Спорили, ругались, пока не придумали укрыться в подземных пещерах, залечь на дно подземных озер и впасть в спячку на миллионы лет.
- Когда проснемся, может, что-нибудь изменится! - заявил один хиленький птенец кецалькоатля, закрывая свои громадные глазки.
Спали они эру, спали две, без них создавались и рушились царства, свершались великие открытия, устраивались перевороты, шли крестовые походы, горели костры инквизиции. Без них, чешуйчатых, гунны жарили чумных сусликов, без них варвар отнимал у императора-подростка корону, без них склонялись знахари над изувеченной ногой юного Тимура, не они стояли у королевских плах. Продрыхли когтистые в своем подземном озере, а птеродактили - провисев на стенах пещер, самое интересное, что творилось в мире.
А проснувшись нечаянно летом 1914 года, узнали они, что вокруг обожаемого вулкана стоит прекрасный город Львов, на гербе его красуется давно истребленный пещерный лев, цепляются кроны за готические шпили, едут по железным рельсам электрические трамваи. Узнали они, что край их, родная мезозойская обитель, называется теперь королевством Галиции и Лодомерии, а сами они никому неизвестны, кроме ученых-палеонтологов. И те месяцами собирают их скелеты на подставках, сцепляя желтые кости специальными крючками.
Выругались ящеры, хотели заснуть, да не могут. Бессонница их одолела. Скучно им, решили немного косточки размять, развлечься, вмешаться в людские дела. Возмечтали они в политику влезть, на заседаниях в Ратуше посидеть, в кофейнях поболтать, газеты почитать. Но не влезет диплодок в дверь, позабыли наделить мезозавра избирательными правами, не смогут птеродактили в сюртук затянуться и часы серебряные на пояс прицепить. Трудно им дышится новым воздухом, еще хуже ходить по новой земле, страдают они в своих темных укрытиях, и все придется через человека проворачивать. Это ж не Вавилон, когда могли ящеры выскочить из моря и спокойно народ учить. В Галиции не выскочишь - паника будет. Дамы в обморок упадут.
....... Докопаться до чужих секретов мне помогла случайно попавшаяся русская газета. Вернее, оставшийся от нее изорванный клочок. Дело в том, что при временной российской администрации доброхоты-панслависты забросали Галицию тысячами экземпляров агитационных брошюр и несвежей прессы, а когда вернулись австрийцы, то не знали, куда это девать.
Тюки и пачки жгли, резали, выкидывали в выгребные ямы, запирали в сырые погреба, оставляя на растерзание мышам и плесени. Казни подверглись так же местные издания, не угодившие цензуре, тонкие книжечки из народных библиотек. Месяцами это мокло под дождем и снегом, разносилось холодными ветрами по задворкам, служило обертками или просто валялось, чтобы когда-нибудь подобраться бережливыми горожанами.
Тогда в моей комнате стоял зверский холод. Если раньше, из-за вечной дороговизны дров, ее топили хворостом, то теперь, чтобы согреться, я попросил у домовладельца кипу ненужных газет. Разведя ими огонь, кинул обломки старой грубой табуретки, и, пока она прогорала, стал читать оставшиеся кусочки. Все они были черносотенные - "Киевлянин", "Новое время". Пробегая по строчкам, остановился на знакомой фамилии. Заметка посвящалась аресту митрополита Шептицкого и его насильственного препровождения в Курск. Раньше я ее не видел.
Неизвестный публицист сообщал, что, оказавшись в Курске под наблюдением, пастырь продолжал получать тайные послания. Письма были вроде б о церковных делах, однако за простыми фразами подозрительный перлюстратор с курского почтамта углядел скрытый политический смысл.
Но меня ошарашило не это - стал бы переживать из-за заказной статейки в "Киевлянине"?! Автор убеждал, будто любое слово в письме имеет по несколько значений, что, например, воспитанники униатских приютов, об успехах которых сообщают митрополиту - это не маленькие сиротки, его крестники, а платные агенты австрийской разведки на особом жаргоне. И часто, очень часто упоминаются некие близнецы - без имен, без инициалов, выпорхнувшие неизвестно откуда.
- Ох, и бред, подумал я, - это всего лишь талантливые сельские детишки, коим митрополит пытался помочь, и помог бы, если б не война.
Но тотчас вспомнил: Янина, убитая послушница - гермафродит. Rebis алхимиков. Двойная вещь, двуполое совершенное существо, изображаемое в виде двухголового человека. Или - головы с двумя лицами, мужским и женским, смотрящими в противоположные стороны. Зодиакальный знак гермафродита - близнецы. Лунные брат и сестра, соединившиеся телами и душами, символ идеальной целостности, единства противоположностей. Кроме того, Янина - тоже крестница митрополита, а ее родители - родственники. Греко-католическая церковь могла не признать их союз, уж тем более не согласиться благословить дитя инцеста. Странно, неужели никто об этом не знал? Отрекшийся поп Аристарх Ягайло говорил, что, венчая будущих отца и мать этой девушки, он опасался вероятных проблем из-за их родства. Но все обошлось. Янину не только не исторгли, но еще и позвали, когда она выросла, пройти послушание не где-нибудь в карпатском захолустье, а в самом Львове, в главном униатском храме, около митрополичьих покоев. Было у нее и золотое кольцо - подарок графа. Только оно потерялось.
Я мигом оделся, потушил чахлое пламя, закрыл дверь на ключ и побежал в университет, к историку Левику, но не нашел его в привычном месте.
- Он разбирает ящики с музейными экспонатами, застрявшие на железной дороге - сказали мне.
Ловко вырывая гвозди, раскрывал ящики с имуществом естественнонаучного собрания. Шкуры, чучела, скелеты, заспиртованные лягушки.....
- Не мой профиль, ответил Левик, пропустив мимо ушей мои отчаянные слова, - но больше некому. Побьют ведь при сборке, изверги! А тут бесценные экземпляры. Хвост истребленной стеллеровой коровы - подарок зоолога Дыбовского. Череп он перетащил в Варшаву, а хвост оставить студенты упросили..... Или вот - прелестный броненосец, не правда ли? Это гигантский панголин. Считался вымершим. Каждая пластинка его брони покрыта неизвестным составом, защищающим от индейских стрел.
- А пулей пробьет?
- Смотря какого калибра. Дробь бесполезна. Пуля нужна хорошая, как на медведя.
- Я к вам не за броненосцем пришел. Что вы знаете о гермафродитах?
- О ком, простите? Каких еще Афродитах? Опять в кого-то втрескались, беспутник?
- Об алхимических гермафродитах - пояснил я. - Расскажите мне о них.