном обязательно нужен круглосуточный детский сад. Илларион поднял на уши всех воспитателей, нянь и соцработников Хвойно-Морозненска и получил наводку на садик-пансион в Ключевых Водах. Семейство рысей проживало в пригороде, предлагало услуги частного детского сада медведям, лисам и редким на юге собратьям – в основном, командированным на длительный срок. Иллариону понравился и огромный тенистый двор с детской площадкой, и светлый дом с верандами и кучами игрушек. Плата кусалась, но у него имелись кое-какие сбережения, да и съемное жилье в Ключевых Водах должно было частично оплачивать министерство – после того, как он прослужит на новом месте три месяца.

Выкричавшиеся родители фотографии детского сада оценили на «отлично». О круглосуточном пансионе Илларион предусмотрительно умолчал, и начал напирать на то, что Брайко будет полезно общаться с медвежатами и лисятами.

– Ларчик, а вдруг ему это разонравится через пару недель? – хмурился папа. – Здесь, когда ему надоедает ходить в детский сад, ты привозишь его к нам, и он проводит сутки как хочет. Не желает ни с кем разговаривать – превращается и прячется под кроватью. Мы никогда его не ругаем и не выманиваем, мы понимаем, что он немножко барс, и ему требуется уединение. А что ты будешь делать там?

– Платить воспитателям за то, что они не будут его ругать и вытаскивать из-под кровати, – спокойно отвечал Илларион. – Я им писал. Им прекрасно известны привычки и потребности древесных барсов. У омеги опыт работы в интернате, он пять лет возился с барсятами – отказниками и изъятыми. Его сидением под кроватью не удивишь.

– Почему он уволился? – встрепенулся папа.

– Они переехали, потому что у альфы редкая форма хронического гастрита. В Ключевых Водах есть источник лечебной минеральной воды, идеально подходящий для кошачьих. Вода теряет свои свойства через сутки, ее не транспортируют и не хранят. Они ездили в Ключевые Воды дважды, когда у альфы было обострение, а потом решили перебраться поближе к источнику, для профилактического лечения. Переехали и открыли детский сад – зарабатывают, чем умеют.

Родители тщательно изучили все рекомендации и характеристики, и сочли ключеводских рысей достойными доверия. Главный барьер был взят. Иллариону запретили даже думать о переезде в Лисогорск или Новозарянск – только в Ключевые Воды. Это поставило на дороге очередное препятствие. Глава городских огнеборцев Матеаш Зонк не брал в штат оборотней, не сильно-то скрывая, что ему не хочется давать сотрудникам дополнительные отпуска и лишний раз перестраивать графики. Оставалось надеяться, что министерский приказ о переводе усмирит недовольство будущего начальника. Возьмет на службу, чтобы не перечить вышестоящим, а дальше Илларион как-нибудь справится – он всегда нормально ладил с людьми, умел договариваться о подмене на отпуска и честно отрабатывал чужую помощь.

Перед отъездом он попытался известить Бориса. Сначала по телефону – со своего и с чужих номеров, потому что барс не брал трубку. Пришлось потратить один выходной. Илларион долго раздумывал, везти ли на заимку Брайко, поверил предчувствиям, не взял, и не зря – Борис не пожелал разговаривать. Возможно, напугал бы сына до заикания – мало кому понравится, когда разъяренный древесный барс прыгает на капот машины, яростно воет и царапает лобовое стекло. Илларион сдал назад, за границу участка. Приоткрыл окно, скороговоркой сообщил об отъезде и пообещал присылать фотографии. Борис недовольно рыкнул, мотнул головой и скрылся в лесу. Илларион истолковал это как отцовское благословение: были бы возражения – превратился бы, сказал «нет». Не сказал – считай, промолчал. А молчание – знак согласия.

В отдел кадров они с Братиславом поехали прямо из ключеводского аэропорта – Илларион забрал со стоянки арендованную машину, закинул в багажник сумку и рюкзак, и двинулся навстречу судьбе. Сын, выспавшийся в самолете, сначала с интересом поглядывал в окно, а потом заскучал – юг не предложил им ничего нового. Такой же мартовский снег, сырой морозец – температура была плюсовой, но холод чувствовался – и унылая серость. К городскому управлению и части Илларион добрался, тщательно сверяясь с навигатором, с трудом нашел свободную стоянку, осмотрел заснеженный парк, аллеи, ведущие к пятачку-площади и двум часовням – на карте место было обозначено как площадь Двух Алтарей – и повел Брайко к длинному громоздкому зданию из темно-красного кирпича, вытянувшемуся вдоль парка и улицы. Внимание привлекли яркие пятна на доме напротив. Первый этаж небольшого особняка занимал кафетерий с верандой, пустовавшей по случаю холодной погоды. Алеющие буквы «Пирожок – друг оборотня» и фото огромной тарелки с блюдом аппетитной выпечки вызвали желание перекусить.

– Хочешь кушать? – спросил Илларион, наклоняясь к сыну. – Если хочешь, сначала зайдем в кафе, что-нибудь съедим.

Братислав долго смотрел на большую куклу-официанта у входа – на боку у услужливой рекламной фигуры висел противогаз, а на подносе стоял огнетушитель – и ответил: