– Правда, – выбирает та, нервно сжимая губы и умоляюще глядя на брата большими глазами. Возможно, надеется на пощаду, наивная.

– Правда, что ты макаешь картошку фри в молочный коктейль?

Ладно, ошиблась я. Но это еще ничего не доказывает.

– Отстой, – тянет кто-то в толпе.

Саванна с облегчением выдыхает, лицо расслабляется, озаряясь улыбкой. Повезло ей, удалось избежать экзекуции благодаря родственным связям.

Больше никому так не везет.

Бедняга Барни выбирает вызов, и Саванна велит ему голышом пробежать через поле. Раздеваясь, он разыгрывает целое стриптиз-шоу, затем пересекает поле, сверкая белым задом. Когда он возвращается, прикрывая пах, все награждают его бурными аплодисментами, к которым присоединяюсь даже я, и Барни театрально кланяется в ответ. У меня возникает ощущение, что это вроде его фишки. Он производит впечатление парня, которому на роду написано становиться шутом в любой компании.

Игра продолжается, выбирают то правду, то вызов. Задают вполне стандартные вопросы вроде того, с кем последний раз целовались. А вызовы довольно сдержанные, по сравнению с тем, который достался Барни, – поцеловать кого-то из присутствующих, выложить нелестную фотографию в соцсети или залпом допить остатки слабоалкогольного пива, которое отыскалось на дне одного из переносных холодильников. Каждый раз, когда вновь раскручивают бутылку, я возвожу очи к небу и молюсь всем богам, чтобы меня пронесло. До сих пор удача мне не изменяла. И тут…

– О, Мила, – тянет Блейк, когда бутылка останавливается и указывает на меня. Ну разумеется, именно его очередь была крутить, как же иначе. Удача не просто от меня отвернулась, а еще показала средний палец. – Правда или вызов?

Сердце барабанит в груди. Все смотрят на меня в ожидании – достаточно ли храбра эта новенькая, чтобы выбрать вызов? Даже правда пугает в компании незнакомцев, которые ничего обо мне не знают. Они могут спросить что угодно. Но можно ведь и солгать, верно? Никто не поймет.

– Правда, – выбираю я, сглатывая комок в горле.

Блейк сидит в кресле напротив меня, в руках новая банка газировки. Он проводит пальцем по металлическому ободку, делая вид, что усиленно размышляет. Затем поднимает на меня глаза и кровожадно улыбается.

– Кто твой отец?

Сердце замирает в груди. Какого черта?!

Впиваюсь в него гневным взглядом, мечтая заехать кулаком в самодовольную физиономию и стереть дурацкую ухмылку. О, ему прекрасно известно, кто мой отец! Очевидно, он хочет, чтобы об этом узнали все.

Ребята недоуменно переглядываются, нахмурив брови, по компании пробегает ропот, нарушающий натянутую тишину. На лицах загорается любопытство, однако те немногие, кто успел догадаться, теперь сияют от радости, безмолвно говоря: «Я так и знал!»

– Брось, какая разница, – мямлю я, унизительно взывая к жалости Блейка. Если она у него вообще есть. Разве ему самому неясно, что я не хочу рассказывать о своем отце?

Блейк окидывает друзей взглядом, нарочно накаляя атмосферу.

– Ребята, а вы в курсе, что среди нас настоящая звезда? Ой, пардон, дочь настоящей звезды.

Я разинула рот от шока – насколько бесцеремонно он ставит мне подножку! Чем я успела ему насолить, вызвав такое отношение?

Нет, я не обманываюсь насчет силы известности – рано или поздно правда выплыла бы наружу. Однако Блейк из кожи вон лезет, чтобы направить на меня лучи славы, и в данный момент они ослепляют.

Первым очевидное озвучивает Барни. Он подается вперед на своем стуле; пуговицы на его рубашке все еще ждут, когда их застегнут.

– Погодите… Мила, типа, Хардинг? Твой папа Эверетт Хардинг?

На мгновение прикрываю глаза и глубоко вдыхаю. Ну вот, началось.

Все принимаются одновременно говорить, по окрестностям разносятся любопытные вопросы – и ко мне, и друг к другу.

– Кто? – спрашивает один.

– Мужик, который играет Джейкоба Найта во «Вспышке»! – отвечает другой.

– Он сейчас в Фэрвью? – раздается взволнованный вопрос, одновременно с ним кто-то восклицает:

– Так и знал, что это она!

Я открываю глаза и пробегаю взглядом по возбужденной толпе. Блейк сидит, откинувшись на спинку стула, и спокойно попивает газировку, будто не он только что превратил мою жизнь в хаос. Медленно качаю головой, разъяренная, и одними губами спрашиваю: «Почему?»

Ребята начинают подходить ближе и толпятся вокруг меня в надежде получить ответы на свои вопросы и разведать пикантные секреты. Весь вечер на меня никто не обращал особого внимания, а теперь, когда прозвучало имя моего отца, внезапно я кажусь всем крутой и интересной.

– Может, нам взять на себя роль телохранителей? – шутит Тори, обращаясь к Саванне. Они по-прежнему сидят по обе стороны от меня. Справедливости ради стоит отметить, что даже Саванна занервничала при нашей первой встрече. Пока только Тори нисколько не впечатлена моим отцом – или же успешно это скрывает.

Девушка, которая весь вечер просидела на коленях Майлза, ставит передо мной стул и усаживается, пялясь на меня во все глаза.

– Ничего, если я скажу, что твой папа секси? Можешь достать мне его автограф?

– У тебя есть фотки с ним? – спрашивает Барни, стоя за моим плечом. – Покажешь?

– Ну, можно, – бормочу я. Какой смысл теперь секретничать, раз уже все знают?

Достаю телефон и нервно пролистываю галерею фотографий под пристальным взглядом множества глаз; все придвигаются ко мне еще ближе, чтобы лучше рассмотреть.

Нахожу наше с папой фото, сделанное в прошлом месяце: селфи на пляже в Малибу, наши лица залиты золотым сиянием заходящего солнца, к моим щекам приклеились мокрые прядки, а папин взгляд еще более чарующий, чем обычно. Рубен выложил этот снимок на папину страничку в соцсетях, мол, посмотрите, какой Эверетт Хардинг весь из себя гордый глава семейства и заботливый отец. Тем не менее этот заботливый отец долго не думал, прежде чем сослать свою дочь в глухомань, чтобы не путалась под ногами.

Все умиляются, разглядывая фото, когда внезапно у меня из рук выдергивают телефон.

– Эй! – кричу я и вскакиваю.

Однако Барни уже улепетывает, расталкивая друзей локтями, а затем исчезает между машинами. В руках у него мой телефон, взгляд приклеен к экрану. Я кидаюсь вслед за ним – у него мой чертов мобильник! А значит – доступ ко всякого рода информации: моим аккаунтам в соцсетях, адресной книге и личным фотографиям с папой, которые еще не видели свет и за которые с радостью бы уцепились журналюги. С появлением у меня самого первого телефона Рубен не устает ка́пать мне на мозги напоминаниями ни в коем случае не разрешать к нему приближаться даже лучшим друзьям.

Саванна и Тори бросаются вслед за мной, мы протискиваемся между машинами, создавая настоящий затор. Пальцы Барни бегают, скользят по экрану, затем он подносит его к уху. Он как заяц мечется по бетонной парковке, уворачиваясь от моих попыток его схватить, и вытягивает руку, словно защитник американского футбола.

– Верни! – умоляю я. Барни кому-то звонит, и к моим глазам подступают горячие, напуганные слезы. – Прошу, не надо!

– Ой, здрасьте! – весело говорит Барни в трубку. – Как делишки? Это Эверетт Хардинг?

О боже!

– Верни телефон, Барни! – требует Тори, наконец приближаясь и пиная парня по ноге.

– Эй! – вскрикивает тот и хватается за поврежденную икру, на мгновение позабыв про телефон, чем я успешно пользуюсь и отбираю его. – Тори, какого черта?!

Зажимая микрофон ладонью, кидаюсь к ближайшим машинам и плюхаюсь на колени, прячась во тьме между пикапами. Дыхание тяжелое, сердце колотится в груди как загнанный зверек. На экране светится исходящий звонок – с контактом под именем «Папа», уничтожая всякую надежду на то, что Барни меня лишь разыгрывал. Он реально позвонил моему отцу! Нервы сжимаются в тугой клубок; дрожащими руками подношу трубку к уху.

– Папа?

– Мила? – резко говорит тот на другом конце. – Какого черта происходит?

Его злость вполне обоснованна, тем не менее я вздрагиваю от резкого тона.