— Да, конечно. Дело в том, что…

Смотря на мягкий изгиб губ мужчины, Эванс понимал, что Август, в общем-то, всё прекрасно понимает и осознаёт. И что убийства со стороны карающего всех подряд бога — не нормально, и что потоп этот массовый, когда только старик с семьёй спасся, странный, и ещё много чего. Август понимал, но почему-то продолжал верить в то, что так и надо было, и что других способов не было, хотя Лили часто говорила Эвансу про перевоспитывающие школы, тюрьмы и прочие учреждения, призванные исправлять… нарушения характера и моральных ценностей. Устанавливая их в соответствии с нормами общества.

— Итак, Эванс, ты всё ещё считаешь, что бог не любит человечество? — со своей вечной улыбкой спросил Август после непродолжительного молчания.

Эванс посмотрел на священника из-под полуопущенных ресниц. Этот вопрос был любимым из всего списка вопросов неугомонного красавца-Августа, за которым охотились, казалось, все женщины на планете от мала до велика; спрашивал о любви Август каждый раз, как встречал Эванса или его сестру. «Ты всё ещё думаешь об этом, Эванс?», «Ты уверен в своих суждениях, Эванс?», «Лили, милая, твой брат всё ещё…»

Мальчик считал, что он вряд ли изменит своё мнение. Бог представлялся ему одиноким, никому не нужным ребёнком, который сидит себе где-то в тёмном уголке, играясь с кучей куколок-людишек, передвигая эти маленькие марионетки и строя диалоги на разные голоса. Подобно ребёнку этот воображаемый бог Эванса мог, разозлившись, одним точным ударом снести всё, что он строил последнюю тысячу-другую лет. А мог и одарить златом да серебром — всё, как и у ребёнка, зависело лишь от настроения этого воображаемого бога.

Захотел — убил. Захотел — искупал в славе и богатстве. Захотел — отнял всё до последнего лоскута, оставив лишь жизнь, ненужную и обесцененную.

— Да. Я всё ещё.

— Очень жаль, мой мальчик, очень… что же, Лили, давай начнём причащение? Помнишь, как там?

— Конечно, — кивнула Лили. — Прости меня, Святой Отец, ибо я согрешила…

========== Глава 1 ==========

Грязные ругательства возницы ознаменовали конец поездки: карета, и так с трудом продвигавшаяся по расплывшейся дороге, окончательно увязла.

Годрик радостно оскалил желтоватые зубы, принявшись посмеиваться в рыжую бороду. Розита, закатив глаза и пару раз обмахнувшись веером, кинула брату галлеон, мысленно распрощавшись с новым, совершенно эксклюзивным оружием с островных государств примерно в пятнадцати аппарациях от их местонахождения: темноволосые узкоглазые маги запросили кусок магически чистого золота, которого теперь у Розиты не было.

И ведь наверняка спустит на ветер, химеролог недоделанный.

Лающе хохотнув, мужчина выбрался из кареты, пинком распахнув дверцу и едва не опрокинув кабинку. Переждав пару секунд, пока успокоится средство передвижения, Розита, аккуратно загустив землю, ступила на твёрдый островок засохшей грязи, подобрав юбки. Её брат плевал на чистоту: месил бурую жижу ногами, радостно возился в луже по колено, утопал каблуками в грязи. Розита начала представлять, как она выльет этому маленькому поросёнку на голову не меньше барреля свежайше-наколдованной ледяной водички.

— Зитти, иди-ка сюда, отсюда всю вепрячью поляну видно! — гаркнул во всю мощь своих лёгких Годрик.

Смерив ничего не выражающим взглядом извозчика с совершенно бессмысленным выражением простоватого лица, Розита пошла, но не просто вперёд, а вперёд и немного вверх, так, чтобы её стопы не касались жуткой грязно-бурой жижи и чтобы не испачкать подол платья. Были, конечно, чары для чистки ткани, но от частого их применения любая вещь начнёт расползаться не то, что по швам — по ниткам. А так, с помощью простейшей самолевитации, можно не беспокоиться о грязи и спокойно идти себе с королевской осанкой.

Вид и правда открывался потрясающий. Розита даже простила своему несносному братцу его прихоть, из-за которой Гриффиндорам пришлось ехать прямиком через горные хребты, иногда ещё и приплачивая местным жителям за право пройти по так называемым «дорогам» — таким же грязным, размытым и больше похожим на море никогда не просыхающей грязи, чем на нормальные протоптанные тропинки. Но вид, вид! Он всё компенсировал: и грязевые дороги, и шатающуюся каретку, и невежду-извозчика, и пьяного почти всю дорогого братца, которого неизменно тянуло на приключения…

Плато вепря. Огромное светлое пространство, чуть просевшее на фоне полей с редкими деревьицами, которые, к сожалению, придётся почти все выкосить под ноль, дабы засеять плато по-новой. Гигантский котлован, видимо, раньше бывший озером, и которому предстоит вновь стать водоёмом. И горный хребет, конечно.

Это будет идеальным местом для…

— Ну, что думаешь? — Годрик пошевелил косматыми бровями, и, паскудно ухмыльнувшись, увернулся от карающего взмаха тяжёлым веером. — Отлично местечко я выиграл, ага?

— Это место идеально. Ну, или, по крайней мере, будет идеальным — уж я об этом позабочусь.

— Ага, родовой замок, всё такое, тыры-пыры, спускаемся?

С сомнением взглянув на почти ополоумевшего от кучи заклятий извозчика, не являющегося магом, Розита намекающе приподняла брови. Видя, что брат её не понимает, женщина вздохнула:

— Годрик!

— А что Годрик? Что Годрик? Он сослужил хорошую службу — так пусть теперь идёт и умрёт, как мужчина! — увидев, что сестра его предупреждающе сузила глаза, Годрик поднял с земли палку и трансфигурировал её в небольшой и острый двуручник; вручив оружие мужчине, Гриффиндор с помощью пинка, приправленного изрядной долей магии, отправил извозчика куда-то в противоположную от плато сторону. — Вот! Пусть выгрызает себе жизнь, как истинный мужчина!

Не слушая возражений сестры, Годрик бодро принялся месить грязь, изображая бурную деятельность: вытаскивал сундуки, чтобы потом закидывать их обратно, проверял карету, осматривал увязшие в грязище копыта дохнувших от усталости лошадей. Зная характер своего братца, Розите оставалось лишь вздохнуть: простецов за людей Годрик не считал, и уговаривать брата смилостивиться ради безызвестного извозчика — затея гиблая с самого начала.

Но плато и вправду было чудо как хорошо. Возможно, родовой замок у них с Годриком и не выйдет, но земли, честно выбитые в пьяной драке, сослужат семье Гриффиндор отличную службу. Розита чувствовала это.

***

— Ах ты ж поганая блудница!

От довольно сильного удара молоденькая попрошайка, пытавшаяся вытащить у Салазара кошель, упала прямиком задницей в грязь. После этого она драпанула от мага так быстро, что тот даже лица воровки разглядеть не успел. Но вот на её напарника, отвлекающего внимание, заклинание он бросить всё же смог.

Деревенька, в которой юный Слизерин оказался исключительно проездом, не радовала развитой инфраструктурой — да в ней ничего, даже завалящей лавки или дома управляющего, не было. Попрошайки — были; девки, задирающие подол при первом требовании — были; дети-беспризорники, умнее, чем их родичи — были; с остальным как-то не сложилось.

Придя в деревню, Салазар, видимо, принёс с собой северный ветер и нескончаемый поток светло-серых дождевых туч, наполненных воистину бесконечным запасом холодных противных капель. Они умудрялись пробираться Слизерину за шиворот, минуя водоотталкивающие чары.

Из-за дождя хиленькие соломенные крыши домов отсырели в первый же день, дороги превратились в сплошную дрянь, а люди, и так не отличающиеся добрым нравом, вконец озверели: просили за ночлег больше, чем стоили все их хибары вместе взятые! Слизерину, как человеку, не очень-то обременённому моралью и взамен получившему изрядную долю бережливости (что особенно касалось кровно заработанных денег и имущества), было гораздо проще затуманить слабый разум деревенских мужиков и баб и столоваться совершенно бесплатно столько, сколько ему было угодно.

Угодно было до конца дождя и более-менее просохших дорог, так что в затхлом городишке Салазар, как ему казалось, застрял навечно.

Раздражённо запахнувшись в утеплённую не по сезону мантию, Слизерин, прошипев что-то нелицеприятное насчет погоды, направил свои стопы к единственной из здешних достопримечательностей — церкви.