— Дойдём, — поправила я охотника. — Мореходы не любят слово «плавать», практически обижаются на него.

Капитаном оказался старик такой же древний, как и его корабль. В команде у него было три молоденьких, прыщавых юноши, которые вряд ли справились бы с парусиной на ветру.

Делать было нечего, так что мы с Коко поднялись по скрипучему трапу на изъеденную солью и термитами палубу. Мне было ещё хоть как-то, а вот предсказатель чуть было сразу не ушёл в трюм, прямиком через прогнившие доски. Слишком он оказался тяжёлым для старой посудины.

Капитан и его матросы, — юнги? — на такую поломку только рассмеялись. Один из мальчишек довольно споро поднял якорь, второй занялся парусами, а третий помог Коко выбраться из дыры с минимальными разрушениями для корабля.

— Вот, милсдарь охотник, смотрите, вот по этой дорожке ходите. Видите, утоптано? Тут и грузы нормально пройдут. А сворачивать не надо, кораблик-то старенький, знаете ли.

Я со своим ненормально низким весом могла перемещаться более свободно. Но всё равно, слышать скрип под ногами оказалось не слишком приятно, особенно вспоминая первое приключение Коко. Охотник-то ушёл по пояс, широкая грудная клетка затормозила падение. Я же, если провалюсь, то рыбкой нырну в трюм. А может, и ниже.

Кораблик оказался очень манёвренным и быстрым, а капитан — ещё и опытным. Он лёгкой рукой вёл своё ветхое судёнышко по морским течениям, по-птичьи быстро ловил нужные ветра и отлично ориентировался не только по солнцу, но и по звёздам. Так что вместо заявленной недели до Черепахи мы дошли всего за три дня.

Плавание было почти приятным. Коко жевал одноимённые листья, обманывая собственный аппетит; капитан пил; матросики играли в кости, рыбачили и плоховато следили за кораблём; я шаталась по палубе и медленно зверела. Брошка-глаз на чалме Коко наблюдала.

Черепаху я увидела издалека. Сначала показалось, что мы приближаемся к острову: смутные очертания чего-то огромного на горизонте, кружащие чайки, изменившиеся подводные течения. Но по мере приближения силуэт зверя становился всё более различимым, и в итоге вскоре я начала видеть и шоколадный панцирь, и сухую, похожую на растрескавшееся тесто, песочную кожу.

Громадный глаз, прикрытый толстым тяжёлым веком, напоминал шоколадно-молочное озеро. Черепаха оказалась настолько старой, что обзавелась бельмом на радужке, из-за которого совсем не было видно зрачка.

Наверное, этот зверь помнил не только Акацию, но и многие, многие другие поколения до нас. К сожалению, мы ничего не знали о нашем прошлом кроме Нитро. Но Голубые не шли на контакт ни в одной из моих жизней.

Я не знала прошлого планеты. Но вот передо мной был зверь, который наверняка мог бы поведать что-то о нём.

Кораблик обошёл Черепаху кругом; места для высадки не было. Зато я заметила заинтересованные мордашки пушистых белых обезьян, поглядывающих на наше судно.

— Мы сойдём тут, — сказала я капитану.

Старик только пожал плечами. Тут так тут, ему было всё равно. Свою задачу он выполнил с блеском, несмотря на состояние судёнышка. Оно даже больше не ломалось!

— Комацу-сан… Комацу. Ты уверена?

— Да, сейчас лучший момент.

На самом деле, благодаря гурманским клеткам и усиленным телам перепрыгнуть с палубы на черепаший панцирь было проще простого. Из поклажи у меня был мой любимый рюкзак, у Коко — небольшая походная сумка с самым необходимым и ядовитым. Охотник поддерживал собственный уровень интоксикации не только при помощи гурманских клеток, но и особыми ингредиентами.

В несколько прыжков мы преодолели самую опасную и скользкую часть панциря. Я едва не улетела в воду, но Коко успел подхватить меня на руки.

Опять почувствовала себя сказочной принцессой.

Приятно.

Мы забрались на достаточно плоский участок панциря, сопровождаемые обезьяньим любопытством. Коко старательно вертел головой, чтобы через брошку показать максимум панцирного населения. Вокруг было красиво: огромные деревья из разноцветного плотного мармелада, марципановая изумрудная трава, стайки шоколадных птичек и сахарных бабочек, конфетные цветы и кусты с моти.

Не будь я гурманом с особенностями, то от одного вида всех этих сладостей заработала бы себе диабет.

Коко спустил меня с рук и осторожно отломил небольшую веточку от дерева, следя за реакцией белых обезьян. Звери сидели недалеко от нас на прочных мармеладных ветвях, всматриваясь в захватчиков чёрными блестящими глазами. Морщины на сухих мордах напоминали мне разломы в земле во время засухи.

Когда Коко съел небольшой мармеладный листок, внимание обезьян переместилось на меня. Я уже была готова: показательно запихнула в рот большой моти и принялась усиленно жевать. Зверьё от этого расслабилось; вожак что-то каркнул своим собратьям, и обезьяны исчезли в мармеладных зарослях.

— Комацу-сан? — позвал меня Коко.

— Комацу. Всё в порядке. Идём дальше.

Охотник ничего не стал расспрашивать, понимая, что на камеру я говорить не буду. В самом деле, у многих возникли бы вопросы, если бы я начала вдруг соловьём разливаться о Чайной Черепахе. Про неё ведь сам Акация знал так мало!

Поговорить мы могли и ночью, когда брошь разрешалось снимать. Бдительный Коко специально для этого взял с собой крошечную шкатулочку, в которую стоило убирать камеру: сделана вещица была из особой породы дерева, которое не пропускало ни звук, ни сигнал. Так что в ночное время мы могли немного побыть наедине и отвлечься от вечного внимания восторженных зрителей.

Рейтинги на рекламе нашего видео-похода были бешеные, так что Ичирью ожидал, что мы со своими онлайн-съёмками побьём все рекорды. Вот уж действительно, не расслабишься. Хорошо ещё, что гурманы в туалет редко ходят, а то была бы передача из серии 18+.

От пришедшей мне на ум мысли захотелось сплюнуть.

Мармеладные деревья начали расти всё гуще, но от варварского вырубания я Коко остановила. Насколько я чувствовала, белые обезьяны всё ещё крутились неподалёку от нас, и они бы точно не обрадовались бы подобному вероломству. А дрались они очень, очень хорошо.

Вообще, интересные эти обезьяны, словами не передать. За все свои странствия я только пару раз встречала подобных существ, да и то, жили они одиночно. Здесь же, на черепашьем панцире, водились целые семьи и общины белошёрстных.

Вопрос Коко сбил меня с мысли.

— Прости, что? — переспросила я. — Я отвлеклась.

— Я спросил, почему Чайная Черепаха охраняется несколькими организациями сразу. Она такая уникальная?

Здесь уже можно было козырнуть своей осведомлённостью, — благо, информация предоставлялась в открытом доступе для тех, кто умеет искать, — и рассказать пару интересностей.

— Тут явно не обойтись без небольшой лекции. Чайная Черепаха, как ты знаешь, относится к реликтовым гурманским животным. Никто точно не знает её возраста, потому что она всплывает крайне редко, а остальное время проводит то ли в спячке на дне моря или океана, то ли в вялом бодрствовании. Хотя я, если честно, за спячку.

На вопросительный взгляд Коко я кивнула. Я точно знала, что Черепаха впадает в спячку, потому что в одно из воплощений просто не ушла с панциря до погружения в воду.

Интересный всё-таки это зверь, с устоявшейся экосистемой, что всегда меня удивляло. С одной стороны, морской водой должно было смываться всё, что есть на панцире, да и сам панцирь тоже — он же сверху шоколадный и мягкий. Но природа мудра, а обезьяны-симбионты позаботились о том, чтобы им было удобно и безопасно жить.

Шоколадный панцирь был пористым, в нём скапливалось большое количество кислорода и иных газов. За счёт жизнедеятельности белых обезьян в шоколад попадали вещества, которые делали его мыльным. Как итог — при погружении над панцирем поднимался огромный мыльный пузырь, наполненный воздухом из шоколадных пор. И экосистема Чайной Черепахи сохранялась.

Естественно, это мне было знать не положено. Так что и зрители остались без интересной информации.