- Теперь его никто не поймает - сказала Маженка пугалу - Он свободен!
А Феникс разочарованно глядел с высоты на угли Кульпаркива, сожалея, что ему еще не раз предстоит огненное купание. К полуночи пожар потушили. Доктор быстро нашел его причину - обгорелую канистру с керосином. Разъяренный Фридрих Прусский метнул ее в окно. Оставив головешки гаснуть под мелкими снежинками, падающими из черноты, Чебряк и сестры судорожно пересчитывали пациентов.
Не было ни Василины, ни ее молчаливого земляка-самоубийцы, ни Фрижриха Прусского, ни Карла 12-го, ни кусачей Маженки, ни многих других, менее буйных. Остался человек-пугало - он мрачно сидел на тюке матрасов и никуда не рвался. Всю ночь пан Чебряк искал сбежавших, бегая по Кульпаркиву, но ему удалось вернуть лишь шестерых, и то на следующий день. Одного привела полиция, застав в витрине ювелирного магазина с молотком в руках. Других вытаскивали из борделей, казино, кондитерских. Поджигателя Фридриха Прусского так и не дождались. Украв гроши из заначки Карла 12-го, он направился в ближайший шинок, познакомился там с дамой, возраст которой колебался между 45 и 65 годами, приставал к ней, разорвал нижнюю юбку, ошметки которой разметал по полу. Его выгнали из шинка.
С горя Фридрих потащился на центральные улицы Львова, ударив в ухо извозчика и отняв у него фаэтон. На этом фаэтоне псих, никогда в жизни лошадьми не правивший, добрался до оперного театра. Увидев собравшуюся толпу, Фридрих подумал: настало время сказать правду. Он произнес сбивчивую, абсурдную речь. Полиция записала и ее.
Торжественная речь самозваного короля Фридриха Прусского.
"Дамы и господа! Львовяне и львовянки! В сей час, когда враги сжимают вокруг нашего маленького Лемберга плотное змеиное кольцо, когда даже мелкие рыбки в водах Полтвы готовы вскипеть в возмущении, я говорю вам - война проиграна! Австрийская армия разложилась и дезертирует. Сотни тысяч насильно призванных чехов, словаков и венгров уже сложили свои винтовки и бегут скорее домой. Черные плоские орлы впились в плоских двуглавых, раскидали перья, обагрили мир кровью. В эти решающие минуты я призываю всех жителей забыть о данной присяге и начать создавать истинно демократическое государство! Каким я его вижу? О. дамы и господа, оно будет таким, каким мы пытались сделать в своем дружном дурдоме. Мы наделили всех небуйных равными избирательными правами. У нас прошли сегодня выборы в больничный совет. К сожалению, я проиграл и разочаровался в демократии. Но это не значит, что демократия - это плохо. Нет, мы ее не умеем применять. Для нас, выросших в деспотизме, это новая непонятная игрушка. Но пройдут годы, и народы научатся правильно в нее играть! - Да здравствует вольный город Львов и его вольные люди!" - крикнул Фридрих. Он был весьма доволен тем, что сумел выпалить без подготовки такую пафосную речь. Тут-то его и повязали.
- Мы же нормальный европейский город, - плакал с досады связанный король, - у нас все должно быть демократично! Не хочу обратно в психушку!
- Не переживай - ответил ему полицейский, - в психушку тебя не вернут. Ты ее сжёг. Вместо нее тебя переведут в хорошую тюрьму.
...... На обгорелом главном здании Кульпаркива выросла временная крыша, черные от сажи стены очистили и побелили, вставили новые окна. Больные сами помогали доктору латать дыры, перетаскивать в палаты матрасы. Кульпаркив снова был готов принять постояльцев. Фридрих Прусский отсидел в кутузке до ноября 1918. Освободили его события, до которых мы еще не дошли. Панна Василина, увидев, что приехали пожарные и ее помощь больше не понадобится, залезла на сосну у самого забора больницы, перемахнула через него и убежала из Кульпаркива вместе со своим возлюбленным в родное село. Где они обвенчались и жили, разводя бойцовых гусей, вместе со своими чадами до 1939 года. Про пребывание в психушке бабушка внукам никогда не рассказывала.
Еще давно одна петербургская гадалка-ассирийка, выдававшая себя за "астральную сестру" мадам Ленорман, напророчила конец света на 1918 год. Земля на ось налетит и всем будет крышка. Что ж, дама почти не ошиблась. Лично для меня земля на ось налетела: в 1918-м я едва не умер, коварно отравленный своим другом Ташко Крезицким, потерял любимую панночку, пережил уличные бои, был ранен и еще болел.
С продуктами становилось все хуже и хуже, приходилось добывать сладости через знакомых. В лавках толпились очереди. Процветал черный рынок, куда снес не одну приличную вещь. Особой моей страстью были эклеры и трубочки с заварным кремом. Я мог съесть их десятками, но кто ж даст?
Пришли мы ранней весной 1918-го с Ташко в клуб, открытый на месте разорившейся кофейни. Двери ее завесили черным крепом еще прошлой зимой - хозяин с сыновьями погиб на войне, вдова не выдержала и закрылась. Долго кофейня простояла в черном, пока ее не выкупили под тайный клуб, где лился спирт, играли в карты и можно было легко подцепить триппер. За столиками сидели черные маклеры, дезертиры, заключались незаконные сделки. Пахло плохо, но зато тут никто никого не слушал. Хоть преступление планируй.
Мы сели с Ташко поболтать о ходе расследования, узнать, кто что выкопал и как все это совместить. Имя убийцы старого монаха и девушки я практически выяснил (как мне казалось на тот момент) с точностью до 99%. Но для полиции все это нужно было логично изложить, да и митрополит должен удостовериться, что агентство "Холмский и Уотсон" не зря деньги получает. Говорим мы, говорим, объясняю я, что монах Чаромарницкий был связан с россиянами всеми частями тела, и с разведкой сотрудничал. Что он вел "мистическую" переписку с дамой из Иркутска. Где духовный наставник живо интересовался у грешницы количеством войск в Сибири и моральным разложением офицерства.
Ташко наклонился ко мне - хочешь пирожных? Я ему - конечно, хочу!
Принесли блюдо, и я четыре трубочки сразу съел. Мог бы и больше, да денег не хватило. Бог меня уберег. Крем оказался напичкан цианистым калием. А так как в Лемберге сахара во все добавляют меньше, то глюкоза весь яд обезвредить не сумела. Меня буквально вывернуло наизнанку, а проснулся уже в больнице. Этот Ташко, тоже друг называется, вечером сел и написал на меня заранее некролог. Решил - точно умру, приклеил утром на стенку. Я и не знал, что помимо криминальной хроники, еще и некрологами подрабатывает. Детективное агентство "Холмский и Уотсон" рассыпалось, с Ташко больше не виделся. Вести дело в одиночку оказалось труднее, и я почти его бросил.
....... Мария-Владислава (все-таки добился разрешения приписать Еве Айзикович в паспорт ее настоящие имена) уже называла себя моей невестой, и мы бы обязательно поженились еще весной 1918, если б не отравление и скандал. Мешала нам мать панночки. Она очень дорожила безукоризненной репутацией богатой вдовы, благотворительницы, пилигримки, ища для панночки непременно знатного жениха. Такого, который бы отворил ей, еврейке, двери светских салонов, подружил с графинями, герцогинями и баронессами. Я ей казался неприемлемым зятем - у меня не было титула. Конечно, на деньги, что лежали в швейцарском банке, можно приобрести баронскую грамоту, да и князья в родословной Подбельских встречались, но не уступать же своей несостоявшейся теще! Не признаваться же, что ты - русский дворянин! Даже не потому что арестуют. Со стыдом и удивлением узнал: оказывается, в Галиции наши аристократические гербы принимают холодно. Вы, мол, татары, потомки мелких мурз, вытащенные московскими деспотами, из убожества а мы - шляхта гоноровая, века в истории, белая кость голубая кровь! Отношения наши мама сразу приняла в штыки.
