– Чего вы от меня хотите? – изумился Влад.

– Ты знаешь – чего. Не будем терять времени.

– Оставьте меня в покое, – не представляя, что ещё можно сказать в этой странной ситуации, попросил парень.

– В покое? Да пожалуйста! – неожиданно легко согласился незнакомец. – Только тогда все узнают, что случилось с тобой на даче. И все одноклассники увидят твои сны. Ты этого хочешь?

– Вы ничего не докажете! – возмутился Влад.

– Да и доказывать ничего не потребуется, – хохотнул мужчина. – Этого будет достаточно. Разве у тебя мало завистников? Они сумеют воспользоваться полученной информацией.

Влад скис. Он совсем не хотел, чтобы кто-то узнал о том происшествии на даче. Да и сны… кто ж захочет, чтобы посторонние видели сны созревающего юноши.

– Вот так-то лучше, – похвалил незнакомец. – Иди умойся и будем работать.

И сунул ему под нос что-то резко пахнущее.

Влад очнулся от едкого запаха нашатыря и снова увидел медсестру.

– Да что с тобой? Бледный какой. Витаминчиков хоть попей.

Витаминчиков, ага…

– Можно, я умоюсь? – почему-то попросил Влад.

Медсестра кивнула, и парень пробрёл в угол, к раковине с краном.

Он склонился над раковиной, швырнул себе в лицо горсть холодной воды. Поднял глаза. И вместо своего отражения увидел в зеркале … девушку.

Вернее, не так. Он почему-то был уверен, что видит в зеркале самого себя. Но это была девушка!

Она посмотрела Владу прямо в глаза и шепнула какое-то слово. Из трёх слогов, кажется. Затем покачала головой и прижала палец к губам.

О, это был воистину поцелуй монстра! Вернее, Монстры – как принято в кругах посвящённых именовать Венецианский кинофестиваль.

Гламурное чудовище традиционно и сыто растянулось на острове Лидо.

В ту осень жемчужину Адриатики накрыла неожиданная для сентября влажная жара. Дул горячий восточный сирокко. Он вяло пошевеливал флаги над Дворцом кино и не приносил облегчения.

По пламенеющему и добавляющему жàру языку красной дорожки дефилировали худые до прозрачности голливудские дивы. Эта полупрозрачность и вычурные наряды делали их самих как будто порождением миража. И только весомая цена туалетов привязывала зрелище к реальности.

Толпа папарацци прела на безжалостном солнце в своих чёрных вечерних костюмах. Интересно, почему они все в чёрном, даже женщины? Дресс-код? Чтобы не отвлекать лишними яркими пятнами внимания от сногсшибательных туалетов звёзд?

В тёмных просмотровых залах, несмотря на кондиционеры, сквозь дорогой парфюм вяло пробивался запах праздного пота – нерабочего и не едкого.

Впрочем, актёров, в отличие от режиссёров и журналистов, просмотровые залы не очень-то привлекали. Гораздо больше их интересовали бары и рестораны, купание в волнах Адриатики, а ещё лучше – в лучах телевизионных софитов.

Что касается музеев, а также фресок в знаменитых соборах, то разве до них в такую жару? Так что Карпаччо и Беллини многие предпочитали в виде блюда и коктейля.

И наконец – та дам! – церемония награждения. И вот он – поцелуй Монстры!

Тесс получила приз Марчелло Мастроянни, который вручается молодым актёрам. А-а-а-а-а! Вспышки папарацци слились в одно сплошное сияние. Что и говорить, для начинающей актрисы это – предел мечтаний.

Впрочем, внимание к «Этюдам в сумерках» со стороны жюри элитарного фестиваля предсказывали с самого начала. Тесс играла полуслепую девушку-художницу из семьи иммигрантов, которая создаёт на своих полотнах ирреальные образы окружающего её неласкового мира.

Молодая лауреатка слушала восторги по поводу того, как тонко и проникновенно сыграла она роль одухотворённого изгоя и счастливой улыбкой гасила недавние горькие воспоминания. Образ удался недаром – девушка сама приехала в суетный и жестокий Лос-Анджелес из тихого и уютного Амстердама. Вдоволь успела погоняться за миражом успеха, сбрасывая в марафоне как балласт то, что раньше считала важным.

Работа официанткой в ресторане отеля Беверли-Хиллз, чтобы оплачивать занятия по актёрскому мастерству. Кастинги для клипов, кастинги для рекламных роликов, кастинги на эпизодическую роль. Кастинги, кастинги, кастинги… После которых тебе не перезванивают.

Иногда казалось – вот-вот, сейчас-сейчас, только руку протяни… Но пальцы хватали в лучшим случае пустоту, в худшем – какую-нибудь гадость.

И вот, наконец, они держали большую и весомую статуэтку! Большую и весомую – во всех смыслах. Как окончательный пропуск на фабрику грёз. Потому что одним своим видом это дизайнерское изделие вышибало самые глухие двери.

Вместе с громоздкой и разлаписто-абстрактной статуэткой Тесс получила оплаченное приглашение на грядущий венецианский карнавал. Бонусом как бы.

Тогда Тесс даже не обратила на него внимания. До карнавала ли ей будет, если на восходящую звезду сейчас посыплются заманчивые предложения. И дни её будут расписаны по часам на годы вперёд.

Однако всё получилось не так. Предложения, действительно, посыпались. Но всё это было не то, не то! Либо перепевы образа, сделавшего её знаменитой, либо пустенькие сериалы. А штучную и завидную роль увела из-под носа соперница.

В результате Тесс снялась лишь в небольшой, но живенькой роли второго плана и как раз в феврале оказалась свободна.

Досадно свободна. Мало того, что с киностудий не поступало ни одного предложения. Именно сейчас Тесс рассталась со своим парнем. Стильный и высокомерный Крис видел себя в обойме голливудских сценаристов, но ему повезло меньше, чем подружке.

Непризнанный гений не мог простить Тесс её успеха. Постоянно кривился и фыркал, не упускал случая, чтобы уколоть и унизить. Участившиеся ссоры закономерно привели к разрыву.

Девушке надо было чем-то заполнить вдруг образовавшуюся в её жизни пустоту. Тогда она вспомнила про оплаченное приглашение на карнавал. Почему бы нет?

Кто же мог знать, что на этом карнавале она встретит своего принца…

Владу было по-настоящему страшно. Ну, потому что одно дело дежавю, которое приятно щекочет нервы своей пограничностью между явью и мистикой. И совсем другое дело – перешагнуть эту границу. Когда безо всякой травки глюки нагло, по-хозяйски начинают ломиться в твоё сознание прямо среди бела дня. Сапогами топать, как гестапо.

Так. Надо успокоиться и попытаться во всём хоть как-то разобраться.

Ладно. Допустим, во время укола ему стало плохо, и странный диалог с медсестрой-оборотнем просто пригрезился. Может такое быть? Может.

Но чужое отражение в зеркале?!Это как?! Он ведь тогда уже пришёл в себя. А девушку видел чётко, наяву.

Пухлые капризные губы… Тонкие аристократические запястья…Длинные пальцы с ухоженными ногтями… За несколько секунд он разглядел даже слишком много. Впрочем, и разглядывать особо не требовалось – отражение было пугающе знакомым. Как будто его собственное.

Что она сказала? Почему приложила палец к губам?

Впрочем, это всё неважно. Важным сейчас оказался единственный вопрос: что это было?! Что?!

Влад обхватил голову руками и застонал. Звук собственного голоса вернул к действительности.

Он давно уже сидел на незнакомой детской площадке, пытаясь прийти в себя. Уроки, наверное, как раз закончились. Плевать. Если классная нажалуется родителям, скажет, что плохо стало от вида крови. Дома поймут, знают об его аллергии на больницы после того неудачного наркоза.

Мать, кстати, писала тогда жалобу на нарколога. Ей ответили, что врач не виноват – дозу, исходя из веса и возраста подростка, рассчитал правильно. Просто, дескать, у вашего сына слишком восприимчивая нервная система.

Может отписка, а может правда. Влад предпочитал второй вариант. Мысль о том, что он воспринимает окружающую действительность гораздо острее, нежели прочие, очень льстила. И укрепляла в правильности выбора творческого, точнее – поэтического жребия.

Но это ещё не всё! Юному поэту нравилось вести ироничный диалог с самим собой – как бы в продолжение этой мысли. А продолжение упиралось в провокационно щекочущее нервы, хотя расхожее мнение, будто гениальность неизбежно граничит с безумием.