Анна потерянно смотрела на подругу сквозь мутное, испещренное мелкими царапинами стекло.

– Анюта, ты прости, это я во всем виновата. И зачем я тебя уговорила стать у него репетитором? – шмыгнула носом Люба.

– Перестань, Любаш, я сама принимала решение. И вообще, что теперь об этом говорить?

– Я так надеялась на Дарину Березину! Она лучшая, столько дел выиграла!

– Да, спасибо тебе за адвоката. Прости, возместить расходы вряд ли смогу, – Анна попыталась улыбнуться, но получилась жалкая гримаса.

– Ой, брось, – запричитала Люба, – какие расходы? Это же я во всем виновата. Жаль только, что она не справилась, а ведь мне ее рекомендовали.

– Она действительно неплохой адвокат и человек хороший, но так уж сложилось…

– Ой, это все прокурор! Дарина сказала, он просто зверь! Но она не собирается сдаваться, будет подавать апелляцию, так что ты не отчаивайся, ладно?

Та только кивнула.

– Люба, послушай, я попрошу тебя… Там мама одна, ты можешь найти кого-нибудь, чтобы присматривали за ней?

– Она знает про тебя?

– Нет, она думает, что я в командировке. Может, потом как-нибудь скажешь ей? Ой, не знаю, она этого не вынесет. Тяни, сколько сможешь.

Любаша закивала:

– Конечно, придумаю что-нибудь.

– Послушай, у меня в комоде во втором ящике сверху, под бельем лежит конверт. Найми, пожалуйста, ей сиделку. Там немного, но… Это все, что я успела заработать у… Самойлова, – Анну передернуло, она не могла произносить эту фамилию без содрогания.

– Хорошо, не беспокойся, все сделаю, – Люба вытерла слезы. – Я там тебе передачу принесла, но они не взяли, сказали, все должно быть в прозрачных пакетах, конфеты без фантиков, взяли только одежду.

– Спасибо, – Анна с болью посмотрела на подругу, которая без конца вытирала слезы. А вот сама она не могла проронить ни слезинки. Все еще находилась в ступоре.

– Свидание окончено! – оповестил надзиратель.

Анна тут же встала.

– Ты не плачь, Любаш, и не вини себя. Так сложились обстоятельства. Ты главное верь, это не я. Я не виновата.

– Я верю! Верю, Анюта! Мы будем бороться!

***

В понедельник Алексей мчался на работу, презрев все дорожные знаки и светофоры, ему не терпелось приступить к расследованию. Да-да, он собирался заново провести расследование по делу «Репетитора». Собственно, это его работа: есть сомнения, значит, надо копать, проверять и перепроверять. Главное надо срочно найти серьезное основание для возобновления следствия.

Едва перешагнув порог кабинета, куда он пришел сегодня даже раньше, чем Лиля, он сел за стол, чтобы написать запрос в архив и тут с удивлением обнаружил прямо перед собой дело Загородней. Он даже присвистнул. Умница Лиля! И что он на нее набросился? Вот, обошлась как-то без официального запроса.

Забыв снять плащ, он тут же раскрыл папку. Ага, вот анкета на погибшего.

Как же так?! Почему он не обратил внимания на фамилию отца? Керкис – такая фамилия у погибшего, и в суде была его мать. Да, припомнил Алексей, он видел женщину в черном, которая периодически плакала и прятала лицо на груди у мужчины, который сидел рядом и обнимал несчастную, но это был не Самойлов. Адамов опустил глаза и прочитал. Ну точно, Наталья Керкис. Почему она Керкис? Он всегда думал, что она Самойлова. Неужели начала подводить память? Да ну, не может быть! Это его главная фишка. Просто он вообще не знал об этом факте и думал о чем-то другом. О чем? Да о своем деле. И почему он совершенно не интересовался его семьей? Вот так вот, погрузился с головой, копал вглубь и пропустил то, что было на поверхности. Хотя если бы не пропустил, что с того? Все равно все факты против обвиняемой…

Что же он еще упустил? Адамов снова открыл дело и тщательно, листок за листком прочитал все документы.

В кабинет заглянула Лиля.

– Вы уже здесь, Алексей Сергеевич? Доброе утро, – разулыбалась она.

Он даже не поднял головы.

– Лилиан Петровна, сделайте, пожалуйста, кофе. Двойной, – ответствовал начальник, опустив приветствие, ибо некогда!

Та надула губки. Мог бы и похвалить! Она в пятницу почти час уговаривала Руднева вернуть дело без запроса. Пришлось пообещать сходить с ним на свидание. Но начальство не оценило, впрочем, как и всегда.

– Лиля, как только появится Пашков, сразу направьте его ко мне.

– Хорошо, – обиженно ответила та и, поставив чашку на стол, скрылась за дверью.

Пашков появился только после обеда.

– Привет! – В двери показалась круглая русоволосая голова.

– А, Ростислав, заходи.

– Что такой серьезный? Что-то случилось? – деловито спросил помощник в тон начальству.

Адамову показалось, что помощник выглядит виноватым.

– Ты знал, – догадался он.

– О чем? – сделал невинные глаза тот, усаживаясь в кресло по другую сторону стола.

Адамов молча кивнул на дело.

– Слав, мы знаем друг друга сто лет.

– О чем ты? Не пойму.

– Прекрати. Ты знал, что Самойлов отец погибшего?

– Ну, знал, конечно! Ты же мне дело поручил. Я отработал.

– Отработал?! – взвился Адамов. – Посмотри! Вот здесь! Что написано?

Пашков нехотя поднялся и, перегнувшись через стол, прочитал:

– Так… «Заключение: Отпечатки на орудии убийства нечеткие, смазанные. Кровь на одежде подозреваемой принадлежит убитому».

– Угу. А вот здесь?

– М-м-м, «…по данным видеокамеры подозреваемая вошла в дом в 16.55…»

– Так. А теперь глянь сюда.

– Заключение: «Смерть наступила около семнадцати часов». Ну и что? Что ты этим хочешь сказать, Леш? Не пойму.

– А то, что все шито белыми нитками. Да так все гладко! Тютелька в тютельку. Смерть наступила не с шестнадцати до семнадцати, а прям точно в срок! Неужели ты не видишь? И почему ты, черт возьми, сразу этого не заметил?! А сходу поверил в виновность этой… Загородней А.В. – прочитал Адамов фамилию на анкете и приблизил лицо к фотографии. Снова этот взгляд! Он бросил листок на стол. – А? Почему? Я тебя спрашиваю!

– То есть ты хочешь сказать, что она не виновна?

– А это еще что? – Адамов нахмурившись прочитал: – «Оружие принадлежит отцу убитого…». Слава, пистолет, из которого стреляла Загородняя, принадлежит Самойлову? Откуда репетиторша взяла его? Украла? Когда? При каких обстоятельствах?

– Да нет, вроде, убитый украл его у отца и…

– Вроде??? – Адамов даже привстал от негодования. – Слава, ей предъявили предумышленное! Это значит тетка готовилась заранее! Получается, Керкис сам пистолетик приготовил и в руку ей вложил?

– Нет, пистолет, походу, парень у отца спер и в своей комнате хранил. А она, видать, узнала.

– Походу?! Видать?! – рассвирепел Адамов.

– Ну так что в деле-то написано на этот счет?

Алексей испепеляющим взглядом посмотрел на помощника.

– Отработал, говоришь?.. Ты дело-то вообще в глаза видел? Ладно, – снова уставился он в документы, – а где ее показания? А, вот… «Когда я вошла, он обернулся…» Понимаешь? Обвиняемая призналась, что он был жив, когда она вошла. А разве убийцы так делают? Нет! Они говорят, что убитый до их прихода был уже раз сто пристрелен и давным-давно валялся мертвым!

– Согласен, не сходится, – очень быстро согласился помощник и моргнул виновато. – Надо передавать на доследование.

– На доследование?! Раньше надо было думать. Все, приговор вынесен! – запыхтел Адамов.

– Слушай, а что ты тогда от меня хочешь? И что я, по-твоему, должен был делать? Свалил все на меня, – обиженно поджал губы Пашков. – А Левашов долбил каждый день! Давай-давай, давай-давай!

– Отлично! А что теперь мне делать?!

– Ты прокурор, ты имеешь право отменить постановление суда.

– Ты же знаешь, Левашов добро не даст без серьезных на то оснований. Дело громкое, резонансное.

– Вот именно… Ну, надо убедить его как-то. Нарыть основания.

– Верно. Вот и займись. Твой косяк, ты и убеди Левашова.

– Ой, нет-нет, это без меня.