Он тоже чувствовал этот смрад. А ещё медведь чувствовал смерть, нависшую над ним, и ему было совсем по-человечески страшно. Смерть, полная боли и страданий, испугала бы даже Над-Хва, самого смелого воина из племени Покахонтас.

Покахонтас успокаивающе гладила громадного зверя по голове, стараясь избегать старых ран и шрамов, что уже нанесли ему люди. Ей было невыносимо противно от одного осознания того, что она была влюблена в кого-то из этого чужого ей мира. Но для неё это было так давно, что уже не вспомнить деталей. Слишком давно: кожа Покахонтас лишилась своего медного оттенка, руки, ставшие слишком нежными для воина, потеряли свою силу, слух утратил остроту. Но сердце продолжало биться в ритме бубна шаманов, облитое раскалённой добела кровью.

Медведь пыхтел, пытаясь поудобнее развернуться в маленькой клетке. Ему было неудобно. Всё его тело ныло и просило свободы.

Покахонтас чувствовала себя точно так же: от корсета болела спина и грудь, было тяжело дышать. Перед глазами мелькали разноцветные сполохи, а около сердца зарождались хрипы.

- Ты завтра умрёшь, - бормотала Покахонтас на своём языке. Но медведь понимал её, и из тёмных глаз катились крупные слёзы. - Не волнуйся, мой друг. Я убью тебя. Не эти ужасные люди, я.

Хоть тогда её пальцы дрожали, Покахонтас была уверена, что завтра, во время игрищ английской богемы, не дрогнет ни один мускул в её теле, когда она натянет тетиву своего лука. Стрела пронзит глаз медведя, затем - мозг. Животное умрёт через пятнадцать секунд, а Покахонтас прочитает молитву Небу, чтобы духи приняли его в свои холодные руки-лапы-крылья.

Гризли скулил, точно приручённый побитый пёс, клал морду на колени дикарке, глядел на неё своими тёмными печальными глазами. Покахонтас гладила его жесткую шкуру до тех пор, пока животное не забылось тревожным сном.

***

- Что ты наделала?! - Джон ходил по комнате кругами, нервно ерошил свои светлые волосы и выглядел донельзя раздосадованным. - Там же присутствовали столь высокопоставленные лица! Неужели ты не знаешь, как трудно поймать медведя? Что, в прериях медведи не водятся?!

Раньше Покахонтас сравнивала его волосы с великим солнцем или плодотворной кукурузой, теперь же светлые пряди напоминают лишь дешёвое золото, ради которого убивали в новом мире.

- Отпусти меня, - тихо попросила девушка, закрыв глаза.

Джон покачал головой, устало садясь на диван из слоновой кости, обтянутый змеиной кожей.

Покахонтас же сидела на полу возле камина, брезгливо отодвинув от себя ковёр из шкуры тигра. Ей противно до тошноты находиться в храме убийств, где каждый шаг пропитан кровью, где на стенах висят головы животных, убитых не ради выживания, а из прихоти. Покахонтас чудятся духи неупокоенных зверей, жаждущих отмщения, Покахонтас рвётся на свободу, чтобы не внять словам погибших от руки Джона Смита с волосами цвета золота.

Призраки совсем рядом. У неё за спиной. Шепчутся, просят о помощи.

- Мы уже говорили об этом, Покахонтас. Мы супруги. И, как говорил священник, только смерть нас разлучит.

Покахонтас перевела взгляд на своего “мужа”, смотрела долго и пристально, совершенно не моргая. Её взгляд был похож на змеиный, он также гипнотизировал и должен был настораживать. Но люди любят опасность, их трясёт в лихорадке, стоит только очутиться на кончике стрелы.

- Мы говорим на разных языках, Джон, - устало произнесла она, и, чуть подумав, добавила уже на родном языке: - Так будь же по-твоему.

- Покахонтас, ты опять? - Джон вскочил со своего места, подошёл к супруге и попытался привычно взять прядь её волос, чтобы поцеловать. В ответ Покахонтас грустно усмехнулась и ушла, шелестя юбками, а её волосы утекли из пальцев Джона Смита подобно воде.

В ту ночь Джон Смит спал очень плохо, и, когда просыпался, ему чудились золотые змеиные глаза, следящие за ним. Они смотрели из дверного проёма внимательно и чутко, будто бы оценивая свою жертву. Джон не мог этого вынести, поэтому встал посреди ночи с кровати и закрыл тяжёлые двери, даже не подозревая, что только что решил свою судьбу.

В следующий раз он проснулся от того же пристального взгляда. Глаза чудятся ему ещё ближе, но Джон списал это всё на разыгравшееся воображение, ведь когда он зажег свечу, в комнате никого не оказалось. Да и кто мог бы там быть: Покахонтас обижена и спит в другой спальне. С нарастающим раздражением и страхом Смит вынес из комнаты чучело змеи, которым особенно гордился, и, более-менее успокоенный, вновь улёгся спать.

В третий раз он просыпается, боясь открыть глаза. Ночь всё ещё в силе, и Смит со страхом думал, что он проспал, наверное, не больше получаса. У охотника взмокла спина и ночная рубашка прилипла к коже, но, переборов себя, Джон открыл глаза, только чтобы тотчас закричать от ужаса: пара жёлтых глаз напротив слишком, слишком близко. Англичанин достал из-под подушки пистолет и выстрелил в обладателя этих глаз, другой рукой судорожно пытаясь нащупать свечу или хотя бы спички. Выстрел всего один, и Джон хватает висящее над кроватью мачете, принимаясь размахивать оружием, будто несмышлёный мальчишка, а когда слабый огонёк наконец загорается, никаких глаз нет и в помине. Заснуть Джону удалось с трудом, лишь перезарядив пистолет, что было делом долгим, монотонным и навевающим скуку.

Пробуждение в четвёртый раз оказывается самым радостным. Сквозь окна пробивались первые лучи солнца, освещающие сидящую на кровати Покахонтас. Девушка смотрела на своего мужа, чуть прикрыв желтые глаза с вертикальным змеиным зрачком. Находясь в какой-то прострации, Покахонтас чуть покачивалась и совершенно не замечала, что Джон держит наготове пистолет.

- Тши… - шептала она своими полными тёмными губами, раскачиваясь всё сильнее. Видно было, что слова давались ей с трудом. - Тши тшелофек… Тши убийтса! - Её голос был угрожающе тих, и Джон чувствовал, как по его ногам потекли тёплые струи мочи, точно у мальчишки после ночного кошмара. - Тши убифать… Пока мы шифы!

И Джон вспоминает. То чучело змеи - его самая большая гордость и самая большая ошибка, ведь он принялся свежевать тушу, пока рептилия была жива. Он набил тушу сеном, пока глаза змеи, такие пронзительно-желтые, вертелись в глазницах, а раздвоенный язык извивался.

Пистолет выпал из ослабших пальцев, и мужчина схватил было мачете, лежащий на прикроватной тумбе. Его руки дрожали, и оружие не казалось по-настоящему грозным.

- Тши… - Покахонтас раскрыла глаза, и Смит вспомнил, как девушка просила похоронить чучело. Ей не давали спать голоса. - Мы убьём Джона Смита, - говорит Покахонтас уже своим голосом, ласково вынимая из рук англичанина мачете. - Мы освежуем его. Сделаем великолепное чучело. А потом - освободимся.

По лицу мужчины катятся слёзы, но жёлтые глаза, гипнотизирующие его, приказывают замереть.

И молчать, пока ему вспарывают живот.

========== Сказочное создание ==========

- Ах, Динь, я так по ней скучаю! - в сердцах воскликнул Питер, падая на незастеленную кровать. - Ведь не прошло и двух месяцев, но…

Фея, сидящая в изголовье кровати, молчит. Она аккуратно разглаживает свои крылья, стряхивая лишнюю пыльцу на рыжую голову своего товарища.

В большом мире прошло десять лет, хотя в стране Нетинебудет лето даже не сменилось осенью. Тинкербелл хотелось бы, чтобы Питер забыл о своей прекрасной Венди, укравшей его первый поцелуй. Конечно, Пен рассматривает это немного под другим углом: прекрасная Венди, малышка Венди подарила ему свой первый чмок. Это до невозможности раздражало фею, и Динь вымещала свою злобу, ударяя крохотным кулачком по воздуху.

- Ты чего? - Питер удивлённо посмотрел на маленькую фею. - Вы же подружились?

Блондинка только отмахнулась от мальчишки. Подружились, ха! Фея Тинкербелл и человек Венди Дарлинг - подружки на века! До тех пор, пока одна из них - а это будет человек - скоропостижно не скончается. Куда там Питеру понять, что женская дружба - лишь временное перемирие, когда воевать уже нет сил?