– Ну что же Вы так кричите, – сказал врач возмущенно. – Пациенту с сотрясением мозга покой нужен, и тишина. А если не успокоитесь, мне придется попросить Вас покинуть палату.

Она моментально переменила выражение лица, сделав умный вид. Однако затем до нее дошли все слова до конца.

– Сотрясение мозга… – она расширила глаза и вперилась в Рэйта с таким трагизмом, будто он перед ней лежал в расчлененном виде. Ее губы опасно задрожали.

– Успокойтесь, это легкое сотрясение. Если Вы действительно беспокоитесь о своем сыне, то оставьте его в покое, – врач уже с тревогой поглядывал на Рэйта. – Как Вы себя чувствуете? – обратился он затем к пострадавшему.

Рэйт хотел было заверить, что все хорошо, только немного тошнит и голова кружится. Однако затем он сообразил.

– Будто в обморок сейчас упаду… – он склонил голову, приложив руку ко лбу. После этих слов он лег, отвернувшись к стене и натянув одеяло.

«Ладно, неплохо», – подумал врач, затем серьезным тоном сказал:

– Выйдите, пожалуйста. Мне нужно оказать пациенту помощь.

– Он же не умрет, правда… – мать Рэйта схватила врача за руку; ее губы совсем уж задрожали, а лицо исказила жалобная мина.

«Господь всемогущий, что за семейка плохих актеров…»

– Нет, он не умрет, просто неделю отлежится в больнице, а потом будет, как новенький. Вы меня задерживаете.

– Все, все, ухожу, – она стремительно вышла, по пути высморкавшись в платок.

– Итак, как ты себя чувствуешь? – снова спросил врач.

Рэйт вылез из-под одеяла.

– Голова кружится и подташнивает. Думаю, ходить мне было бы сложно.

– Не переживай, никто тебя не заставляет.

– Я и правда останусь тут на неделю?

– Вообще, это исключительно от твоих пожеланий зависит – отлеживаться дома или в больнице. Просто я подумал, – врач посмотрел на него сочувствующе-многозначительно, – что здесь тебе было бы комфортнее. Ну, по крайней мере, тебе не придется никуда перемещаться, и здесь тебе смогут оказать должную помощь в случае чего, – быстро добавил он. – А так – ничего особенного; как я уже и говорил, сотрясение легкое, ну и плюс ушиб ребра – даже не перелом. Так что повезло тебе.

Успокаивающий тон и комфортная обстановка подействовали на Рэйта благоприятно. Он посмотрел в добрые глаза врача и подумал о том, что такого, как он, пожалуй, очень жаль было бы убивать.

На этой мысли он вздрогнул. «Убивать?.. Но зачем мне его убивать?..» Это было так неожиданно и странно… Впрочем, собеседник прервал его размышления.

– Я у тебя вот что хотел спросить, – тон врача стал серьезным, хотя легкая полуулыбка не сходила с его лица. – Что ты делал ночью на той дороге?

Рэйт не понял вопроса. На него смотрели с такой многозначительностью…

– Понимаешь, вряд ли бы кто-то поверил в то, что это просто совпадение – такое время суток, машин почти нет, а та сбила именно тебя… Но я готов поверить.

На этом моменте Рэйт начал соображать. Тут его чуть не вынесло – почему все вечно норовят его в чем-то обвинить?!

– Послушайте, – сказал он резким тоном, хотя и старался быть спокойным, – я просто убежал из дома, потом сидел на остановке и думал о том, как все плохо, затем мне в голову пришла интересная мысль и я решил вернуться домой; потом мало что помню, но, судя по всему, я просто не услышал эту машину… Ах да, и я забыл, что оставил мотоцикл на остановке… – Рэйт приложил руку ко лбу, вспоминая. – В общем, я что хотел сказать. Если бы я хотел убить себя, то сделал бы это по-другому. Кстати, у Вас нет листа бумаги и карандаша с ластиком?

– Ну, ну, разогнался, – врач наигранно приподнял руки. – Так уж и быть, господин Гилрэйт, я Вам поверю. И не то чтобы даже твоим словам – вообще, не похож ты на человека, который смог бы броситься под машину.

– Можно просто «Рэйт» ?.. – сквозь зубы процедил пациент.

– Просто «правая рука»? Скромность, достойная похвалы, – врач усмехнулся.

– Так что насчет моей просьбы? – тихо спросил Рэйт, пропустив комментарий мимо ушей.

– По поводу твоего вопроса – милый мой, что ты с отсутствием нормальной ориентации в пространстве нарисовать собрался? Тебе сейчас не то что это – тебе долго на чем-либо концентрировать взгляд противопоказано. Да и, тем более… – он как-то странно посмотрел на Рэйта. – Где я тебе сейчас лист, карандаш и ластик найду?..

– Ну и что мне тогда делать? – вопрос был задан с плохо контролируемым раздражением.

– Знаешь, я бы на твоем месте наслаждался тишиной, пока могу, – отрезал собеседник.

Рэйт понял, что резон в его словах есть.

– Могу попросить медсестру принести тебе снотворное, будешь спать. Потом, как станет получше – так и быть, дам тебе бумагу и карандаш, – смягчился врач.

– И ластик… – тихо добавил Рэйт.

– И ластик.

***

– Каэл, я нашел его.

Глаза Гила блестели – не только холодный свет ламп бункера отражался в них.

– Неужели?

Каэл вообще, по правде говоря, скептически относился к последним изысканиям собеседника. Первый плохо понимал, зачем тому копаться в исторических текстах, подлинность которых, к тому же, была под сомнением.

А Гил искал идею, точнее – ее подтверждение.

– Совершенно так. Обстановка была точно такой, как и в описаниях; вплоть до статуи, понимаешь? Каэл, это была Она, Она самая, в точности. Если ты помнишь, я рассказывал тебе…

– Припоминаю…

Если бы Гил был котом, то в этот момент его шерсть вздыбилась бы. А так он просто сверкнул глазами, однако эмоции сдержал. Он слишком привык, чтобы каждое его слово ловили, как драгоценный камень. Приготовившись уничтожить скептицизм заместителя, он быстро и четко заговорил, и звучало это, как автоматная очередь.

– Что ж, теперь точно запомнишь. Вот небольшой трактат того архитектора (он кинул на стол документ). Если напряжешь мозг и все-таки вспомнишь, что говорил тебе я, то проведешь явное соответствие. Решать, видел ли я этот трактат до этого, оставляю тебе. Вот это (он кинул другой документ) – чертеж храма, сделанный тем же архитектором; вот это (он кинул флэшку, и звук был такой, что аж ушам больно стало) – мои собственные фотографии. И, наконец, вот это (Каэл уже начал искренне задумываться, когда же тот перестанет кидаться бумагами) – мои личные размышления на эту тему. Очень надеюсь, что ты найдешь время все это изучить.

Отстучало. Такая тишина сразу повисла.

– Гил, я все понял и приношу свои извинения. Вы можете сказать мне то, что там написано.

Гил смотрел на него долго, оценивающе.

– Скажи, ты веришь в кого-нибудь?

Каэл хихикнул.

– В Вас, в себя, в победу.

– Молодец, – Гил похлопал в ладоши. – А еще?

– В то, что Вам все равно, что я сейчас отвечу. Честно – нахожусь в процессе поиска, формально атеист.

– Что ж, возможно, я тебе с этим помогу. Каэл, я имею все основания полагать, что статуя в храме изображает нашего создателя.

Он сделал паузу, затем резко и быстро заговорил:

– Я раньше думал, что все мировые религии – не более чем выдумка древних людей, которая никак не может себя изжить. В каком-то смысле, впрочем, это и так – я имею в виду обычаи и традиции. Однако мне противоречили мои же видения – я был уверен на 100%, что видел сущность божественного происхождения. В свободное время я ломал над этим голову, но никак не мог прийти к одному выводу. Но потом – Каэл, тебе ведь известно о духовных практиках, направленных на освобождение из круга перерождений?

– Ну, как Вы сразу… Скажем, мне косвенно известно об их существовании, но об эффективности – ничего.

– Конечно, иначе что бы ты тут делал, – Гил улыбнулся. – В общем, хотя цель у них у всех одна, результаты несколько рознятся. Одна из практик, если ты вдруг углублялся, предполагает постоянное развитие творческих способностей. Логично, что в конце, спустя много-много жизней упорных стараний, человек – ну точнее то, чем он становится – получает высший статус. Иными словами – он обретает способность создавать целые миры. Мне это показалось очень логичным – по крайней мере, это дало осознание, что древние люди не такие уж и выдумщики. Ты видишь в этом логику? – он посмотрел на Каэла вопросительно.