Бриасвайс неожиданно жестко отреагировал на появление нищего. Спрыгнув с замедлившейся повозки, он в несколько шагов оказался возле древесного альва и толкнул его ногой в бедро, чуть не повалив на землю. Гневный окрик на амриле заставил попрошайку сжаться, и он, так ничего и не получив, торопливо засеменил к обочине, подальше от каравана. Многие из воинов Бриасвайса и Пелеантада стали гнать нищего еще дальше, бросая в него камни и громко бранясь.

Без промедления процессия двинулась вперед, но, как подметил краем глаза Ашарх, бедняк, выждав, пока повозки отъедут на некоторое расстояние, медленно двинулся следом, прихрамывая и тяжело передвигая свои ноги, покрытые узловатыми корнями. Где-то через час Бриасвайс объявил о коротком обеденном привале, и отряд разместился на обочине, пока слоны, углубившись в бамбуковую рощу, искали себе зелень посочнее.

Рассевшись прямо на земле, альвы пальцами ели из своих мисок сладковатую холодную кашу из перетертого зерна с добавлением воды и сухофруктов. Для чужеземцев эта пища показалась скудной, к тому же жевать ее приходилось долго, но как походная еда и альтернатива опротивевшим фруктам каша все же была не так уж и дурна. Держа в руках свои миску, профессор добрался до Бриасвайса, облюбовавшего себе тихое место на слое поваленного высохшего бамбука в стороне от лагеря.

— За что вы все так жестоко прогнали того нищего? — поинтересовался Ашарх у заместителя коменданта, присаживаясь рядом на корточки.

— Это был один из проповедников Танабе, — нехотя ответил альв, пережевывая кашу.

— Кто это такие? — не преминул спросить Аш, обсасывая кусок высушенной дынной груши, попавшийся ему в каше.

— Крошечная община на юго-востоке Леса, в которой по собственным законам и обычаям живут древесные альвы. Они по-прежнему сохранили свою веру в Омеотана и считают себя прямыми носителями проклятия бога, поэтому и не желают обитать рядом с обыкновенными альвами, которых, по их мнению, нелюбовь всевышнего не коснулась.

— То есть они принимают себя за каких-то прокаженных, что ли?

— Вроде того. Верят, что однажды молитвами все же добьются благословения Омеотана, сбросят с себя узы проклятья и только тогда вернутся к обществу. А пока что они выгоняют всех детей, не обросших корой к десяти годам, в ближайшие поселки и сами постоянно посылают проповедников бродить по Лесу, возрождать веру в Омеотана и звать к себе в общину древесных альвов. Хотя к ним никто в здравом уме идти не хочет, вот они и вымирают потихоньку.

Аш задумчиво облизал свои пальцы после каши и отставил пустую миску в сторону.

— А за что такая ненависть к ним? Я все еще не понимаю.

— Наш народ давно уже перестал испытывать какой-то пиетет перед божественным. Омеотан проклял нас и исчез, и с чего бы это альвам продолжать ему молиться и просить о снисхождении. Но Танабе надеются вернуть благосклонность бога, стелются перед ним, как послушные слуги и других призывают делать тоже самое. Древесные альвы давно стали неотъемлемой частью нашего общества, нашли для себя место в каждой нише, но Танабе продолжают считать своих покрытых корой собратьев олицетворением божественного проклятья. Их проповедники приходят в города и обливают древесных альвов такой словесной грязью, что уши вянут. Они говорят, что древесные альвы грешны уже одним своим появлением на свет, а искупить эту вину можно лишь постом, лишениями и молитвами. Ну и кто станет слушать этих безумцев-отшельников, а?

— Но меж тем община еще живет, — сделал вывод Ашарх. — Значит, на кого-то их проповеди действуют. К тому же, смотри, какие у них упорные приверженцы встречаются.

Указав пальцем в направлении дороги, видневшейся через бамбуковые стебли, профессор откровенно усмехнулся. По лесной тропе брел недавно встреченный древесный альв, который все же умудрился нагнать караван.

— Вот же отребье! — недовольно фыркнул Бриасвайс сквозь сжатые зубы. Но подниматься он не спешил, будто знал, что отгонять упорного проповедника было бессмысленно.

А тем временем древесный альв остановился возле разбитого лагеря и, упав на колени, лицом прямо в пыль, вытянул вперед пустые руки, что-то едва слышно приговаривая. Подручные Бриасвайса и Пелеантада отреагировали неоднозначно. Кто-то просто ушел подальше, другие игнорировали попрошайку, продолжая свою скромную трапезу, но нашлись и недовольные. Один из альвов приблизился к проповеднику и вывалил прямо перед ним остатки своей каши из миски, после с лающим смехом зачерпнул горсть дорожной пыли и присыпал это блюдо, которое впору было предлагать бродячему псу.

Однако древесный альв, проявив неожиданное смирение, голыми руками стал есть кашу вместе с землей, жадно глотая ее под взглядами всего отряда без какого-либо отвращения. Истощенный и обессиленный, он был готов даже на такую пищу, хоть и выглядело подобное зрелище крайне унизительно и прискорбно. Ашарх даже отвернулся, не в силах понять ту ненависть, которую вызывала в сердцах альвов община Танабе.

— Смотри, что будет дальше, — ухмыльнулся Бриасвайс, которого происходившее явно веселило. — Они сами хотят, чтобы с ними обращались как с отбросами, вот они и получают желаемое сполна.

Через несколько минут, когда проповедник доел, он поднялся на ноги и напрямую двинулся к одному из подчиненных Пелеантада. Это был единственный в отряде древесный альв — еще совсем молодой худощавый солдат с бугристыми наростами на коре в районе плеч и большими печальными глазами, запавшими глубоко внутрь черепа и обрамленными темными пятнами мха. Присев рядом, проповедник стал уверенно что-то нашептывать юному альву, и так продолжалось достаточно долго, пока общинник не стал неумолимо повышать голос, распаляясь все больше и больше. И вот он уже не просто тихо говорил с собратом, а, обращаясь ко всем сидевшим в бамбуковой роще альвам, буквально выкрикивал какие-то отдельные пропагандистские лозунги, судя по тону. Кто-то прислушивался к нему с печатью явного скептицизма на лице, другие откровенно гоготали, а отдельные альвы стали швыряться землей, жухлыми листьями и камнями.

Проповедник все терпел, продолжал свою речь, а вскорости, вновь обратив внимание на древесного альва, схватил его за руку стальной хваткой и потянул следом за собой к дороге, явно намереваясь увести глупого юнца в общину силой. Солдат хоть и вырывался, но не ему ростом и крепостью было тягаться с явно более крупным и жилистым собратом.

— Не надо было его подкармливать, — с недовольным цоканьем заворчал Бриасвайс. — Они всегда наглеют после того, как дать им еды. Ну ничего, Пелеантад сейчас разберется.

Щелкнув пальцами, Бриасвайс привлек внимание своего помощника и отдал ему короткий приказ. Поднявшись с места и отерев рот после трапезы, Пелеантад в несколько шагов оказался возле проповедника и своего солдата. Схватив общинника за запястье, он резко и грубо дернул его, вынуждая отпустить пленника, а после без каких-либо слов ударил попрошайку прямо в глаз. Следом была еще пара быстрых ударов по лицу, и после Пелеантад мощным толчком опрокинул проповедника на землю. Дальше в ход пошли ноги, и к своему командиру уже присоединились другие солдаты, без жалости и сострадания избивая сжавшегося в пыли нищего.

Когда тот уже не мог сопротивляться, и только слабо постанывал, размазывая по лицу слюни, смешанные с кровью, Пелеантад приказал воинам подхватить проповедника за руки и ноги и оттащить его подальше от места стоянки. Древесного альва выбросили в кусты, как гнилую корягу.

— Пора сниматься с места, — поднимаясь на ноги проронил Бриасвайс. — И так достаточно задержались из-за этого оборванца, а нам еще нужно успеть добраться до Гарвелескаана к ночи.

— И вы его прямо так бросите умирать посреди дороги? — растерянно вымолвил Аш.

— Этот сброд куда живучее, чем ты думаешь. Он еще и следом за нами пойдет, как очухается, будь уверен. Но к крепости его даже близко никто не подпустит, таким там не место. Вот он и продолжит путников донимать на дороге.