Комната оказалась больше, чем Септима ожидала. Минимум мебели, нет занавесок на окнах и плафона у люстры. Бежевые стены, тёмный лакированный паркет на полу, едва прикрытый драным ковриком с примятым ворсом. По нему важно расхаживала крошечная птичка с рыжим оперением на грудке и вокруг маленького клюва. Пичуга старательно переставляла лапки, путалась в ворсе, но не взлетала и не начинала прыгать. Шла, преодолевая все препятствия, пока не запрыгнула на мальчишескую руку.

Септима, заворожённо следящая за походом птички, наконец обратила внимание и на лежащего на полу мальчика.

Он действительно был красив, как фарфоровая статуэтка, тут молодая воспитательница не солгала. Бледная кожа без единой родинки или веснушки, тёмные красные волосы и аккуратные, но густые брови — практически бордовые, удивительный цвет. Такие оттенки Септима видела всего один раз в жизни, в небольшом магическом поселении коренных Скоттов. И тоже у ребёнка-мага.

Цвета радужки было не разобрать, ребёнок лежал с закрытыми глазами. Острые ресницы и чётко очерченные скулы, прямой нос и тонкие бледные губы. Слишком острый подбородок. Излишняя худоба и выступающие кости, скрытые под дешёвой, но аккуратной одеждой. В такой бегали почти все приютские мальчишки, которых Септиме удалось увидеть.

Птичка не остановилась на тонких пальцах и продолжила своё восхождение. Она с трудом переставляла ноги и пыталась зацепиться за нити тёмных вен на руке мальчика маленькими коготками. Не выходило; тогда птица взмахивала крыльями, чтобы сохранить равновесие.

Дойдя до локтевого сгиба, птичка легко перепорхнула на руку другого ребёнка. Девочки.

Это Септиму удивило до глубины души.

— Разве девочек и мальчиков селят вместе? — спросила ведьма.

— Ну, мы же брат и сестра, — ответила девочка.

На вид она была простушкой. Лисьи рыжие волосы, усыпанное веснушками лицо, широкая переносица, полные губы, округлый подбородок. Глаза у девочки были болотными, зелёно-жёлтыми. Неприятный цвет. Волосы рыжие, ближе к меди по оттенку, совсем не похожие на красные пряди мальчика. К тому же, вьются, тогда как у Эванса волосы идеально-прямые, будто только что из-под заклинания.

Девочка наблюдала за птичкой, её совершенно не интересовала Септима. На коленях этой маленькой лисы лежала раскраска, на кровати возле ног было много карандашей — так много, что хватило бы нарисовать сотню графиков на одной координатной плоскости, не повторяя цвета ни разу.

Септима прокашлялась и незаметно вытерла вспотевшие руки о мантию. Было неуютно, да ещё и палочка нервно подрагивала. Кедр Вектор попался нервный до тёмного волшебства, но идеальный для природных или нейтральных чар.

Но какое ещё тёмное волшебство в комнате приюта?

Девочка подняла на женщину глаза. Радужка напоминала грязное болото — тягучее, жадное, засасывающее. В такие глаза совершенно не хотелось смотреть, так что Септима быстро отвела взгляд. Уставилась на переносицу лисы.

— Вы из социальной службы? — спросила девочка. — Я… Знайте, что толстый Майк врёт, никаких кошек мы с братом не убивали. Они уже были мёртвыми, мы просто их подобрали.

— Кошки? — переспросила Септима.

— Да. Я, когда вырасту, стану таксидермистом или патологоанатомом. Поэтому надо тренироваться уже сейчас. На кошках. Иногда попадаются собаки или птицы, а ещё один раз мы смогли найти тушку крота, но он уже был совсем поеденный, и…

— Стой, стой, прелестное создание, — подняла руки Септима. — Давай сначала. Как тебя зовут?

— Лили Морри Эванс! — тотчас отозвалась девочка. — Люблю брата, птиц, рисовать, цветные карандаши! А, и, если вы не из социальных, то знайте: я никуда без брата не пойду! И он без меня тоже! Так что усыновлять только вдвоём сразу!

— Я не усыновлять…

Девочка согнала с себя птицу и начала собирать карандаши. Для них у неё было несколько глубоких жестяных банок — в таких на Рождество дарили печенье лет сорок назад.

Брат лисицы не пошевелился, даже не открыл глаза, хотя явно не спал — это было видно по излишне глубокому, размеренному дыханию. Септима грешным делом подумала, что у мальчика и правда не всё в порядке с головой. На памяти Вектор ни один ребёнок не мог столько времени пролежать совершенно без движения, не реагируя ни на звуки, ни на птичьи когти.

— А, — мгновенно поскучнела Лили Морри Эванс, любящая цветные карандаши. — Ну, ладно. А зачем тогда? — птичка на её плече что-то чирикнула. — Ой! Знакомьтесь, это Малиновка. Мы никак не могли придумать ей с братиком имя, так что решили просто звать Малиновкой, потому что она — ну, малиновка, понимаете?

Птичка чирикнула ещё раз.

— А, да. Хорошо. Малиновка… — Септима потёрла ладони друг о друга. — Я здесь для того, чтобы пригласить Эванс в школу-пансион. Только в письме, к сожалению, не указано, кого именно из Эванс я должна пригласить. Нет даже указания «мистер» или «мисс».

— Это довольно просто, — пожала плечами девочка. — Кого бы вы ни пригласили — придётся ехать второму. Я братика одного не отпущу. И сама одна не уеду: ему без меня плохо становится. Дошло даже до того, — перешла она на трагический шепот, — что без меня его в больницу клали, но там стало ещё хуже, пока я не прибежала. А как я за руку подержала — так ему и стало хорошо. А ещё…

— Сколько вам лет? — перебила Септима девочку.

— Брату одиннадцать, мне скоро будет десять. Уже на днях, тридцатого июля! Ну так что, мы приняты в школу, верно? Нам собираться? В принципе, тут и собирать-то нечего… Куда мы идём?

— Никуда, Лили. Боюсь, что тебя в нашу школу пока не приняли, — вздохнула женщина. — Письмо всего одно, к тому же, тебе явно нет одиннадцати. А в Хогвартс принимают исключительно после одиннадцатилетия. Так что письмо принадлежит твоему брату. Поедет он один.

— Нет, — покачала головой девочка, глядя на Септиму, точно на душевнобольную. — Тогда не поедет никто.

Лисица потеряла всякий интерес к визитёрше и обратила всё своё внимание на карандаши. Крошечная Малиновка порхала от брата к сестре, не зная, на кого же стоит усесться.

Септима несколько раз окликнула Лили, но девочка словно не замечала женщину. Растерянная, Вектор перевела взгляд на Эванса — и вздрогнула.

Мальчик не изменил позы, однако его глаза были открыты. Нереально-зелёная радужка навевала воспоминания об Аваде и, кажется, действительно подсвечивалась изнутри. Такое бывало с очень сильными магами.

Эванс не шевелился, не моргал и, кажется, перестал даже дышать. От мёртвого, равнодушного взгляда ребёнка Септиму прошиб холодный пот. Волшебница скомкано попрощалась, — ей никто не ответил, — и, кажется, даже аппарировала из здания приюта.

Септиму трясло непонятно от чего. Ноги вновь подкашивались, под рёбрами заполошно стучало сердце, по вискам тёк пот. Животный ужас едва удавалось обуздывать, и только благодаря верной кедровой палочке. Не зря Олливандер говорил, что такой инструмент всегда поддерживает своего хозяина, вне зависимости от ситуации.

Переведя дыхание и вновь напившись наколдованной воды, Септима уселась на землю и вызвала Патронус. Серебристый скунс воинственно распушил хвост и подобрался поближе к ведьме.

— Альбусу Дамблдору, — дрожащим шёпотом начала наговаривать сообщение Септима. — Здесь что-то ненормальное, какие-то тёмные чары. Воздействие на психику, сильное. Нужны Авроры или Невыразимцы, и, может…

Женщина оборвала себя на полуслове. Рваным движением палочки развеяла Патронуса, затем вызвала другого. В этот раз скунс был более благодушен, и с удовольствием выслушал новое сообщение.

— Альбусу Дамблдору, — начала Септима ровным, спокойным голосом. — Здесь два ребёнка-мага, брат и сестра. Будет лучше, если они поступят в школу на один курс.

На корпусе кедровой палочки вилась глубокая сухая трещина.

========== Глава 2 ==========

Лили довольно улыбалась, внимательно рассматривая волшебный Косой переулок. Вот со взрослыми всегда так: сначала они упираются всеми конечностями, говорят «нет», «ни за что» и всё в таком духе, а потом поступают так, как нужно детям. Всего-то и надо, что сделать глаза погрустнее, да уголки губ опустить.