С этого пошла его болезнь. Хыров не избавил Зиновия от терзаний. Потом началась война. В июне 1915 года, накануне прихода австрийских войск Зиновий зажег свечи из самого дорого сорта воска и пытался выжать из себя слезы, как выжимают из самого сухого лимона несколько капелек кислого сока. Он лежал, распростершись на полу буквой Х, и не смел громко дышать. Ему везде мерещились виселицы. Но - обошлось. Зиновия не только не арестовали, но даже не заметили. Казалось -никто ничего не знал. Но в 1916 его помешательство резко обострилось. Зиновий видел бой в Хырове, блуждал по лесу, изодрав о колючки свои длиннее рукава. Дошел до того, что спрашивал дорогу у совы и кричал на нее - что ты, дура, башкой вертишь, отвечай! Кое-как выскочив из леса, Зиновий наткнулся у озера на придурковатого толстого солдата, собиравшего дикие цветы, и, перепугавшись, что тот его застрелит, указал ему не ту дорогу. Волнуясь, Альхецкий путал право и лево. Солдат с букетом пошел налево, а его полк - направо. Эта встреча расстроила Зиновия. Он забросил свои обеты, вернулся в Хыров с блуждающим взглядом, носил воду раненым, читал заупокойные - и все больше думал о смерти. Он не стал бы никого убивать, но страх, этот вечный надсмотрщик за слабыми душами, подстегивал его абсурдные мысли.

  Сначала Зиновий всего-то хотел еще раз приехать во Львов поговорить с Яниной, чтобы опровергнуть свои опасения. Или подтвердить их.

  - Просто спрошу девчонку, знает ли она меня, и все. Я ничего ей такого не сделаю.

  ....... С хыровского вокзала видны макушки высоких деревьев и старый костёл. В стороне висят расщепленные туманом горы. Маленький свежий городок. Но зачем здесь основался орден иезуитов? Какие заговоры можно плести в столь тихом месте? Неужели в здании коллегиума есть комнаты наказаний, больше напоминающие инквизиторские подвалы? Или отшельник Аристарх Ягайло рассказывал мне байки, желая отомстить отцам-иезуитам за свои мучения?

  Сейчас коллегиум пустовал. Сквозь разбитые окна чувствовалось шебуршание крыс. Пробравшись в здание с керосиновым фонарем и запасом свечей, я натыкался на сваленные столы и стулья, отодвигал тяжелые книжные шкафы, прислоненные к дверям. Было непонятно: то ли иезуитскому коллегиуму сильно досталось во время боев и взрывной волной пораскидало мебель, то ли иезуиты специально устроили в классах кавардак, чтобы не дать развернуть там штаб или госпиталь. Но шальные снаряды все-таки туда попали - когда спускался по лестнице на первый этаж, гнилые доски подо мной заскрипели, я плавно опустился в подвал, ступив ногой в круглую выбоину. Поврежденные по краям доски не выдержали моего веса.

  Минус первый этаж, как мне сначала подумалось, служил погребом для припасов. На холодной утрамбованной земле валялись пустые серые мешки, еще пылившие мукой, если их хорошенько встряхнуть. Из любопытства прошел весь подвал и остановился перед плотной деревянной дверью, окованной металлическими полосами. Открывать ее или не открывать? Если б дверь была плотно замурована, я бы плюнул и ушел.

  Но дверь была не замурована, а только прихлопнута, без замка, без засова!

  Дернул и открыл. За ней - другое, глубокое подземелье, вырытое на случай осады. Эти ходы могли вести к выходу в неожиданном месте - в ближайшую пещеру или оканчивались дном заброшенного колодца. Ничего необычного в этом подземелье не нашел. Голые каменные стены, слизь. Даже ни одной жабы не попалось. Ход вился долго, я устал и пожалел, что полез сюда пачкаться. Керосиновый фонарь гас, свечи отказывались загораться. И вдруг увидел свет.

  - Еще один любитель ночных прогулок! Наверное, заблудший дезертир. Радуйся, если он не вооружен!

  Но человек этот не двигался. Подойдя поближе, чуть не споткнулся о чьи-то вытянутые ноги. Фонарь выхватил встрепанные нестриженные волосы и круглый живот.

  - Иезуиты заточили беременную женщину!

  Но тот, кого принял за женщину, был, во-первых, существом мужского пола, во-вторых, ничуть не беременным, а в третьих - монахом ордена студитов, презревшим общежительный устав. В четвертых, оно сладко спало. Мне не хотелось его будить. Сел рядом, стал ждать, пока проснется. Тусклое освещение не позволяло мне его хорошенько рассмотреть. Иначе бы сразу признал в спящем знакомого по фотокарточке ..... Зиновия Альхецкого.

  Да, это был он! Невезучий студит, совсем изведенный страхом разоблачений, пристрастился прятаться на ночь под иезуитским коллегиумом. Он тут учился и учил, знал все черные ходы. В подземелье, куда давно никто не заглядывал, лучше засыпалось. В натопленной комнате, на постели под одеялом его мучили кошмары. То являлся митрополит Шептицкий, снова требуя переодеться в женское платье и подкрасить губки кармином, то снились, будто его щекочут в подмышках утиными перьями агенты охранки.

  Но чаще всего Зиновия во сне арестовывали. Он знал, за что.

  ....... Когда Зиновий Альхецкий все-таки решился приехать во Львов снова, лишь для того, чтобы поговорить со своей бывшей односельчанкой Яниной, поезд застрял. Состав простоял непонятно почему полдня. И на перрон с большой надписью Lemberg он не влетел, а испуганно выпустил публику на пригородном разъезде, у которого даже названия нет. Оттуда Альхецкому пришлось тащиться пешком до города километра четыре, стараясь не отрываться от шпал. Прибыв на Святоюрскую гору в весьма поздний час, Зиновий не думал застать в резиденции митрополита кого-то, кроме охранявшего монаха. Рассудив, что ночевать ему негде, гостиницы переполнены, а знакомые в одиннадцать вечера уже могут не отпереть, он прилег под окном. Так бы он спокойно уснул, и ничего бы не случилось.

  Но раздался шум, послышался удар, грохот падающего тела, чье-то айканье и топот. Растворив окно, из резиденции убегали двое преступников. Тело старика-библиотекаря, распростертое на ковре и уже бездыханное, Зиновий обнаружит первым.

  Тот час к нему вернулся страх - теперь его, невольного свидетеля, обязательно обвинят в этом убийстве! А ведь он даже не знал этого монаха! Надо бежать! Осмотрев быстренько ряды полок и шкафы, Альхецкий не заметил, чтобы налетчики брали книги и рукописи. Он не догадывался, что то были воры-книжники, посланные отколовшимися ал(химическими) братьями за своими фолиантами, столкнувшиеся с яростным сопротивлением старичка и убежавшие, забыв обо всем - лишь бы их не застали. Зиновий испугался, что его наутро ждет та же участь - быть оглушенным, а затем удавленным музейным поясом с красно-черными узорами. Он много слышал о силе этих алхимических братств, о том, что они любят и умеют мстить. Вместо того, чтобы крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь, он рванул сам не зная куда. Ноги несли Зиновия по городским колубрям, он бился головой о закрытые ворота, падал с горок, перемахивал через чужые ограды. Зиновий добежал до Скнилова и растерянно замер, стоя посреди дороги. Как это ему удалось? Неизвестно. На ногах его выросли толстые мозоли-натоптыши. Язык от жажды посерел. Нагнувшись к грязной лужице. Зиновий хлебнул мутной дождевой водицы и осмотрелся. Кругом было темно.