– Вы подумали над тем, о чем я говорил три с половиной ночи назад здесь в 2 часа?

– Что-то не припоминаю, – зевнул Гил. – С минутами и секундами можно?

Каэл закатил глаза. Он едва удержался, чтобы не передернуться и не издать раздраженный звук.

– Я так понимаю, возвращаться к этой теме Вы не собираетесь.

– Все ты правильно понимаешь. То, что Эстер (так звали недавно вышедшую девушку) депортировали из Первой Зоны за взлом, не означает, что она обязательно шпион. Да и смысл ей?

– А как Вы тогда объясняете то, что почти сразу после ее вступления в Организацию Первая Зона провела международную конференцию, хотя тогда еще даже Третья оставалась целой? Надо им обращать внимание на каких-то там «террористов» из Второй Зоны, в обычное время они бы и пальцем не пошевелили!

– Каэл, ты забываешь о том, что до этого Вторая Зона отказала Первой в заключении сделки. Ну по поводу ресурсов нейтральной стороны на севере. Не желая скандала и прознав о нашем зарождающемся движении, Первая Зона уцепилась за возможность извлечь выгоду: узнай весь мир о «террористах» из Второй Зоны, последней просто пришлось бы бросить прежде всего собственные силы на борьбу с ними. А что у нас с бюджетом еще со времен Третьей Межпланетной? Правильно, все плохо. А где у нас сосредоточение мировых денег? Правильно, в Первой Зоне. Вот так и замкнулся бы круг; а Первая Зона получила бы еще и репутацию борца с врагами человечества.

– Мне не была известна информация о намерениях Первой Зоны, – тихо сказал Каэл.

– Она и не могла быть тебе известна, – улыбнулся Гил. – Как только Эстер вступила в Организацию, я очень, очень тщательно ее проверял.

«Интересно, насколько тщательно»… – усмехнулся про себя Каэл.

– И если она тебе так неприятна потому, что может откопать любую информацию откуда угодно – что ж, Каэл, даже не представляю, что ты там со своим самомнением замышляешь.

На слове «самомнение» из уст Гила тот чуть не выпал в осадок.

– Ладно, я понял.

Некоторое время висело молчание.

– А что касается твоего вопроса по поводу переговоров, – сказал затем Гил, – почему бы и не сходить. Когда мне еще представится такая возможность…

***

Мать Рэйта вернулась домой, не произнеся ни звука. В ее присутствии тишина, можно сказать, заполняла собой помещение, проникая во все щели – настолько в этом случае она была необычна.

Убрав рисунок и уставившись вместо него в экран, Рэйт ждал. Он заранее прикидывал, как можно будет в случае чего быстро покинуть квартиру- прежде всего, через окно.

– Поздравляю, собака. Доигрался.

У Рэйта по спине прошел дикий холод. Прям так сразу, без предисловий. В спасительное окно приглашающе подул ветерок…

Он сидел, не шелохнувшись, боясь вдохнуть.

Она быстро подошла и встала за ним. Вся спина Рэйта покрылась мурашками; ему очень хотелось вскочить, но это могло повлечь за собой агрессию.

– С-совсем мне нервы вытрепал… – сказала она сквозь зубы. – Зарплату мне из-за тебя понизили, сволочь!!!

После этих слов она резко схватила его за волосы, задрав голову.

Рэйт даже не успел как следует подумать, как этот факт может быть связан с ним. Впрочем, даже если бы и подумал, то ни к какому выводу бы не пришел. В общем-то, ничего нового под солнцем…

– Конечно, как тут будешь спокойной, когда у тебя такой ублюдок дома: не знаешь, что в следующий момент сделает – людей убивать пойдет или в окно кинется!

«Ну, хоть насчет последнего правда».

– «Как Вы со мной разговариваете, как Вы со мной разговариваете!..» – это она, видимо, цитировала начальника. – Сам бы попробовал жить с такой скотиной!..

На последнем слове она со всей силы хлопнула рукой по столу.

У Рэйта была привычка – попивать чаек во время рисования или чтения, да впрочем, чего угодно. Вот и сейчас на столе стояла чашка свежезаваренного, еще дымящегося чая, распространяя вокруг себя приятный травяной аромат.

И все бы хорошо, если б только рука матери не потянулась к этой чашке. Тут уж реакция Рэйта сработала на ура – он вскочил с места, инстинктивно при этом проговорив «н-не надо». Он случайно толкнул стоящую сзади – часть напитка пролилась, и судя по раздавшемуся тут же пронзительному звуку, ей на руку. Будучи в процессе молниеносного броска по направлению к окну, Рэйт услышал оглушительный для него в этот момент лязг чашки об пол, сопровождаемый выгавкиванием ругательств на довольно высоких тонах.

В этот момент ему стало до боли ясно, что если он моментально не покинет помещение, то будет очень, очень плохо. А до боли потому, что часть расплескавшегося чая попала ему на оголившуюся щиколотку. Не желая получить остатки в лицо, он схватился за ручку окна; ощущение было похоже на сон, в котором преследователь загоняет тебя в комнату с единственным выходом – тем же самым окном, и ты лихорадочно открываешь его и выпрыгиваешь как можно быстрее – неважно, с какой высоты – потому что бегущего за тобой уже чувствуешь спиной. Под жуткие проклятия Рэйт буквально свалился вниз, тут же вскочив на ноги и отбежав на безопасное расстояние.

Он понимал, что она разозлилась до жути и не оставит это просто так. Первым его порывом было бежать, как можно дальше и быстрее. Но вовремя сработала смекалка: долго он так не протянет, а ей ничего не стоит за ним погнаться. Лучшим выходом из данной ситуации было бы достать из гаража подобие мотоцикла; к тому же, там в бардачке – как иногда спасает забывчивость! – лежит его гражданская карточка, так что, в случае чего, его никуда не заберут и не примут за угонщика.

И снова пришлось действовать мгновенно. Пока Рэйт со всех ног огибал дом – и опять, как во сне, казалось, что бег вечно что-то норовит замедлить – его мозг прикидывал, сколько времени понадобится матери, чтобы выйти. Мало, ничтожно мало; задержать ее могли только закрытие окна и двери – если она, конечно, не пренебрежет этим.