Конец 1991 или начало 1992 года, высокое здание с множеством одинаковых окон. На кушетке ждали мальчик с мамой. Мальчик сидел неподвижно, точно его приклеили к клеенке. Изо рта тянулась липкая полоска слюны. Катя подняла голову. На табличке было написано 106. Психиатр. Ноги похолодели, она рванула по лестнице вниз, но мама ее нагнала, схватила за руки и притащила к кабинету. Когда они вошли, за столом сидела полная немолодая дама с башней седых волос, закрашенных фиолетовыми чернилами. Эта деталь запомнилась на всю жизнь. Они о чем-то поговорили с мамой, дама выписала рецепт и отдала его вместе с новой карточкой. Карточку полагалось сдать в регистратуру, что они и сделали. Все время, пока мама с папой разводились, бабушка пичкала ее психотропными таблетками. От них без конца хотелось пить. Во рту стояла адская сушь, утром она с болью раскрывала рот. Она стала опухать, под глазами набивались за ночь серые мешки, руки и ноги становились заметно толще. И только когда Катю чуть не положили в больницу с подозрением на нефрит после плохих анализов, таблетки давать перестали.
Хотя в одном психиатры все же могли ее упрекнуть - Кэт умела видеть не то и не так, как другие. Но это вовсе не болезнь, а дар.
В одном из бесчисленных проулков за Грузовой улицей в 1980-е оставался небольшой пруд. Иногда он пересыхал; тогда о бывшем водоёме напоминала лишь сухая глинистая корка его дна, растрескавшаяся наподобие среднеазиатского такыра. О том, что пруд раньше занимал добрый кусок квартала, говорили остатки рукотворных дамб, торчащие кривыми холмиками. С одного из холмиков, если на него встать, отлично виднелась ТЭЦ, дымящая своими вулканами. Бабушка рассказывала, что пруд она помнила всегда, но раньше он был большой, туда пускали плавать уток и гусей, а соседские ребята устраивали морские бои и ходили потом все перемазанные. Питался пруд и подземными водами. Ленивец полностью убрали в 1960-е, иногда он злобно шумел в коллекторе или выливался прямо на железнодорожное полотно. Балка, внизу которой текла ненормальная река, изрезала проулки страшными оврагами. В пропасть одного из них, обрывающуюся неожиданно за огородами частных домов, Катя маленькой боялась даже смотреть. Потом, осмелев, полезла изучать пропасть, густо заросшую американским сорным клёном - и открыла Ленивец, свободно текущий в бетонном желобе свои полметра. Ступив резиновыми сапогами в плотный слой ила, Кэт с воплем отпрыгнула назад - ее медленно засасывало, между тем Ленивец вновь утекал в коллектор. Ленивец, проклятый и заточённый, упрямо и подсознательно влиял - она его не видела, но чувствовала. Много позже, в 2000-е, открыв в книжном магазине брошюрку по фэн-шую, она узнала, что реки ни в коем случае нельзя перегораживать и уж тем более засыпать землей.
- Вот почему у нас все плохо, - грустно скривилась она,- мы не одну даже, а две реки зарыли!
Ленивец и Пересыханка, без сомнений, вопили об отмщении. Что эти реки коварны - известно всем. У дома Машки Вострик русло изгибалось гигантской змеей, в подвале всегда шипело и посвистывало. Небольшой прудик за этим домом примыкал к краю мелькомбината, чуть не доходя до мельничной башни, в детстве это был частый маршрут - взбить прутом волны на темной воде, залезть по дереву на кирпичную ограду, подобраться к башне, потом обойти длинный, рыжий склад, прочитать интересные надписи. Для нее стена мелькомбината играла ту же роль, что сейчас социальные сети - туда сваливали обиды, признавались в любви. К середине 1990-х задний двор мелькомбината исчез - там построили несколько домов, старых советских серий, межпанельные швы вскоре потекли ржавыми слезами. Мелькомбинат еще стоял пустой, но через несколько лет он сгорит, вместо него появится строительная площадка. Где дома - там и гаражи: пруд закидали комьями привозной земли, утрамбовали и поставили железные коробки. Но, сама не понимая, откуда - Кэт упрямо рисовала каменный мостик, стягивающий два расходящихся берега, между коими протухала зеленоватая водица. Мостик сложен из крупных камней не без грубоватого изящества..... И большой пруд с земляной утрамбованной плотиной. Откуда Кэт это помнит, если она ни разу не видела? Мостик был, это точно.
Всплыл этот мост .... на дне рождения Ритки Молькиной. В 10 классе они стали ждать дней рождения - своих и чужих - как манны небесной. Потому что многие ее одноклассники ушли после 9 класса в училища и техникумы, остаток раскидали по разным классам. Машка Вострик одна очутилась в 10 "а". Вместе с Кэт в 10 "б" попали Ритка Молькина и Катя Жебракова, тихая, болезненная девочка. Последний раз они собирались по единственному поводу, который еще мог объединить - 16 лет Ритке. Она пригласила к себе на день рождения впервые. Ритка обещала, загадочно улыбаясь, что их ждёт большой сюрприз. Какой - не уточняла.
Со страхом пройдя через шеренгу мертвецких лиц в подъезде четырехэтажки на стыке Лесной и Грузовой, Кэт и Машка пришли к Ритке. Родителей дома не оказалось, зато на кухне сидел старший брат-студент. Ритка показала им большой магазинный торт с завитками шоколадного крема и коробку конфет. Они облизнулись на торт - обычно на дни рождения родители покупали польский торт-мороженое в пластиковых корытцах, или датские несладкие рулеты, мама Кэт пекла пирог из плоских коржей, обмазанных кремом из сгущёнки и тёртого лимона - блеклый, диетический. Но Ритка торт поставила подальше.
- Сначала - их! - почти в приказном тоне сказала она им, указав на конфеты. Кэт выбрала маленькую круглую конфету, внутри нее оказался яблочный дешевый мармелад с необычным аптечным привкусом. Она взяла еще несколько таких конфет и быстро их проглотила. Потом о них почти забыла, начались разговоры, резали долгожданный, сочившийся кремом, торт, мешали шампанское с колой, сплетничали, включали и выключали магнитофон..... И все время Кэт ощущала, что она что-то ВИДИТ невидимое другим. Это было внезапное помешательство. Или почти внезапное прозрение. Машка Вострик съёжилась и уменьшилась, словно она смотрела на нее в подзорную трубу. Ритка Молькина все сильнее напоминала бурую ящерицу с головой селёдки, и тут раздался звонок, пришла другая Катя, Жебракова, они говорили, смеялись, но Кэт свою тёзку не наблюдала. Голос слышала, но тела не видела. Она могла ее только представлять.
Машка отодвинулась, наклонилась над тортом и полетела на люстру. Кэт вцепилась в нее с воплями, но все стали отбивать и кричать, что никуда Машка не летит. Потом в углу перед окном раскрылись тайные шлюзы, и Кэт увидела Грузовую улицу - но не чётко, а как бы сквозь тюлевую штору проступил увеличенный силуэт мельничной башни, горб каменного моста, громадные деревья. Что еще ей открылось, уже не запоминала - кажется, кто-то на дне рождения стал вдруг голым, и Кэт гонялась за братом Ритки, взрослым парнем, с чужим клетчатым пиджаком, чтобы его одеть, а он уклонялся и визжал. Всех это необычайно развеселило, только Кэт становилось хуже, ее тошнило, хотелось упасть и уснуть, но везде были углы, столы, и диван оказался таким длиииииииииинным, что даже примоститься к его краю никак не удавалось. Потом видения резко кончились, все стало нормально, скучно, серо, точно резко сняли очки с мощными диоптриями. На этом фоне совершеннолетие Кэт, которое они отмечали втроем в дешевой кафешке у вокзала, выглядело просто оргией праведников.
